© Анатолий Берлин 2007
Родителям, подарившим мне жизнь,
с любовью посвящаю
И многое познать,
чтоб выжить,
И выжить,
чтоб затем познать...
ЛЮБОВНАЯ ЛИРИКА
Суламифь
Песнь всех песней поёт лишь о Ней...
«Песнь Песней»
I
Любил своих наложниц Соломон,
Любил рабынь, семьсот прелестных жён,
Экзотику египетского платья,
Царицы Савской страстные объятья,
И музыкальных дочерей Седона,
Что лирой услаждали Соломона.
Но вот в обитель пышную царя,
Который жил, судьбу благодаря,
Душистые ветра спустились с гор.
Росою напоён был их напор,
И виноградников цветущих аромат
Своею свежестью ласкал чудесный сад,
Прервав владыки неглубокий сон...
Поднялся в горы мудрый Соломон,
В зарю шагнул, и первая слеза
Упала там, где нежилась лоза.
Он спрятался за зеленью густой,
Пленённый песней девичьей простой.
Пред ним за низкой каменной стеной
Смуглянка с тёмно-рыжею копной
Искрящихся бесчисленных кудрей,
Пронзённых солнцем.
Смотрит царь царей –
Глаза его, как стрелы из бойниц,
На тени от трепещущих ресниц,
На дивный стан, упругие сосцы,
На жадность губ, блестящие резцы...
И речь ведёт, желанье надломив,
Чтобы услышать имя – Суламифь.
II
Настала ночь, безмолвье сторожа.
А Суламифь не спит и, чуть дыша,
Робея перед будущим прекрасным,
Себя лелеет благовонным маслом,
Неторопливой занята игрою,
Изгибы тела обводя рукою.
Освещены луною плечи, грудь,
Круг бёдер, шеи долгий путь,
И мрамор стройных оголённых ног,
И прелести, что видел только Бог.
Хрустит песок, недвижна Суламифь,
А царь, тихонько двери отворив,
Губами припадает к её рту
И пьёт невинность, радость, красоту,
Дыханье частое и молодости жар.
И чувствует занявшийся пожар.
Безумные слова, смущенья миг,
Блаженная слезинка, сердца крик,
Восторженного тела аромат
И ласки, что касанием пьянят,
Соединились в таинство любви
И за собой две жизни увлекли.
III
Рабыни одевают Суламифь,
Её в царицу разом обратив,
В тунике цвета солнечных лучей
Она ещё желанней и милей.
А Соломон, поэт, мудрец и царь,
К коленям смуглым, как златой янтарь,
Склонив главу, возлюбленной своей
Описывает таинства зверей,
Рассказ ведёт о звёздах, колдовстве,
Каменьев драгоценных естестве,
И пролетают быстро день за днём.
Уж семь ночей, как Суламифь с царём,
Предавшись неге, страстью неземною
Смущают высочайшие покои
На ложе в обрамлении фигур,
Ковром покрытым из тигровых шкур.
Вино несут им, яства и масла,
И украшения, которым несть числа.
IV
Красавица Астис, порочная царица,
Мужчинами не может насладиться,
Её сжигает ревности огонь,
И в сердце сладострастном гнев и боль.
Она отвергнута великим Соломоном,
Дворец её наполнен мукой, стоном,
Не утолить ни сказочным богатством,
Ни оргий бесконечных святотатством
Злой ненависти алчущей Астис
К той девочке, что с гор спустилась вниз.
Любовника зовёт в свои покои -
Является послушно смелый воин
И получает женщины приказ:
Убить двоих немедля, сей же час.
Ночь побеждает вечер догоревший,
А стражник, от коварства онемевший,
Желанием снедаем и борьбой,
Свой меч блестящий грозною рукой,
Войдя бесшумно в спальню к Соломону,
Забыв закон повиновенья трону,
Ползучий страх на сердце победив,
Заносит над несчастной Суламифь.
Удар короткий, удивлённый крик,
Царя безумный побледневший лик
И стон его, пронзивший темноту...
Стоит мудрец, поверивший в мечту,
Над телом, остывающим в крови,
Над девочкой, познавшей миг любви.
..................................
Прошли века, остался древний миф
Об обожжённой солнцем Суламифь.
Жизнь и Остальное
Радости оставшейся гроши
Собираю горсткою скупою‚
Сочетая молодость души
С мудростью житейской‚ возрастною.
Из приоритетов бытия
Выбираю самое святое‚
Гонку спешно прожитого дня
Поделив на Жизнь и Остальное.
Жизнь моя - стихи‚ друзья и ты,
Разговоры, шёпот сокровенный...
Дороги мне милые черты
Кропотливо созданной Вселенной‚
Где по тропам Млечного Хребта
Даже в день холодный и дождливый
Я бреду небритый и счастливый...
То‚ что Остальное‚ – суета.
Гимн
"…ты – Женщина. И этим ты права..."
В. Брюсов
Пространство...
Как начало всех начал
В нём женщина, покорная ночам.
Обнажены и грудь, и плечи,
И взгляд гипнозом манит в вечность.
По руку правую – страдание и смерть,
И статуя на пасмурном погосте,
По левую – как вечный знак «не сметь»,
Крест, череп, рядом чьи-то кости.
Древнейший родственник рептилий
Дракон – служитель гибких линий,
Скользнув в шагреневый чулок,
Покоится у стройных ног.
Луч света мрак пробить не может,
По тракту жизни, как в бреду,
На тени скорбные похожи
Мужчины к Женщине бредут.
Веками честь, богатство, знатность
И государства безопасность,
Свобода и семейный плен
Решались у Её колен.
И нет сильнее магнетизма –
Нам дан природой вечный зов,
Чтобы, презрев благие "измы",
Врываться в кольца кандалов –
Дорогу к счастью болью мерить...
Мой гимн тебе – земной Венере,
Толпа поёт его слова:
"Ты – Женщина. И этим ты права..."
Благодарю за будни
Благодарю тебя за мудрость‚
За прочность нашего альянса‚
За опьяняющую юность
Неувядающего станса‚
Где я грешил стихом неловким
И состоялся как художник.
Ты вслед за мной‚ таким неробким‚
Несла в ладонях‚ словно крошки‚
Таланта моего построчность
И всё его несовершенство‚
Мои просчёты и порочность…
Высокой верности блаженство
Твою испытывало прочность.
Над всем‚ что было‚ есть‚ и будет‚
Мосты чудесные нависли…
Благодарю тебя за будни‚
За состоявшиеся мысли.
Мольба
Роди мне девочку, жена,
Зеленоглазую блондинку,
Какую видел на картинке,
Которая во сне жила.
Я свой закат ей подарю,
Поэзией украшу детство,
Мечты оставлю ей в наследство...
Тебя о дочери молю.
Веселый бантик, две косы
И кружева на белом платье,
И смех, и детские объятья,
Тревоги долгие часы...
Мне дочь отчаянно нужна,
Она продлит мое блаженство
Своим невинным совершенством...
Роди мне девочку, жена.
Про листопад
Мне нравится осенний листопад,
мой Бог.
Когда, ласкаясь, листья шелестят
у ног,
В лукавые глаза её гляжу
из мглы.
Ну что, усталый, ей скажу?
Увы...
...Друг без друга
Я сам себя судил,
И суд был очень строгим.
Василий Федоров
Непостижимо в одночасье
мы выпали из круга счастья,
слова звучали грозно, грубо –
нам будет плохо друг без друга.
Нас сглазил, видно, друг старинный
в пространстве собственной гостиной,
я ранил верную подругу –
нам будет больно друг без друга.
На вираже нелегкой трассы,
где каждый куст таит опасность,
увы, мы выпали из круга –
нам будет пусто друг без друга.
Простятся жизни быстротечной
ошибки, промахи, беспечность...
...когда мы улыбнёмся внуку,
и ты опять подашь мне руку.
Давнее
Ранним утром‚ путь проделав длинный‚
Весь во власти свежести весенней
Подошёл я к домику любимой‚
Утонувшему среди сирени.
Рада будет встрече долгожданной‚
И прильнёт‚ и нежно поцелует.
Что-то тих ты‚ домик деревянный‚
Спит ещё – однако, постучу я...
Я пришел к ней с луком купидона‚
Но она не ночевала дома.
Воспоминания
Всю боль твоих стихов впитал в себя я,
Неравнодушных не осталось клеток.
Слеза свинцово-грузная, скупая,
Скатилась из зимы в начало лета.
Оттаяли рябины тёмной грозди,
Косым лучом внимания согреты,
И обаяние твоей улыбки поздней
Сокрыло парадокс и суть секрета.
Под ретушью былое дремлет робко,
Давно просохла правда от рыданий,
Лишь изредка стегнёт по сердцу плётка
Тяжёлых, как снега, воспоминаний.
Дрова
Хорошо, что машину трехтонную дров
Привезли к нам в тот вечер недобрый.
Им лежать бы, наверное, до холодов
Под дождём по-осеннему дробным.
Но узнал я тогда, что уже не любим ...
Раскалялся мой мозг от отчаянья!
Я побрёл, одержимый несчастьем своим,
На дрова те наткнулся случайно
И рубил‚ как врага‚ сучковатый сырец
Колуном‚ как жестоким кастетом‚
Задыхаясь, я клял себя:
...«жалкий слепец‚
Опалённый коварным рассветом!»
Ярость, муку несказанных слов
Под порывами шалого ветра
Растерял у громады расколотых дров,
Всё отдав этим трём кубометрам.
Люби меня
Оставь тревоги и сомненья
по поводу, без повода.
Люби меня, как воскресенье,
люби меня по-новому.
Благодарю за то, что было,
благодарю за то, что ждёт,
За то, что ты мне подарила
желание и новый взлёт,
Затем, чтобы поднявшись выше,
окинуть взором жизни гладь
И многое познать, чтоб выжить
и выжить, чтоб затем познать.
Всего-то нужно ...
Пусть мир бушует своей зарёй,
Своим закатом, своей слезой,
Своею правдой, что нелегка,
Своим уменьем любить слегка,
Своей мечтою построить дом.
Всего-то нужно... побыть вдвоём.
Мечта
Среди забот и суеты больного люда...
Анатолий Берлин
Ты принца ждёшь?
Таинственного знака?
Сверяешь знаки зодиака
С надеждою построить дом?
Но‚ может‚ у него
невеста где-то‚
И для неё написаны сонеты‚
И к ней спешит он на коне верхом?
И сладостна ему её гордыня‚
И блеск двора
его дворцу подстать?..
Мечты наивная рабыня!
Тебе судьба определила ждать
Простого чуда –
белого коня...
Обет
рискованный
храня...
Случилось
Не я у Вас,
любезный,
выкрал жизнь
и то, что в ней
позднее
стало важным.
На перекрёстке судеб
разошлись
мы с Вами
в грешный день,
когда однажды
Вы потеряли
Женщину и дом ...
И век спустя,
в закатной полубыли
Вы отыскали миф.
Да, Вы любили,
когда письмом,
как стареньким смычком,
в надежде
пробудить былое скерцо,
коснулись струн
израненного сердца...
Но в нём звучал
торжественный хорал –
Трагедия
любовью залечилась...
Жизнь пролетела;
Всё, что в ней случилось,
я просто для себя зарифмовал.
Тебе
Много лет мы прожили с тобой...
Жесты‚ мысли – все давно знакомо‚
Но активный‚ шумный‚ озорной,
Я лечу на свет родного дома‚
Где мне никогда не суждено
Скучно жить и маяться бездельем‚
И смотреть в унылое окно‚
Осушив стакан с порочным зельем,
Где тепло твоих прелестных рук
Напоило стены вдохновеньем‚
Где среди литературных мук
Муза пронесется сновиденьем,
И польется снова мой рассказ
О любви‚ о жизни и сомненьях‚
Где уж не припомню сколько раз
Отмечал я День Благодаренья –
Дату благодарности судьбе
За случайность нашей давней встречи...
Два бокала, лица в серебре,
И неугасающие свечи.
Не сердись
Не сердись на меня, не сердись...
За эмоций промчавшийся шквал‚
Что с тобой я себя не продлил‚
Что так редко глаза целовал‚
Не хвалил твой воскресный обед‚
Непоседою был и грубил...
И за шалости прожитых лет
Не сердись на меня, не сердись...
Ты прости мне капризы ума
И упрямство дневных мелочей‚
Что цветы покупала сама‚
Что так поздно в безмолвье ночей
Обгоревшие свечи зажглись –
Не сердись на меня, не сердись...
Одиночество
Я вспоминаю тёплый вечер:
Деревья ждут ветров прилёт,
Земля с грозою жаждет встречи,
В траве росу кузнечик пьёт.
Луны всевидящее око
Подкралось, спрятавшись за дом,
И нестерпимо одиноко
Мне было в городе чужом.
Прислушался к далёким звукам
И остро понял, что отдам
Себя, терзаемого скукой,
Чужим, но ласковым рукам.
Лже - Мефистофель
Стройна, мила, античный профиль,
Свежа, как первая трава...
И я ей, горе-Мефистофель,
Шептал лукавые слова.
В чудесных блюдцах глаз мелькало,
Моё лицо, как в зеркалах,
А мой язык с двуглавым жалом,
Искусный в лести, похвалах
Вещал, глаголов не жалея,
И тайну чувств украсть хотел,
Бальзамом был и был елеем
И звал к слиянью душ и тел.
Не ведал я, каким наивным
Был зов мой, как я уязвим
Пред той порочной и бесстыдной,
Сидящей скромно визави.
Какой я, право, искуситель?!
Расставил сети я – и вот,
Зазвав её в свою обитель,
Попал в её водоворот.
И завертело, закружило,
И, как в угаре понесло,
Лишило разума и силы
Её земное ремесло.
Поверь…
Поверь‚ ты хороша собою‚
Как солнечный весенний день.
Хочу своей мужской рукою
К губам твоим пригнуть сирень
И влагой напитать желанья
Неопытного естества‚
И ветра жаркого дыханьем
Шептать безумные слова‚
Чтобы‚ испив хмельные травы‚
Нескромной не боясь предстать‚
Забыв на миг мирские нравы‚
Могла ошибки совершать.
Разочарование
Я ждать устал, когда заснёт твой сын
За ширмою, в кроватке деревянной,
И посмотрел украдкой на часы –
Ещё не поздно, но уже не рано.
Я осмотрелся: выцветший торшер
И канделябр – недавняя находка,
Будильника усталая походка
Озвучивает тусклый интерьер.
Пеньки свечей подмигивают робко,
Отбрасывая хоровод теней,
Едва заметна в сумраке верёвка,
Забытый лифчик съежился на ней.
Я обещал, – и ты ждала, конечно.
Твои надежды – тоненькая нить:
Я свой визит легко мог отложить
На день, неделю, может быть, на вечность...
Но я пришёл, терзаемый развязкой,
Затем, чтобы, себя переломив
И неохотно расточая ласки,
Согреть тебя в ответ на твой порыв.
Напрасно ожиданье – сын не спит,
Остыл в стакане терпкий чай цветочный,
Будильник хромоногий, как нарочно,
Всё громче по моим вискам стучит...
На цыпочках сквозь полумрак гостиной
Я проскользнул, прикрыв бесшумно дверь...
А жизнь казалась непомерно длинной,
И за окном проказничал апрель.
Падение
Ей были так нужны слова
Манящие, зовущие,
Она, не ведая сама,
Ждала такого случая,
В душе не веря, что придёт
К ней торжество открытия
И что растопит чуткий лёд
Осознанность события.
Но прилетел, как с моря бриз,
Желанный шёпот трепетный,
И чувства птицей поднялись,
Стремясь к погоде ветреной,
И закружилась голова
В неистовом горении...
А к нам потом дошла молва
О взлётё и падении.
Ретро
Ночь неторопливо и вальяжно
Заполняла свет оконных рам‚
Уличный фонарь‚ качаясь важно‚
Не спеша, подмигивал стихам.
В такт неугомонному кадилу
Падали на лист любви слова.
Женщина поэта приютила...
Начиналась новая глава
Жизни, где дороги и печали
Вымощены верой и мечтой,
Где слова навеки обвенчали
Новый пламень с мудростью мирской.
Пенилась в твоём бокале радость,
Падала звезда, и на лету
Я шептал, чтоб ты такой осталась...
...олицетворяя красоту.
Горечь
Ты читаешь мне стихи...
Чувственны и голы,
нервных строчек пауки
вяжут сеть крамолы.
В родниках вода чиста,
хоть бурлят потоки,
ну, а горечь неспроста
проникает в строки.
Ты немало лет уже
избегаешь случая ...
Нет надёжных рубежей
у благополучия‚
И не сменишь адресов,
налетев на рифы ...
Водопад колючих слов,
сбившиеся рифмы ...
К Соне
Давай порадуемся дню...
На старый календарь смотрю.
В нём репродукции картин
Великих мастеров. Один
Известный всем портрет
Таит немыслимый секрет,
И я ночей не сплю.
Как узнаваема рука
Неповторимостью мазка,
Какой благословенный дар!
И справа росчерк – Ренуар.
Виденье дамы в полный рост
Художник перенёс на холст,
И кисть была легка.
Когда впервые он возник,
Чудесный, несравненный лик?
С кого писался тот сюжет?
Ведь на портрете ты, мой свет:
Осанка, губы и глаза,
Волос спадающих краса,
Пастельный тон ланит...
А, может, в тайнике земном
Существовал такой геном,
И, проявившись век спустя,
Он отыскал в толпе тебя,
Вдохнул небесные черты
И создал гений красоты,
Воспетый полотном?
Живописать лица овал
Мне друг Пегас повелевал,
Но, жрец метафор, я не смог
Зарифмовать достойных строк.
На старый календарь смотрю,
Давай порадуемся дню...
Складка у рта
Жар каминный
уют распластал‚
млеет воск
незажженных свечей.
Чуть заметная
складка у рта –
это след
сиротливых ночей‚
это высохший
горный ручей‚
шрам‚
оставленный
горьким пером,
боль
при взгляде
на связку ключей...
и губительной крепости
ром.
Такая история
Ведь может с каждым так случиться:
Похоже – есть в руках синица.
Доволен и пишу о том,
Но болен ... чьим-то журавлём.
И мне заказано судьбою
В толпе, наедине с собою
Жить тем невинным поцелуем,
Забыть который не смогу я.
Больней всего мне сознавать:
Ей журавлём моим не стать.
Разрыв
Разверзлось ущелье разлуки,
Слабеют усталые руки,
И словно живой исполин
Дохнул на меня из глубин...
И сыростью веет, и смрадом,
Но нет тебя, нежная, рядом,
А есть лишь саднящая боль –
Играть непривычную роль.
Растает в дождях искушенье
Прощать и молить о прощенье,
Развеется горечь измен
Ветрами больших перемен.
Молитву шепчу во спасенье,
Как клятву, как стихотворенье,
И, словно тяжелый недуг,
Уходит из сердца испуг.
Изменится ауры пламя,
Уже не тревожа, не раня,
Взойдет потускневший рассвет
Над памятью прожитых лет.
Обещание
Я тебя не посмею обидеть,
Доиграю достойную роль –
Никогда уже в нашу обитель
Не впускать боль.
Я зажгу над тобою рассветы
До того, как насупится ночь,
А ворвутся колючие ветры –
Прогоню прочь.
Для меня ничего нет дороже
Нашей встречи в конце декабря.
Лёгкой дрожью былое тревожит...
...ты и я...
Поздравление
Эмоций тонких кружева,
Души пожары...
Ты – современная жена
С полотен старых.
Слова библейские найду
И в ряд поставлю,
И, чувства мыслью обернув,
Себя поздравлю.
Где отыскалось для меня
Такое чудо?!
Бежит по жизни, нас храня,
Любви причуда
И предстаёт в моих стихах
Строкою зримой,
Как благодарность жениха
Своей любимой.
Река любви
Любовь текла спокойно, величаво
В привычном русле пробежавших лет,
Текла без всплесков, требуя по праву
Почтенья, словно свадебный обед.
И берега, привыкшие к обряду
Немого отражения в воде,
Уверенно взирали на порядок
Добротности в размеренной судьбе.
Но от потока тайно отделился
И побежал незримою тропой
Ручей. Он пел, через пороги бился
И свежестью дышал, и рвался в бой.
Не выдержала мелкая запруда
Ликующего натиска извне,
И серебро ручья творила чудо,
Шлифуя камни острые на дне.
Оскорблена таким деяньем смелым,
Наполненная чувством до краёв,
Вдруг взбунтовалась ревностью и гневом
Река любви в броне своих оков.
И, одержима страстью, с новой силой,
Умноженной влиянием луны,
Она, поднявши воды, забурлила,
Впервые стронув с места валуны.
Свадебный этюд
Сегодня, вспоминая старину,
И греческих богов,
И Одиссею,
Хочу воспеть я узы Гименея,
Как добавление к восторгам и вину,
Союз сердец,
Сообщество привычек,
традиций,
взглядов,
Ценностей добро,
Улыбок вальс,
Парад забытых бричек,
Любовь, манящую, как злато - серебро,
Приподнятое ожиданье
И говор арфы нежных струй,
Свечей прозрачное мерцанье,
Ресниц заметное дрожанье,
Пьянящий свежий поцелуй.
Хочу воспеть обряда строгость -
Любви торжественный момент,
Неторопливость и достойность,
И озорной дивертисмент,
Колец волшебную округлость,
Оркестра громовую рать,
Невесты бережную юность,
Её волнующую стать,
Солидность жениха,
Томленье,
Парадной люстры яркий свет,
Гостей нарядных оживленье,
Родных немое умиленье,
Со вкусом поданный обед,
Цветы рекой,
Убранство зала,
И тостов выверенных строй,
И то, что Муза ниспослала,
И всё, что велено Судьбой.
Фонтан
Негромок всплеск…
Спокойно и знакомо
Журчит сквозь радость пролетевших дней
Родной фонтан‚ седеющий у дома‚
Спасающий от жажды водолей.
Сурдиной лет серебряные звуки
Чуть приглушив, мелодию ведёт‚
Струятся волосы, потоком льются руки
И блики на губах‚ как капли нот.
И влага нежная сбегает по равнинам
Твоих ланит и кроется в очах...
И прожитая жизнь неповторима
Звучанием фонтана по ночам.
Туман осенний
Разрушились две жизни безвозвратно‚
Что в плаванье пустились наугад:
Друг друга то ли поняли превратно‚
То ли один из них и вправду виноват.
На рее бился утлый флаг беззвучно
Под лёгким бризом слабеньких страстей,
И такелаж собрать было поручено
Тому, кто сам остался без снастей.
Теченьями умыт‚ волной обласкан‚
Под килем - жизнь глубин‚
в фарватере – земля‚
Ни скал, ни рифов, но близка развязка‚
И распоролось днище корабля.
Он сбился с курса здравых отношений‚
Компас виной или сирены зов‚
Или туман‚ прохладный и осенний‚
Нарушил ход простуженных часов.
Эпизод
Со старта начинался бег трусцою.
Репейник стлался в сумерках обид.
И я не знал того, что под горою
Столб выветренной истины стоит.
Бежал, не разбирая направленья,
Не ведая резонов и причин,
Испытывая удовлетворенье,
Что я в шальном забеге не один.
Оставил честь в безумии игривом,
И, только оказавшись на краю
Скалы и глянув вниз с обрыва,
Переосмыслил, как тебя люблю.
ГРАЖДАНСКАЯ ЛИРИКА
Одиннадцатое сентября
Действительно ли ты, святой Коран,
Для многих нас, “неверных”, недоступный,
Оправдываешь утренний таран –
Армагеддона призрак, день наш судный?
День, разделивший мир на две беды,
Два лагеря, две чётких острых грани,
Две философии, две догмы, две судьбы...
Неужто всё оправдано в Коране?
А если нет, то почему тогда,
Ликуют так сердца рабов Ученья?
И если да, то почему беда
Не вызвала лавины отреченья
От мракобесия, разрушившего Храм,
Самоубийц, воспитанных не нами?
В чём твоя святость?
Истолкуй, Коран,
Кого простить, кого считать врагами?
Раненый Флаг
Я вижу флаг, простреленный в упор.
Пробоины на звёздах от картечи.
Я чувствую величье и позор,
Пока сгорают плачущие свечи
В руках людей, оставшихся в живых,
В глазах детей, вопросы задающих,
В сердцах у тысяч близких и родных,
Похоронивших веру в день грядущий,
Уже не ждущих возвращенья тех,
Кто замер под руинами свободы...
А люди по привычке смотрят вверх,
В пустое дно больного небосвода.
Стою, седея, в сумерках стихий
На сквозняке печального ответа.
Сочатся бело-красные стихи
И мечется свеча в порывах ветра.
Роза ветров
Боль выползает
Из-под бинтов,
Стонет лихой моряк.
Рана сквозная,
Как роза ветров,
Скорбью сочится флаг.
Взрывы и шок,
И безжизнен руль,
Дым и шрапнели вой.
Не уберёг
Свою грудь от пуль,
Не уберег, герой.
Многие впали
В кровавый транс –
Будет им снится гюйс.
Выживи, парень,
Дай себе шанс,
Пульс ускользает... Пульс!
Рано за ними,
Ради Христа,
В мокрую благодать.
Мать обнимет,
Прильнёт сестра,
Девушка станет ждать.
Кораблекрушение
Шлюпок мало, волна холодна,
Крики, лязг, искаженные лица,
Только небо из млечного льда,
Только море без твердого дна,
Неизбежность того, что случится.
Не оставь их, суровый наш Бог,
Души замерли, словно на плахе,
Справедливости дай им урок,
Не настал, не настал ещё срок
Сгинуть им, словно стону во мраке.
Матерясь и когтями вонзясь
В гущу глоток толпы малохольной,
Душный страх, состраданьем слезясь,
Давит слабых, как трактором грязь...
Сын инстинкта – он сам подневольный.
В свалке – жизнь, не отдать бы концы,
Знатный приз кулачищам обещан.
У погибших не ноют рубцы -
Так куда же вы прёте, самцы?
Вам привидятся призраки женщин.
Лишь один дюжий малый, поправ
Всех инстинктов чугунную ношу,
Урезонил неистовый нрав,
Постигая в минуты, что прав
Своим правом на донное ложе.
Повзрослеет спасённый пацан,
И, кляня непотребно планиду,
Будет, грязен, оборван и пьян,
Вспоминать пароход, океан...
И зарок – отслужить панихиду.
Прозрение
В разгар сюрреализма
и в апогей абсурдного режима
Мне снилась тризна коммунизма
так явственно и так неотвратимо.
Поруганные правды,
забившие промёрзшие палатки,
Всем порция баланды
для выполнении служебной разнарядки.
Навек остался нищим
апологет с протянутой рукою.
Цинизма ветер свищет
над всей преображённою страною.
Из зоны гарнизонов,
от воровства, дебильных перестроек,
От хамства гегемона,
от нищенства
и пьянства миллионов
Уехал я...
Ю.Е.
Смотрю «Бандитский Петербург»,
Пишу стихи, жую английский,
А во дворе остался друг –
Заложник будущих амнистий.
Интеллигент и домосед,
Не бросился он в пасть стихии…
Живёт в изгнании поэт –
Заочный гражданин России.
Под Новый год...
Закат прохладою дохнул...
Несёт почётный караул
Предновогодняя возня
В веселье праздничного дня,
Детишки озорной гурьбой
Ведут свой шаловливый бой,
Целуют юноши подруг,
Не ведая, что вдруг, что вдруг...
Гудят моторы над землёй,
А души рвёт протяжный вой,
И танков вздыбленную мощь
Опередил смертельный дождь.
Бомбоубежища дрожат,
И пушек огненный откат
Неумолимо жрёт тротил
И город в камни обратил.
К стеклу холодному приник
Спонтанно вырвавшийся крик –
Последний крик живых людей,
Задохшихся в дымах теней.
Там, где рука была, саднит,
И ястреб в мареве парит
Над пятнами горелых пней,
Напоминающих детей.
Осталась серая зола
От догоревшего угла,
Глаза, невинное лицо,
Насильем взятые в кольцо,
И болью искажённый лик,
И обезумевший старик -
Огнём поруганная честь
И слово яростное: Месть!!!
месть... месть... месть...
...
Война по городу прошлась,
И обожгла и обожглась,
Остановила бег минут –
Войска по городу идут.
...На расПутье
Путина бояться – в сортир не ходить
Россию, что вздёрнул на дыбу Распутин
Руками вождей наших грешных,
Сегодня пытается вылечить Путин,
Ногами пиная успешных.
У власти, живущей триумфом коротким,
Недолог и путь до ответа...
Доколе свинцом заливать будут глотки,
В «сортире мочить» олигархов неробких,
Мораль прижигать сигаретой?
Доносы
Жива неизбывная тема сексотства,
Питая верхов ненасытную пасть.
Под маскою верности и превосходства
Донос превратился в тотальную страсть.
Донос во спасение собственной шкуры,
Донос на соседа под рюмку вина,
Донос патриотов аббревиатуры,
Донос, если нравится чья-то жена.
Донос как отмщенье, как глупая шутка,
Из зависти пошлой, от скуки порой,
Донос эпидемией стелется жуткой,
Косит заболевших опасной игрой.
Спешат позвонить, «настучать» анонимно,
За правду, за деньги и просто «за так»
Отдать на закланье, нередко взаимно...
Судьбу предрешает предательства факт.
И власть, поощряя систему доносов,
Разносит по лагерю эту чуму,
А разум терзают простые вопросы:
Зачем и за что, для кого, почему?!
...доносы ...доносы ...доносы ...
Ты, наша мачеха-держава...
Запекшиеся кровью груди
Прижми к народу своему…
А. Берлин
Ты, наша мачеха-держава!
Своих царей, своих сынов
Ты извела, присвоив право
На судьбы их детей и вдов,
На жизнь талантливых поэтов,
Крестьянства, верного земле,
Интеллигентов, диссидентов,
На сроки в сотни тысяч лет,
Так щедро даренных невинным...
Доносы, пытки, продотряд,
Великих строек список длинный,
Как выстрел страшное: «Штрафбат»!
Шаг в сторону – и карабином
Пометит «Смерш» затылка твердь:
Чтоб стать свободным гражданином,
Сначала надо умереть.
Необоснованность арестов
Сжимала хваткой кандалов,
Вселяла ужас, крала детство
У подрастающих рабов.
Ты не прощала интеллекта,
Покорность – ссылка, нет – расстрел,
Строчилась пулемётной лентой
История заплечных дел.
А тех, кто избежал расстрела,
Снега чужбины замели,
До боли вдаль она глядела –
Размолотая соль земли.
Любуясь праздником народным,
Досрочно выполнив приказ,
Ты превратила не сегодня
Всю ширь свою в сплошной спецназ.
Кто перечтёт твои уродства,
Когда закончится парад,
Рождённый ложным превосходством,
Когда Россию покорят
Цивилизованные люди,
Не воры и не палачи?..
И будет ли такое, будет?
Ответь, Россия, – не молчи!
Триста тысяч дней спустя...
Колокольня тянет в небо
Позабытый Богом крест.
И. Царёв
В унисон с колоколами боль моя
За Россию, что под тяжестью креста
Через тыщу лет после Христа
Рассупонена, стоит бедовая.
В самогонное веселье нарядись,
Эх, подмаслим своё злое бытиё.
Песен хватит нам на питиё...
Ты, Владимир Красно Солнышко, очнись.
Было несколько дано тебе путей -
Самолучшую избрал ли из дорог?
Подбиваем своей бедности итог
Через триста тысяч скоморошных дней.
При лучине видно за сто вёрст окрест,
Тихо льётся под руками пряжи нить.
Выпало нам утлый быт тащить,
Ставить на могиле вечный крест.
А потом поминки, знамо, и пошло
Разудалое веселье по Руси...
Эй, скоромный старец, гой еси!
Нас мордуешь ты, суконных-то, пошто?
Волочим кусок истории живой,
И кручинушкой перекосило рот.
Слышен хохот колокольный у ворот...
А на вышке с автоматом часовой.
Спас на крови
I Пролог
Покидал я шальную Россию
Как изгой.
Не осталось в душе ностальгии –
Я другой...
Я служу языку! Скажем хлеще –
Демиург*...
Ты погас в моей памяти вещей,
Петербург.
Своим трубным путиловским гласом
Не зови...
Почему в сердце место для Спаса
На крови?
II Начало истории
Ведомый ли безумием, проклятьем,
Историю багровую творя,
Народоволец с бомбою под платьем
Лишил Россию лучшего царя,
Народу волю даровавшего...
Не зная,
К чему ведёт кровавый приговор,
Второго Александра поминая,
Русь покаянная построила собор –
Опальный самый и живучий самый...
Как будто под брусчаткой генный код
Был зашифрован красной криптограммой –
Страдать ему за веру и народ.
Стоял, изрытый варваров клыками,
Униженный, восставший на крови,
Измаявшийся во столетней драме,
Народный символ горя и любви.
* Демиург – от греческого: мастер, ремесленник, творец. Впоследствии словом демиург, за редким исключением, стали обозначать созидающее, творческое начало во Вселенной
III Продолжение истории
Величавыми и многоглавыми
куполами в тумане царя,
Церковь гордо гербами державными
возносила России царя.
У канала раскинувши праздником
мозаичный декор на ковре,
Привечала она христарадников
на брусчаткой покрытом дворе.
Послужила бы, коли соратники
безрассудных бомбистов-убийц,
Облаченные в кожу и ватники,
не сломали морали границ.
Не однажды на их заседаниях
храм болезный решали снести, –
Отобрать у народа предание,
надругаться, вконец извести
Царский дух ... Уж зело позлословили,
сапогами топчась в алтаре,
Взрывники динамит подготовили...
Сорок первый стоял на дворе.
И в блокаду, в годину треклятую,
под сирены сиреневый вой
Здесь, под сенью, бедою примятою,
трупы павших горбились горой.
Зол мороз на Васильевском острове...
Потеряв, кто ребёнка, кто мать,
Ленинградцы, из тех – повыносливей,
приходили родных опознать.
В страшный день, как ночные налётчики,
по приказу святое поправ,
Бомбу сбросили чёрные лётчики,
целясь в Храм, прямо в купол попав.
Но и тут снизошло провидение:
у Спасителя в крепких руках
Сорок лет пролежал он в смирении –
неопознанный питерский страх.
Тот снаряд с высоты протараненной,
когда был обезврежен фугас,
На руках, словно царь весь израненный,
спущен бережно был на матрас.
И опять свою злобу накапливал
большевизм – беспощаден, угрюм, –
Жёг огнём и водою затапливал,
и гнильём набивал его трюм.
Тридцать лет, испросивши прощения,
Спас в лесах простоял, как в бинтах,
Ожидая своё Воскресение...
Как провидец с мольбой на устах.
ТОЧКА ЗРЕНИЯ
Иерусалим
Город белых камней,
философских страстей,
словно сказочный замок факира,
где заря иудейского мира
загоралась величьем идей.
Горы рыцарских лат
под камнями лежат,
но природой и людом разрушен,
этот город страданьем разбужен,
вновь построен и снова распят.
И религий поток
хлынул, словно потоп,
святость мест ниспослав пилигримам,
род Давида, развеянный Римом,
церковь там, где вознёсшийся Бог.
Город древний, святой,
умудрённый судьбой,
где разрушенный Храм не восстанет,
где стенанье реликвией станет.
... Вечный Город за Вечной Стеной.
Исход
Кем бы мы были, когда б не евреи,
страшно подумать.
Борис Чичибабин
И пушек огненный откат
Неумолимо жрёт тротил
И город в камни обратил.
К стеклу холодному приник
Спонтанно вырвавшийся крик –
Последний крик живых людей,
Задохшихся в дымах теней.
Там, где рука была, саднит,
И ястреб в мареве парит
Над пятнами горелых пней,
Напоминающих детей.
Осталась серая зола
От догоревшего угла,
Глаза, невинное лицо,
Насильем взятые в кольцо,
И болью искажённый лик,
И обезумевший старик -
Огнём поруганная честь
И слово яростное: Месть!!!
месть... месть... месть...
...
Война по городу прошлась,
И обожгла и обожглась,
Остановила бег минут –
Войска по городу идут.
...На расПутье
Путина бояться – в сортир не ходить
Россию, что вздёрнул на дыбу Распутин
Руками вождей наших грешных,
Сегодня пытается вылечить Путин,
Ногами пиная успешных.
У власти, живущей триумфом коротким,
Недолог и путь до ответа...
Доколе свинцом заливать будут глотки,
В «сортире мочить» олигархов неробких,
Мораль прижигать сигаретой?
Доносы
Жива неизбывная тема сексотства,
Питая верхов ненасытную пасть.
Под маскою верности и превосходства
Донос превратился в тотальную страсть.
Донос во спасение собственной шкуры,
Донос на соседа под рюмку вина,
Донос патриотов аббревиатуры,
Донос, если нравится чья-то жена.
Донос как отмщенье, как глупая шутка,
Из зависти пошлой, от скуки порой,
Донос эпидемией стелется жуткой,
Косит заболевших опасной игрой.
Спешат позвонить, «настучать» анонимно,
За правду, за деньги и просто «за так»
Отдать на закланье, нередко взаимно...
Судьбу предрешает предательства факт.
И власть, поощряя систему доносов,
Разносит по лагерю эту чуму,
А разум терзают простые вопросы:
Зачем и за что, для кого, почему?!
...доносы ...доносы ...доносы ...
Ты, наша мачеха-держава...
Запекшиеся кровью груди
Прижми к народу своему…
А. Берлин
Ты, наша мачеха-держава!
Своих царей, своих сынов
Ты извела, присвоив право
На судьбы их детей и вдов,
На жизнь талантливых поэтов,
Крестьянства, верного земле,
Интеллигентов, диссидентов,
На сроки в сотни тысяч лет,
Так щедро даренных невинным...
Доносы, пытки, продотряд,
Великих строек список длинный,
Как выстрел страшное: «Штрафбат»!
Шаг в сторону – и карабином
Пометит «Смерш» затылка твердь:
Чтоб стать свободным гражданином,
Сначала надо умереть.
Необоснованность арестов
Сжимала хваткой кандалов,
Вселяла ужас, крала детство
У подрастающих рабов.
Ты не прощала интеллекта,
Покорность – ссылка, нет – расстрел,
Строчилась пулемётной лентой
История заплечных дел.
А тех, кто избежал расстрела,
Снега чужбины замели,
До боли вдаль она глядела –
Размолотая соль земли.
Любуясь праздником народным,
Досрочно выполнив приказ,
Ты превратила не сегодня
Всю ширь свою в сплошной спецназ.
Кто перечтёт твои уродства,
Когда закончится парад,
Рождённый ложным превосходством,
Когда Россию покорят
Цивилизованные люди,
Не воры и не палачи?..
И будет ли такое, будет?
Ответь, Россия, – не молчи!
Триста тысяч дней спустя...
Колокольня тянет в небо
Позабытый Богом крест.
И. Царёв
В унисон с колоколами боль моя
За Россию, что под тяжестью креста
Через тыщу лет после Христа
Рассупонена, стоит бедовая.
В самогонное веселье нарядись,
Эх, подмаслим своё злое бытиё.
Песен хватит нам на питиё...
Ты, Владимир Красно Солнышко, очнись.
Было несколько дано тебе путей -
Самолучшую избрал ли из дорог?
Подбиваем своей бедности итог
Через триста тысяч скоморошных дней.
При лучине видно за сто вёрст окрест,
Тихо льётся под руками пряжи нить.
Выпало нам утлый быт тащить,
Ставить на могиле вечный крест.
А потом поминки, знамо, и пошло
Разудалое веселье по Руси...
Эй, скоромный старец, гой еси!
Нас мордуешь ты, суконных-то, пошто?
Волочим кусок истории живой,
И кручинушкой перекосило рот.
Слышен хохот колокольный у ворот...
А на вышке с автоматом часовой.
Спас на крови
I Пролог
Покидал я шальную Россию
Как изгой.
Не осталось в душе ностальгии –
Я другой...
Я служу языку! Скажем хлеще –
Демиург*...
Ты погас в моей памяти вещей,
Петербург.
Своим трубным путиловским гласом
Не зови...
Почему в сердце место для Спаса
На крови?
II Начало истории
Ведомый ли безумием, проклятьем,
Историю багровую творя,
Народоволец с бомбою под платьем
Лишил Россию лучшего царя,
Народу волю даровавшего...
Не зная,
К чему ведёт кровавый приговор,
Второго Александра поминая,
Русь покаянная построила собор –
Опальный самый и живучий самый...
Как будто под брусчаткой генный код
Был зашифрован красной криптограммой –
Страдать ему за веру и народ.
Стоял, изрытый варваров клыками,
Униженный, восставший на крови,
Измаявшийся во столетней драме,
Народный символ горя и любви.
* Демиург – от греческого: мастер, ремесленник, творец. Впоследствии словом демиург, за редким исключением, стали обозначать созидающее, творческое начало во Вселенной
III Продолжение истории
Величавыми и многоглавыми
куполами в тумане царя,
Церковь гордо гербами державными
возносила России царя.
У канала раскинувши праздником
мозаичный декор на ковре,
Привечала она христарадников
на брусчаткой покрытом дворе.
Послужила бы, коли соратники
безрассудных бомбистов-убийц,
Облаченные в кожу и ватники,
не сломали морали границ.
Не однажды на их заседаниях
храм болезный решали снести, –
Отобрать у народа предание,
надругаться, вконец извести
Царский дух ... Уж зело позлословили,
сапогами топчась в алтаре,
Взрывники динамит подготовили...
Сорок первый стоял на дворе.
И в блокаду, в годину треклятую,
под сирены сиреневый вой
Здесь, под сенью, бедою примятою,
трупы павших горбились горой.
Зол мороз на Васильевском острове...
Потеряв, кто ребёнка, кто мать,
Ленинградцы, из тех – повыносливей,
приходили родных опознать.
В страшный день, как ночные налётчики,
по приказу святое поправ,
Бомбу сбросили чёрные лётчики,
целясь в Храм, прямо в купол попав.
Но и тут снизошло провидение:
у Спасителя в крепких руках
Сорок лет пролежал он в смирении –
неопознанный питерский страх.
Тот снаряд с высоты протараненной,
когда был обезврежен фугас,
На руках, словно царь весь израненный,
спущен бережно был на матрас.
И опять свою злобу накапливал
большевизм – беспощаден, угрюм, –
Жёг огнём и водою затапливал,
и гнильём набивал его трюм.
Тридцать лет, испросивши прощения,
Спас в лесах простоял, как в бинтах,
Ожидая своё Воскресение...
Как провидец с мольбой на устах.
ТОЧКА ЗРЕНИЯ
Иерусалим
Здесь вертикаль любви
С горизонталью боли
Образовали крест,
И я его несу.
Татьяна Кузовлева
С горизонталью боли
Образовали крест,
И я его несу.
Татьяна Кузовлева
Город белых камней,
философских страстей,
словно сказочный замок факира,
где заря иудейского мира
загоралась величьем идей.
Горы рыцарских лат
под камнями лежат,
но природой и людом разрушен,
этот город страданьем разбужен,
вновь построен и снова распят.
И религий поток
хлынул, словно потоп,
святость мест ниспослав пилигримам,
род Давида, развеянный Римом,
церковь там, где вознёсшийся Бог.
Город древний, святой,
умудрённый судьбой,
где разрушенный Храм не восстанет,
где стенанье реликвией станет.
... Вечный Город за Вечной Стеной.
Исход
Кем бы мы были, когда б не евреи,
страшно подумать.
Борис Чичибабин
Вспомните нас - пожалейте,
Что мы от вас уезжали...
Анатолий Берлин
Где вы, картавые физики,
Горбоносые дирижёры – Вы,
Лирики – Ицики,
Погромами не дожеванные?
Вдруг поднялись в одночасье
Из-за черты оседлости,
Меченые несчастьем
И синяками верности.
Строчки поэм изрубленных,
Шахматных досок бдения...
Всё для своих возлюбленных,
Всё для детей спасения!
Если б не длань Господня –
Прикройте в раздумьях веки –
Где был бы мир сегодня?
Примерно в семнадцатом веке...
Пляшут Зямы с Наташами –
Бармицвы* у полукровок...
Папа, какой ты отважный и
Как генетически ловок!
В мире сомнения – в мире
Двуличном – сугубо личном,
Живя не в своей квартире,
Кривиться – аполитично.
"Ах,рыбы вам фаршированной? –
Целую или кусками?!"
На Ближний Восток сформированный
Гарью пыхтя,
С гудками
Катится поезд скатертью…
Жаль, что не стала матерью!
Кровью Христа измазаны,
Христа, что мы им подарили...
Мчимся в веках отлаженной
Субординации...
Или:
«Ах, математики вы и
Ах, скрипачи...
Дать вам по тонкой вые,
Философ в очках, помолчи!»
.........................
.........................
.........................
.........................
Мы же безмерно устали
Передвигаться на цыпочках...
Как мы по-русски писали,
Как мы играли на скрипочках!
* Бармицва — религиозный обряд, который проводится,
когда еврейскому мальчику исполняется 13 лет
(возраст совершеннолетия)
Восток
Сегодня мне поведали о шестнадцатилетнем
мальчике, убитом за то, что он не захотел себя
взорвать в одном из зданий Иерусалима
Кто там лежит в неглубокой могиле?
Местного юношу зверски убили.
Даже не жертвою пал интифады...
Просто убили свои же, арабы.
За то, что юнец не хотел умирать,
За то, что юнец не хотел убивать,
За то, что с “неверной” сдружиться посмел,
За то, что любил, и за то, что был смел.
Он не пошёл в смертоносном корсете
В людное место, где женщины, дети...
Кровь на восставших губах закипела,
Дух победил, но безжизненно тело.
За то, что араб не хотел умирать,
За то, что араб не хотел убивать,
За то, что с “неверной” сдружиться посмел,
За то, что любил, и за то, что был смел.
Обряд
В день свадьбы у раввина умер брат,
И скорби ребе не было предела...
Так Б-г решил – никто не виноват,
Душа покинула безжизненное тело.
Раввина стеганула горя плеть,
Застыла хупа в ожиданье нервном...
Играть ли свадьбу? Можно ль песни петь?
Ссутулился раввин вопросом древним.
Но он был мудр, как старая сова,
И, вспомнив наставления Талмуда,
Весёлые нашел мотивы и слова,
Сиял улыбкой, как серебряное блюдо...
Не знала свадьба, что он пережил,
Отплясывая «фрэйлахс» до рассвета...
Окончен праздник, свечи сожжены,
...молитва, безутешность, боль ответа.
Навеянное...
Я б хотел быть сыном матери-еврейки
Борис Чичибабин
Не мои шли предки из варягов в греки,
Я родился сыном матери-еврейки.
И, в веках забыты, стали перегноем
Славные талантом пращуры-изгои.
Щедро поделившись генною основой,
Я покинул землю родины суровой.
Как недальновидно русское раздолье...
И остался каждый со своею болью.
Татьяне
Глубокой раной иудея
Поражена моя душа.
Татьяна Кузовлёва
Кто в наши дни отшельник и философ,
Тот иудей.
Борис Чичибабин
Какою силой ты владеешь
Свою поэзию верша!
Глубокой раной иудея
Поражена твоя душа.
Строками боли, гнева, страсти
Твой стих бичует и клеймит
Антисемитов разной масти...
И корчится антисемит
От откровенных слов, в которых
Признанье в искренней любви
К народу книги, чести, торы...
Господь его благослови,
К стране, где каждый сын солдатом
Рождён идти на вечный бой,
Где девушки и с автоматом
Чертовски хороши собой.
Здесь мудростью и благородством
Пустынный воздух напоён,
Здесь пьют за жизнь и каждым тостом
Благословляют отчий дом.
Он невысок, всем прочим равен,
Войди, Татьяна, в сень его,
Там брат твой, Боря Чичибабин,
Жил до тебя не так давно...
Продолжение
Пыльный интерьер, и дед в ермолке –
Нам не тесно впятером в каморке.
Мирно спит у печки раскладушка,
А на ней – сестрёнка-хохотушка.
Так, бывало, начиналась сага
От Давида, Сары, да Исаака –
Долгий путь еврейской голытьбы
По скрипучей лестнице судьбы.
Из шагаловского вышла «натюрморта»
Славная носатая когорта
Музыкантов, докторов, спортсменов,
Литераторов и бизнесменов,
Воинов, в сраженьях опалённых,
И актёров, ролью увлечённых,
Инженеров, физиков, портных,
И людей порядочных иных.
Полёт в пятидесятые
Вениамину Зорину посвящается
На остановку трамвая спешит
Старый еврей, невеселый на вид.
Он, по пригорку взбираясь на небо,
Очень похож на фигурку из хлеба.
Вот, оттолкнувшись от зыбкой земли,
Фалдами машет и – странно – летит!
Только нередко судачат соседи,
Будто он едет на велосипеде.
Без бороды и кипы, и без талес...
Вера, незримая, в сердце осталась,
Чтобы ночами, подальше от люда,
Трудные мысли доверить талмуду.
И по будильнику, зябко и трудно,
Так просыпается каждое утро
Дедушка мой. Он спешит на работу...
Впрочем…
блюдя, когда можно, субботу.
Точка зрения
Варвары со смертью под полою
насилуют суть цивилизации
А. Берлин
Сквозь щели фанатизма и юдоли
Глаза глядят воинственно на мир.
И в средостенье гнева, в центре боли
Взывает к миру умудрённый Пирр.
Узоры горя танки вышивают
По каменистой святости холста.
Слепой пророк уже стоит у края
Над пропастью висящего моста.
Кто Гордиев рассечь посмеет узел
Под стон неодобрения толпы?
Надеяться на Бога или Узи?
Молиться?!
Бросить в бой полки?!
ПОЭМЫ
Адонис и Афродита
Адонис – сын ассирийского царя Тианта и его дочери Смирны‚ которой Афродита за непочтение внушила страсть к собственному отцу. Тиант‚ узнав‚ что он разделял ложе с собственной дочерью‚ проклинает её. Боги превращают несчастную в мирровое дерево‚ из треснувшего ствола которого рождается ребёнок удивительной красоты – Адонис.
Афродита влюбляется в прекрасного юношу, но, мстя ей за оказанное предпочтение, Артемида насылает на юношу дикого кабана, который смертельно его ранит. Афродита горько оплакивает Адониса и просит Зевса вернуть его ей.
Персефона – богиня царства мёртвых, также влюбляется в Адониса. Спор богинь Зевс разрешает, предназначив Адонису проводить полгода в царстве мёртвых, возвращаясь весной обратно к Афродите.
I. Шипы и розы
Интригой давнею сокрыта,
Легенда эта родилась...
За сотканную Афродитой
Кровосмесительную связь
Дочь ассирийского царя
Была наказана богами:
Смолистой миррою стоять
В долине‚ сморщенной горами.
Но треснул ствол, невмоготу
ему такое испытанье,
Явивши миру красоту –
Плод запрещённого слиянья.
Младенец рос, не по годам
Созрел, чтоб жизнью насладиться‚
И вот, к лазурным берегам
Мчит Афродита в колеснице.
Богиню с ночи до утра
Томит желание свиданья;
Соблазнов тонкая игра
И трепет первого признанья
Адониса пленили вмиг:
Раскинув кудри в изголовье‚
Ласкал он вожделенный лик‚
Весенней радуя любовью.
Отвага в юноше жила
И увлечение охотой…
Его надёжная стрела‚
Звеня единственною нотой‚
Летела в цель, но злобный вепрь
Клыками взрыл младое тело…
Любовник пал‚ и дикий зверь
Свершил‚ что небо повелело.
Богиня, не скрывая слёз,
Помчалась к месту преступленья
Сквозь чащу белых майских роз‚
Шипы ломая в исступленье.
Кровь густо капала в пески
Из ран‚ саднящих от несчастья‚
И обагрила лепестки‚
И розы стали алой масти.
II. На Олимпе
Уныло в царстве Персефоны…
Но у богов – свои законы.
И вот уже царица ночи
Расстаться с пленником не хочет.
Внимая стонам Афродиты‚
Щадя прелестные ланиты‚
Зевс подарил ей благосклонность‚
Олимпа изменив законность.
Адонис – пылкий и прелестный‚
То дух, то юноша телесный‚
Жестокой местью потрясённый‚
Вновь Афродите возвращённый‚
Весной с возлюбленной своею
Скрывался в красочных аллеях‚
До осени‚ до увяданья
Даруя ласки и признанья.
Богиня плачет и смеётся‚
Отныне‚ гордой‚ ей придётся
Делить с царицею умерших
Свои страданья и надежды‚
Ждать каждый год поры цветенья‚
Роз красных нового рожденья‚
Цветы любви бросая в Лету‚
Чтоб Он опять вернулся к лету.
История Лота и гибель Содома
19.12 Сказали мужи те Лоту: кто у тебя есть еще здесь? ...
всех выведи из сего места,
19.13 ибо мы истребим сие место, потому что велик вопль
на жителей его к Господу, и Господь послал нас истребить его.
Ветхий завет, Первая книга Моисея. Бытие
I Пролог
В районе библейского Мёртвого моря,
Где воды солёны и берег скалист,
Два города-брата, Содом и Гоморра,
Порочнее всех именитых столиц,
Погрязнув в разврате, стояли, как крепость:
Распущенность старцев, растленность детей,
Насилия мерзость, к пришельцам свирепость...
И Бог уничтожил их волей своей.
II История Лота
Лот много лет при старце Аврааме
Любимым был его учеником.
Женившись на Ирит – вельможной даме,
Он был с ней счастлив: дочери и дом,
В котором к благоденствию привыкли.
Уж щедрый Бог послал им женихов...
Два Ангела под вечер забрели к ним.
Гостеприимный Лот напёк хлебов,
И, пригласив с поклоном и почтеньем,
Ночлег и пищу предложил гостям,
Но колебались Ангелы – смиреньем
Не отличались нравы содомян.
Тем временем Ирит ушла за солью,
Раскрыв секрет домашних новостей...
И вскоре люд, враждебный их застолью,
Пришёл «познать» непрошеных гостей.
И Лот, моля в отчаянье о чуде,
Готов был дочерей отдать толпе,
Но та, растленная в привычном блуде,
Лишь юношей желала... Гости те –
Посланцы неба – приняли решенье
Примерно и жестоко наказать
Всех нечестивцев. И лишили зренья...
Господь не мог об этом не узнать!
III Божья милость
«Найди мне трёх, – велел Бог Аврааму, –
Благочестивых жителей в стране».
Но тщетны поиски – и даже в Храме
Подобных нет, а значит – быть беде!
Пришел расплаты час, настало время
Слезами горя лица утереть.
Задумал истребить людское племя
Всесильный Бог – отец всему, что есть.
И Лоту было приказанье с неба
Семью подальше в горы увести,
Был строг наказ: «Каким бы страшным ни был
Гром разрушений позади пути,
Не оборачиваться, ибо грешным
Сочтёт поступок сей Грозящий Перст!»
Лот с дочерьми, с женою безутешной
Пустились в путь из обречённых мест.
IV Гибель Содома и Гоморры
С небес дождём лились огонь и сера,
Взмывали вверх зыбучие пески,
Взбесившаяся с рёвом атмосфера
Рвала дома и лавки на куски,
Сады испепеляла и аллеи,
Могучие мосты, квартал Огней,
Плюясь слюной горящей и зверея
Как Молох, пожирала всех людей,
Мятущихся по площадям и склонам,
Истерзанных отцов и матерей,
Пытавшихся за огненным циклоном
В дыму по голосам найти детей.
Зловоние потоком липкой крови
Ползло по опалённым черепам,
Деревья падали, летели с башен кровли,
И раскололся купол... Это Храм
На обезумевшую землю рухнул,
Шипели газы, багровел закат,
Как будто опустившись краем в бухту,
Светило увеличилось стократ!
Среди слепящих молний и гуденья,
Не веря разуму и выжженным глазам,
Поверженные ниц от изможденья
Живые факелы взывали к небесам:
Нас пощади, Господь, погрязших в блуде,
Пошедших по неверному пути!
Нас тысячи, и мы – живые люди...
Избавь от гнева своего! Прости!
V История Ирит
Душа болит, не может отогреться,
Там люди гибнут, съёжившись в огне!
Проклятый день! Как рвётся горем сердце!
Им страшно в этой чёрной белизне!
Взглянуть на город! Хоть разок последний...
Подбитой птицею дыхание замри...
И столбиком солёных искуплений
Застыла навсегда Ирит.
VI Продолжение
Лот горевал, что велика потеря,
Три дня рыдали дочки над Ирит,
Уж не боясь людей, страшились зверя –
Пещера их оберегала быт.
У девушек в душе жила забота:
Одни в пространстве – никого вокруг...
Как род людской продлить? Ведь, кроме Лота,
Мужчины не осталось в мире. Вдруг,
Как будто Божья искра пробежала –
У старшей дочери родился дерзкий план
Начать всё человечество сначала
От мудрого отца...
Когда он сильно пьян...
Ведь не позволит он кровосмешенья –
Погибнет род людской и всё кругом...
И девушки, принявшие решенье,
Отца поили молодым вином.
Две ночи пил старик, закон поправ,
Обеих дочек оплодотворив...
У старшей дочери родился сын Моав,
У младшей – тоже мальчик – Бен-Амми.*
VII Эпилог
Разврат не поощряется Всевышним.
Блюсти себя и поливать посев
Нам велено Отцом, пока мы дышим...
Не дай нам, Боже, испытать Твой гнев!
* От них и произошли два великих народа —
моавитяне и аммонитяне
Пушкин
I Feci quod potui, faciant
meliora potentes*
Я - гения российского потомок.
Мой скромен дар, и голос мой негромок.
Пожар поэзии горит в груди моей,
Знакомые рождаются сюжеты,
И образы забытых давних дней‚
Привычным ямбом будучи согреты,
Витают в зодиаке “Близнeцов”.**
Их бег веков неумолимо множит.
Душа Поэта их воспеть не может,
Покуда не найдёт‚ в конце концов‚
Себе приюта.
Муза растревожит,
Помедлив торопливых двести лет,
Оставленный в снегу кровавый след;
Вздохнёт опять привычно и свежо
Поэзии российской божество,
Обворожит восторженностью станса,
Где рифма восхитительно легка,
Восходами наивного румянца
Смущения,
забытого слегка,
Элегии пленительной строкой,
Записанной задумчивой рукой...
В обличье новом явится поэт
И сочинит ликующий сонет.
* Я сделал то, что мог;
кто может, пусть сделает лучше (лат)
** Автор так же, как и А.С.Пушкин,
родился под знаком “Близнецов”
II Non omnis moriar*
Нет, весь не умер я!
Душа в заветной лире
Пережила мой прах и снова обрела
Частицу, ощутимую в эфире,
С надёжною опорой для пера;
Порывистость, характер мой неровный,
Отвага эпиграмм и острый шарж ...
Поэзии служитель благородный,
Готовлю в путь свой старый экипаж.
Пройдя короткий путь во имя чести,
Покинул этот мир без чувства мести,
И, одолжив у вечности минут,
Я, обмакнув стило, вернулся снова
В стихию осени, к родной науке слова,
Воспеть земли заброшенный уют.
III Fama semper vivat**
Когда-то царствовал на матушке-Руси
Великий Пётр.
Премного воевал
И жил при нём в довольстве и чести
Арап - Абрам Петрович Ганнибал.
Царём воспитан,
в генеральском званье
Скончался эфиоп на склоне лет,
Но блеск его изящных эполет
И воина сурового призванье
Не унаследовал похожий на него
Чернявый правнук.***
Новое перо,
Что росчерком немыслимых побед
Смутило пленников глагола прошлых лет,
Вдруг зазвучало чудом тонких рифм,
За пульсом слога потянулся ритм,
И стал курчавый истовый брюнет
России гением.
И до исхода лет
Истории заветная пора
Живёт во славу русского пера.
* Весь я не умру (лат)
** Слава живёт всегда (лат)
*** А.П. Ганнибал был прадедом поэта
IV Nihil est in intellectu, quod
non fuerit prius in sensu*
Арины Родионовны сказанья
С младенчества он помнил наизусть.
И старенькая пушкинская няня,
Поэзии не ведавшая суть,
Лелеяла преданья старины,
И видел мальчуган цветные сны:
Попа, его работника Балду,
Царевну-Лебедь со звездой во лбу,
Людмилу, что похитил Черномор,
И рыбки человечий разговор,
Гвидона-князя с белкою волшебной,
Хрустальный гроб со спящею царевной,
И даже золотого петушка,
Что вынул старый евнух из мешка.
* Нет ничего в уме, чего бы не было
раньше в ощущениях (лат)
V Non scholae, sed vitae discimus*
Умом на страже благородной цели
Сам Государь российский повелел
Собрать плеяду отроков в Лицее
И обучать веденью важных дел‚
Лелеять их под Царскосельским небом
Вдали от люда, пагубных страстей,
Под оком просвещённейших мужей
Воспитывать Отчизне на потребу
И завершить задуманный проект
В коротких шесть неповторимых лет.
Среди аллей,
Задумчивой тиши дубов,
Под сенью влажных веток,
Идиллии причудливых беседок
И у прудов, где чаще ни души,
Где девушка, разбившая кувшин,
И яркой зеленью осыпаны поляны,
Прозрачен воздух, мысли полупьяны,
Дворец Екатерининский стоял;
Соединённый трёхпролётной аркой,
Лицей к нему изящно примыкал,
Светилась колоннада цепью яркой.
Здесь дух побед российских пребывал.
Античные богини Парфенона‚
Венера, Муза, спящая Юнона,
А между беломраморных колонн
Ажурной галереи Камерона –
Сократ, Тиберий, гордый Цицерон –
Вся мудрость мира и величье трона.
В прудах синело утреннее небо,
Шёл мелкий дождик на закате дня;
Занятия и службы до обеда,
Вечерняя застольная беседа,
Мундиры синие – лицейская семья.
В библиотеке – робкие шептанья,
Торжественный настрой профессоров,
Необходимость острая познанья,
История народов, дух призванья
И переплёты читаных томов,
Философов значительных пример:
Вольтер, Руссо, Вергилий и Гомер.
Мальчишек игры в лабиринтах зданий
И на полянах шумная возня ...
В тринадцать лет прилив воспоминаний
Обременял их мало.
Но заря
пожарищ
над Москвой вставала,
И шли полки, кирасами горя...
Под лязг лафетов с крепостного вала,
Под запах обгоревшего металла
Взрослели юноши, тот век благодаря,
С героями своими заодно
Сердцами пережив Бородино.
Незабываемые Пущин, Кюхельбекер,
Бестужев-Рюмин, Дельвиг, Муравьёв ...
Стремился жадный вольнодумный ветер
К сокровищам распахнутых умов,
И юношам, взошедшим на Парнас,
Ночами грезился России славный час.
Был среди них младой служитель муз,
Поэт от Бога, звавшийся “француз”.
Очаровательный, стремительный и резкий,
Порывистый, как ветер лютых зим,
Любил он женщин. Сам упрямый, дерзкий ...
Его бранил Жуковский, Карамзин.
Державин ему лиру передал,
Лицей окончен.
Грянул жизни бал.
* Mы учимся не для школы, а для жизни (лат)
VI Homo sum, humani ninil
a me alientum puto*
Французских просветителей идеи
Витали мыслью дерзкою по миру,
А Пушкин, ещё будучи в Лицее,
Уже писал “Руслана и Людмилу”-
Поэму образов, коварства, наставлений,
Любви прекрасной, сердца откровений...
Двору, салонам, дамам полусвета -
Друзьям минутных слабостей поэта,
Открылась истина, что состоялся гений
Среди балов, театров, впечатлений,
Признания бесчисленных грехов,
Обид и ссор, и писем, и стихов,
Что не поглотит гордого эстета
Река забвения, зовущаяся Лета.
Эмоций нераскрытый фолиант,
Страстей поклонник, дерзкий дуэлянт,
Он душу Петербурга постигал...
И следовал за балом новый бал.
* Я - человек, ничто человеческое мне не чуждо (лат)
VII Omnia praeclara rara*
В гранит закован Петербург...
Мосты, истерзанные влагой,
Проспектов строгость,
златоглавых
Соборов непреклонный дух.
На глыбе – всадник именитый
Взирает со своих высот
На Летний Сад, дождём омытый,
На невский запоздалый лёд,
На пасмурный парад фантомов
На крышах зданий‚ во фронтонах,
На важный вид колонн Ростральных,
Творенья зодчих гениальных;
Атланты Северной Пальмиры –
Верхушки шпилей –
держат вес,
Подобных царственной порфире
Зарёй окрашенных небес.
Бледны задумчивые лица...
Неповторимая столица.
* Всё прекрасное редко (лат)
VIII Juncta juvant*
Наш баловень поэзии печальный
Страстями жил.
Уже и берег дальний
Был дымкою столичных фонарей
Окутан.
Зарево идей
Сильней пылало.
Всё смелей и резче
Он остроумием опасным в залах блещет
И, вольнодумством модным увлечён,
Дуэль ведёт и с властью, и с царём.
Союзы тайные, восторженные речи
И с Чаадаевым бесчисленные встречи;
Достойная дворянская забава -
Игра в отмену крепостного права.
Монархия, республика, свобода
И счастье угнетённого народа,
Аристократов мысль – убить царя,
Кровавая декабрьская заря...
А ветер воет над Невою злее...
Бестужев, Кюхельбекер, Трубецкой,
Полковник Пестель, либерал Рылеев
Готовят план невыполнимый свой.
Поэт наш, от столицы отлучённый,
Михайловскою ссылкой награждённый,
Не смог примкнуть в своём раденье штатском
К восстанью декабристов на Сенатской.
Узнал он позже, брат семьи опальной,
Об акте заключительном, финальном.
Остался шрам на камне, на мундирах,
В казарменных конюшнях, на квартирах,
В истории российского дворянства,
В душе поэта, в судьбах государства.
* Единодушие помогает (лат)
IX Littera scripta manet*
Друзей своих любить не мудрено:
Вся жизнь проходит с ними торопливо:
Во встречах и прощаниях счастливых
Взрослеем, старимся с друзьями заодно.
А лира именитого поэта
Слетала с кончика пера потоком света,
Играли красками необычайных тем
Полотна ненаписанных поэм.
Влюбляясь в каждую хорошенькую даму,
Пропитанный гармонией и драмой,
Он, небом избранный, творил на радость всем,
Чтоб в сладких песнях передать потомкам
Историю российской славы громкой;
И в Болдино – немытой стороне,
Забытом захолустье в центре мира,
Слагал предания о гордой старине,
Воспел Петра – жестокого кумира;
“Онегина”, зачав ещё на юге,
Дописывал под вой осенней вьюги.
Деревни покосившийся пейзаж
Пропитан был поэзией печальной,
Перо скрипело, таял карандаш –
Работал по ночам поэт опальный;
Объятый тишиной и слогом новым,
Склонялся над Борисом Годуновым,
Вёл разговор с тенями не спеша
О Моцарте, об Анджело, Сальери...
Мерцали свечи, до утра горели,
Волнуясь и растроганно дрожа.
И вдохновением его жила душа.
* Написанное остаётся (лат)
X Omnia ars imitatio est natural*
Был Летний Сад прохладой напоён;
Кленовые аллеи нежно рдели,
И листья падали в холодный водоём,
Где отражённого румянца гроздья зрели,
И лебеди, как в зеркало, глядели.
Ограды кружевной легка душа;
Аврора, Немезида и Помона
Стояли, в белом мраморе дыша,
Повержена Петром была Горгона;**
Амур лежал. Над шалуном, радея,
Склонилась грациозная Психея;
Над статуями женщин молодых
Тончайший запах аллегорий веял;
Разлёты струй фонтанов озорных
Резвились свежестью искристых брызг шальных...
А в домике Петра застыл покой
Торжественной минуты роковой.
Судьба уже отправилась в дорогу,
Готовя миру поворот крутой.
Поэт в саду скрывал свою тревогу.
* Всякое искусство есть подражание природе
** Пётр I изображён в образе Персея,
победившего медузу Горгону
XI Excidat illa dies!*
На Чёрной речке снег лежал махровый,
Шинель и шуба брошены на снег;
У Комендантской дачи – бор сосновый,
Стволы берёз белели на просвет.
И торопились оба секунданта
Отмерить десять вдавленных шагов,
И пулею француза-иммигранта
Неумолимый рок уж был готов
Пронзить поэта чувственное тело,
Что никогда не надевало риз,
И завершить трагедией умело
Натальи Николаевны каприз.
Когда молва для каверзы готова,
Развязка удивительно близка...
Как камень из пращи‚ взлетело слово
И опустилось прямо у виска.
Душа освободилась от предела,
Молчанием почтив жестокий мир...
Лишь хмурая свеча во тьме горела.
Поэт ушёл.
Продолжил жизнь кумир!
* Да погибнет тот день! (лат)
XII Ars longa, vita brevis*
На холмике, зовущемся Парнасом,**
Умолкли птицы, стало тихо разом.
Сосна седая помнит двести лет,
Как приходил к её стволу поэт.
Он не был счастлив в этом мире прозы
И каждодневной мерзости людской.
Прекрасные порывы, словно розы,
Хранят недолго тонкий запах свой.
Перо остыло,
чудное мгновенье,
Как облако на небе, разошлось...
Необоримой волей провиденья
Тревожат музы наше поколенье,
И тянется рука к изгибам лиры...
Вернитесь, павшие кумиры!
* Искусство вечно, жизнь коротка (лат)
** В селе Берново Тверской области, где любил
бывать А.С.Пушкин, есть холм, прозванный
Парнасом
Возвращение блудного сына
I. Отец
Мой сын, когда ты уходил к чужим порогам,
Где находил ты кров вдали от дома,
Зачем тебя, бунтующего, Бог
Отправил в путь дождливый?
Разве мог
Ты знать заранее, что будет впереди?
От денег, власти, славы и любви
Ты отказался.
И в груди моей
Остался след суровый давних дней.
Я вижу рубище и рваные сандалии,
В порезах руки и петлю на талии
И голову обритую твою...
Но ты вернулся, я благодарю
Всевышнего, что вижу сына вновь
Хоть перед смертью...
Молодеет кровь
От дум всечасных, что закрыть глаза
Мне сможет младший сын...
Опять слеза
При мысли о лишениях и боли
Мне застилает свет.
Подобной доли
Мы оба не заслуживали, сын –
Скитался ты вдали, я жил один...
Но, вижу, сохранил ты свой кинжал,
А, значит, до бесчестья не упал –
Изгой, бродяга, помнил, чей ты сын,
Я большего от жизни не просил.
Униженный, колени преклонив,
И голову на грудь мне опустив,
Ты слёз не льёшь, мой уважая сан,
Свой красный плащ тебе с прощением отдам,
Пусть видят все вокруг, какой ценой
Оплачена дорога в дом родной.
В разлуке понял, кто друзья твои? –
Ответь мне, сын, пока мы vis-à-vis…
И сын, пришедший к горькому концу,
Был как Исус, вернувшийся к Отцу.
II. Сын
Прости, отец, я глупым был юнцом,
Когда с гордынею своею не смирился,
И, разорвав семейное кольцо,
Я в путь, дотоль неведомый, пустился.
Беспутный сын, все правила поправ,
Как молодое дерево, ранимый,
Я злого гения неукротимый нрав
Направил против вас, так мной любимых.
Пройдя все муки ада на земле,
Переродился, выжил и не сгинул,
Распутство, праздность вы простите мне...
Твою и брата осознав обиду,
Я снисхожденья от него не жду.
Лишь ты, мой друг, старик подслеповатый,
Готов помиловать и позабыть вражду,
А он, я чувствую, презрением объятый,
Смириться не захочет с тем, что вновь
Я в доме нашем поселюсь отныне,
Что возвратилась прежняя любовь
К тебе, не позабывшему о сыне.
Приём радушный твой не по душе
Ему, ревнивому, разгневанному брату...
Благослови сынов на рубеже –
Мы оба пред тобою виноваты.
Даная
I. Саския
Аристократка молодая,*
Была я счастлива – Рембрандт
Писал восторженно Данаю,
Оттачивая свой талант,
И красота его палитры,
Убранство ложа и шелка,
И радость ангела, в улыбке
Взирающего с потолка,
И скромность моего наряда,
И дождь заветный, золотой
Являли Господа награду,
Но был коротким праздник мой…
II. Секрет художника
Влюблённый в Саскию Рембрандт писал Данаю,
Прикрыв от взглядов вожделенных стан любви.
Амур улыбчивый, к ней небо призывая,
Уж Громовержца** плод благословил.
Среди роскошного убранства медной башни,
Данае, заточенной там однажды
В мечтах о сыне – баловне небес,
Пролился золотом желанным дерзкий Зевс...
Пленённый ангельским её лицом,
Приник к Данае Бог и стал отцом.
Но Саскии недолго длился век,
И вот уже Гертье,*** коварна, лжива,
Велит писать мифический портрет
С неё, позируя игриво.
Ещё одну Данаю дарит миру,
Заканчивая новую картину
Поверх готовой, мастер светотени.
Творец, маэстро, живописи гений
Изобразил Гертье намеренно нагою,
В призывном жесте с поднятой рукою.
Но ни дождя из золотых монет,
Ни радости в картине больше нет...
Рыдает связанный амур на фоне ткани,
Другую женщину, пронзенную желаньем,
Он лицезрит отныне -
Вот сюжет...
Но почему тревожит красный цвет?
* Саския – жена Рембрандта, умершая от чахотки в
тридцатилетнем возрасте
** От любовной связи с Зевсом Даная родила Персея
*** Гертье – служанка Рембрандта, с которой он
некоторое время сожительствовал
Душа Героя
Алексею Стилю, живописцу и скульптору
Пролог
Расписавшему Храм
Сквозь витражи раскалённый закат расплескался в аккорде.
Не умещается миг вдохновения в мощной ротонде.
Купол прогнулся, намеренно взорванный дерзостью века,
Рвётся наружу, Богами завещанный, Дух Человека.
Славен герой на дорических фризах в объятиях тени.
Новые краски ложатся на фрески иных поколений.
И кракелюры напомнят потомкам о подвиге духа.
Восторжествуют фантастика света и кисти наука.
I. Пробуждение
Корпускулы извне
потоком льются в центр Вселенной,
где бодрствует пророчество,
покоясь на колоннах времени.
Сознания заветный уголёк вдруг вспыхнул,
разгораясь постепенно.
Младенца сон в уютной колыбели
нарушен суть несущими явленьями.
Он, младенец,
Творца величие ещё не сознавая,
явившемуся миру удивлён,
скользит глазами, полными смятения,
по вычурам необъяснимого видения.
Как широко раскрыты его глаза
неясным чувством рая.
Исходит благодать со всех сторон!
А что она такое – благодать?
Она какая?
Звучит мелодия.
Лишь миг тому всем управляла тьма;
Всё это – сон:
Луна в своём величье,
И этот свет! – дивит своим наличьем –
и сквозь – парят, как два герба,
Герой и тень его – Судьба.
II. Видение
Над визуальным абрисом планеты
витают незнакомые сюжеты.
На циферблате жизни – карнавал.
Судьба являет женское начало,
чьё лоно ждёт Героя величаво
у рубежа,
где чувства правят бал,
где путь от целомудрия юнца
лежит через долину долгой муки
сквозь пляску времени, которой нет конца...
Там интуиция тождественна науке.
И в страхе за иллюзию веков
орлица с настороженностью меткой
парит в экстазе, вырвавшись из клетки,
взмывая по спирали облаков.
Там Жизнь бросает вызов старику,
что Мудрость Знаний олицетворяет,
утрачены иллюзии...
Ему,
что Веры чудодейственной алкает,
ночами снятся грозные химеры,
прорвавшиеся вдруг из барисферы.
III. Искушение
В день, когда сонмы планет соберутся в созвездии Рыбы,
Пусть индивидуум внешнему миру объявит свой выбор.
Перст неизбежно в толпе равнодушных отыщет Героя
И обратит, соблазнившихся яствами, в стадо свиное.
Нет, не дано покорившимся славу снискать Одиссея,
Им не подняться до подвига духа, во страхе робея,
Легче, как все, без борьбы, без особых трудов и лишений
Ленно следить немигающим глазом за ходом свершений.
Праздным, обманчивым счастьем наполнятся сытые жизни,
Это Судом им простится. Когда? После горестной тризны.
К личному выбору будет готов только дерзостный гений,
Рядом с которым Судьба держит меч в ожиданье решений.
Непредсказуем исход неизбежно-жестокого боя,
Ангел с Олимпа проводит напутственным словом Героя,
Верность Идее доказана может быть праведным Действом,
Подвигом ратным в сражении Воина с жалким плебейством.
IV. Битва
Уже Герой на поле битвы,
Уже молитвы прочтены,
Все краски яростной палитры
На холст земной нанесены.
И статус-кво уже недолго
Веленьем обветшалым долга
Противиться сумеет боем
Герою - он искусный воин.
Задавшись целью наивысшей,
Он разрешит конфликт зависший.
За собственную веру, правду
Сравнится мужеством на равных
В единоборстве с грозной силой –
Драконом с головой змеиной.
От давних лет, от материнства,
Явившись с Господом на свет,
Необъяснимое Единство
Того, что Да, всего, что Нет,
Под взором яростным, орлиным
Переплелось в клубке едином.
Был труден беспощадный бой.
Но вот в последний миг кровавый,
Взмахнув безжалостной рукой,
Взял верх над Гидрою Герой,
Повергнув торс змеиноглавый.
И пали грозные темницы,
Над ними закружили птицы,
Пролилось с радостью вино
И Древо Знаний расцвело.
Судьба сумела повернуть
Историю на новый путь.
И снизошло благодаренье
Божественному Провиденью.
V. Торжество
Величье Духа, возвышенье
и наивысшее соединение
двух признаков природы, двух начал...
Триумф Героя в схватке означал
победу Принципов над долгой властью Тьмы
в процессе нескончаемой борьбы.
Был симбиоз заложен изначально,
и к Славе он Героя не случайно
привёл, где Света торжество
и крыльев дерзновенных волшебство.
В бессмертье отправляется Герой
в объятье вечном с собственной Судьбой.
VI. Эпилог
Святой Грааль
Грааль...
Он – философский камень
и основные принципы наук.
Святой Грааль многообразен
и завершает полный круг.
Круг от начала жизни до конца.
Сама Душа в нём и святое Имя.
В нём Истина,
на коей мир стоит,
Сверкая гранями
слепящими своими.
Найдётся ли младенец
иль старик,
Чтобы из Чаши этой
причаститься,
Гармонию объять,
не усомниться
В прозрении,
с надеждой глядя вдаль?
Для каждого он свой,
Святой Грааль.
Похищение Европы
Дьявол начинается с пены гнева на губах у ангела
Григорий Померанц
I. Европа
Дочь финикийского царя
(ей дал отец Европа имя)
Была прекрасна, как заря,
и златокудра, как богиня.
Она гуляла по лугам,
цветы срывая безмятежно,
Среди лазоревых лагун
под тихий всплеск волны прибрежной.
Палящий зной и суета,
гортанность городского шума
Ей надоели... И она
о милом Принце думу думать
Пришла сюда... О, если б вдруг
судьба ей подарила милость…
И слышен сердца лёгкий стук –
Европа, кажется, влюбилась.
В мечтах её летели дни,
ей птицы щебетали песни,
Как будто ведали они,
что гимн слагали о невесте,
Чья неземная красота
воспета будет Тицианом...
Младая девственница та
ещё не ведала обмана.
Жила свободная от пут
дарительница жизни новой,
Готовая беречь уют
в счастливый день и в час суровый,
Хранить для алтаря любви
с его божественным причалом
Все добродетели свои
как жрица женского начала.
II. Похищение
Природа неясной тревогой в лицо её дышит,
И вот к финикийскому пляжу всё ближе и ближе
От края священной, омытой слезами земли,
Белее песка и едва различимый в дали
К ней движется бык – и Европа, к животным добра,
Глядит без опаски. Смиренно склонивши рога,
Бык ближе подходит, вальяжно ей машет хвостом
И выглядит мирным, совсем незлобивым Тельцом.
Красавица гладит широкую спину быка
И нежно щекочет покрытые шерстью бока,
Целует его золотые с изгибом рога,
Любовно склонившись к упругому телу врага.
Бык лижет ей руку, ложится у ног, а потом
Ей вкрадчиво шепчет: «Давай покатаю верхом».
И юная дева без страха садится на круп,
А бык вдруг вскочил, бык неистовым сделался вдруг,
Глаза его кровью сверкнули, движеньем одним
Он кинулся к водам лазурным, поплыл, как дельфин.
Бедняжка успела вцепиться в крутые рога,
О помощи тщетно взывает и дышит едва.
Блестят, как алмазы, тяжёлые капли воды,
Страданья Европы заведомо предрешены –
Сам Зевс-громовержец, а вовсе не ласковый бык,
Скрывал от неё до поры свой воинственный лик.
Похищена Богом, царевна пощады не ждёт,
Вода потемнела, зверь к берегу быстро плывет,
И вот уж насильник к желанному телу приник,
Но Принцу не слышен любимой неистовый крик...
***
Над старой Европой – частицею материка,
Завис полумесяц, рогами пронзая века,
Померкли столицы, мечетей восточная вязь
Вокруг куполов, колоколен, крестов обвилась.
К каким берегам уплываешь ты, мать и жена?
Европу опять похищают – легенда жива.
СОНЕТЫ
Семантический анализ слова «СОНЕТ»
Моя жена имеет утончённый вкус к стихотворчеству, и я с этим «несчастьем» ничего не могу поделать. Когда однажды, наскоро состряпав очередное произведение, я показал его Соне (так зовут мою лучшую половину), оно ей не понравилось и СОНЯ сказала: НЕТ! Это и побудило меня наречь моё стихотворение «СОНЕТ». В нём очень кстати оказалось всего четырнадцать строк.
Классический сонет, безусловно, писался пяти или шестистопным ямбом. Однако, в современных литературных источниках это правило, как, впрочем, и ряд других, опускается, носит рекомендательный характер, либо ограничено замечаниями типа:
«… русский сонет довольно редко придерживается классических схем».Процитирую Игоря Бурдонова: «В конечном счёте, традиция существует для того, чтобы её осваивать, а, освоив, – нарушить, и тем самым, – продолжить. Как любили говорить китайцы: «Он освоил стили своих предшественников и на склоне лет решился создать свой неповторимый стиль». При основном удельном весе ямбических форм в коллекции сонетов, написанных мною, используется и хорей, и амфибрахий, и дактиль. Более того, венок сонетов написан анапестом.
Глаза
Эти глаза неспокойны, как море.
Вижу в них сумерки, отблески горя.
Часто ловлю я своё отражение
В радужной фата-моргане смятения.
Эти глаза... В них солёные воды
Гасят пожары ненастной погоды,
А если тучи не застят простора,
Дарят смиренную ласковость взора.
Я не смельчак и не витязь отважный,
Но утонуть я мечтал не однажды
В кротких, как всплеск, чародеях движения,
В окнах, зашторенных для сновидения.
В бездну глухую гляжусь безответно,
И седина моя меньше заметна...
Сиреневый дым
Мадригал венка сонетов
Паровозный гудок, как прощальное эхо
Отходящей в нирвану любви.
Был перрон, удалявшийся медленной вехой –
Наш последний глоток визави.
Дождевая слеза на созвездьях сирени
Уносила лиловый секрет,
Что откроются памяти ветхие двери
В эту встречу сквозь множество лет.
Проскользнув по фортуны неровному краю,
Мы бездумно расстались в тот день...
Стрелок бег, светофоры во мглу улетают,
Чёрный шлейф над толпой деревень.
Терпкий чай, сигарета впотьмах,
Запах гари и соль на губах.
Настроение
Меланхолик, уставившись в мир
Завершённой навек пасторали,
Наблюдает туманный эфир
И лугов незабвенные дали.
День уходит, прохладен и сир,
В беспроглядность вечерней вуали,
И молитвой закончен клавир,
Что завещан ночному роялю.
Ожиданье любви настоящей...
И во сне из берёзовой чащи
К нему ночью приходит пастушка.
И слышна невеселая песня
О забытой в деревне невесте,
О слезе, увлажнившей подушку.
Сонет о современном мире
Весь мир кипит, агонией террора
Пропитан шлейф проклятых новостей,
Мы, как в гипнозе, новых ждём вестей
С экранов нашей утренней Авроры.
В адреналине пагубных страстей
Барахтается стая борзописцев,
А элитарный клан эквилибристов,
За власть не дрогнет наломать костей.
Привычным ставший комплексный обед:
Победы, курс, перечисленье бед
С десертом в виде будущих терактов,
Грозящих горем затопить наш дом...
Народы поглощают пойло фактов,
А мы, поэты, творчеством живём.
Сонет на память
Не считал я утраченных женщин,
Сколько их пронеслось чередой...
Вам, прелестным, сонет мой завещан,
Благодарный поклон мой земной.
За любовь или просто за щедрость,
За стихи, что читал наизусть,
За улыбку, слезу, за неверность,
Добродетель, отраду и грусть.
Извиняя капризы природы, –
Угадать бы, где явь, а где сон –
Чту страстями побитые годы,
Не припомнив ни лиц, ни имен.
Вниз по Лете, волною играя,
Моя память событья сплавляет.
Ода белоснежному Пегасу*
Попытка безупречного сонета**
Я лошади сонет свой посвящаю –
Когда сразил Горгону доблестный Персей,
Конь белокрылый, гривою играя,
Предстал глазам отца – Владыки всех морей.
Он, молнии и громы доставляя
С Парнаса на Олимп, самих ветров быстрей,
Служил главе богов, и Зевс в начале мая
Метал армады стрел в животных и людей.
Копытом дерзким топнув как-то раз,
Любимец муз в горе пробил источник,
Вода в котором девственно чиста...
Хранит то чудо ревностный Пегас
И вдохновенья влагою проточной
Кропит поэтов пылкие уста.
* Пегас – сын Посейдона и медузы Горгоны, которой Персей отрубил голову и из плоти которой и родился Пегас.
** Сонет (мифологема, итальянская форма) состоит из двух катренов (abab, abab) и двух терцеров (cde, cde), позволяющих выполнить условие 154 слогов, необходимое для идеального сонета. Написано
пятистопными и шестистопным ямбом с чередованием мужской и женской рифмы, причём открывается женской рифмой и заканчивается мужской в последней строчке.
В катренах использована сквозная пара рифм, в них на один слог больше, чем в терцерах. Каждая строфа заканчивается точкой, ни одно из слов не повторяется. Выполнено условие: завязка, развитие, кульминация, развязка. Последние две строки являют собой замок сонета.
Конец литературы
Они появились в эпоху, которой не нужны,
которая не читает.
Валерий Сердюченко
Листки стихов ходили по рукам,
Их тайно и восторженно читали,
И в белый, рифмой вымощенный храм
По записи достойных допускали.
Поэт был исполином, слыл мессией...
Под ветром слов, от боли трепеща,
Светила послепушкинской России
Зажжённая поэзии свеча.
Творец от Бога – выше человека,
Эмоции ума дарил стихам…
Но миновала в спешке четверть века,
И вот стою я, подпирая храм
Уже пустой, как паперть в день забвенья,
С талантом, скомканным в кармане заточенья.
P.S.
…листки стихов ходили по рукам...
Неоконченный сонет
Играют жизнь в обшарпанном театре
под бутафорским шиком задников и люстр,
где зритель не фиксирует в азарте
помятость декораций, ложность чувств.
Для тех, кто на бродвеях и монмартрах
фортуною допущен в мир искусств,
репризы продолжаются в антрактах,
с загримированных соскальзывая уст.
И каждый выход, новою судьбою
оплачивая автора каприз,
актёр опять становится героем.
Слеза из-за кулис под крики «бис»,
а что не в свете рампы – то пустое...
Янтарная женщина
Ты светишься, прозрачна и легка,
Напоена нектаром благородства.
Есть у спирали жизни три витка -
Рождением один из них зовётся.
Последний, третий, - подведёт итог.
Блестит второй, как сталь при лунном свете.
В крутых извивах пройденных дорог
Мне подарил тебя попутный ветер.
Сидим одни, обнявшись, в поздний час -
Живой портрет в посеребренной раме -
Избытка чувств волна ласкает нас
И льёт покой свечи янтарной пламя.
К твоим глазам, зелёным, как трава,
Идет наряд – моей любви слова.
Собираясь в Петербург
Растворилось в пролетевших днях
Наше доморощенное детство.
Странствует в неведомых краях
Молодости шумное наследство.
Еле слышны сквозь туман времён
Оживленных праздников аккорды...
И остались мы с тобой вдвоём,
Внуки‚ память и морщин фиорды,
Думы о покинутых местах,
Привкус ностальгии на устах.
Эту связь нарушит только смерть‚
Но она пожалует не скоро.
Впереди – событий круговерть
И дорога... в наш любимый город.
ПЕСНИ
Музыка шагов
Мы шептали молитвы горящим свечам,
Отдавая всю радость коротким ночам,
Не стесняясь поэзии слов обнажённых
И касания рук, безраздельно влюблённых.
Без фальшивых рулад и глубоких длиннот
Мы читали с листа философию нот,
В унисон два мажорных аккорда звучали,
Пряча тайную боль диссонансов печали.
Припев:
Шелестел, как страницами книг, листопад,
Твой наивный вопрос – мой ответ невпопад,
Когда вместе брели вдоль ажурных оград
И оплакивал осень простуженный сад.
Не заметив по юности скрытой беды,
Камертоном не выверив точность судьбы,
Просмотрели, что тень отчужденья росла,
И струна порвалась без причины, без зла.
По инерции свой продолжая полёт,
Звуки скрипки волнуют и флейта поёт,
Но уже ни признаний, ни счастья, ни слов,
И растаяла музыка наших шагов.
Припев
Игрок
Бьют куранты по памяти прошлой,
Выше ставок мой разум тревожный,
Пусть рулетка шальная кружится,
Счастье там, куда шарик ложится.
Неудачи меня не остудят,
Ведь красивые женщины любят
Игроков, что рискнуть не боятся,
Счастье там, куда кости ложатся.
Припев:
А в пыли придорожной – с чьих-то плеч аксельбанты,
Был мой прадед-картежник отставным адъютантом,
Всё, что раньше любили, перешло в ностальгию,
Обещали кареты возвратиться в Россию,
Но кареты забыли возвратиться в Россию.
Глаз стремительных вызов не прячу –
Пусть Фортуна пошлёт мне удачу,
Честь дворянская в сердце стучится,
Счастье там, куда карта ложится.
Бьют куранты, скрипя осторожно,
Скоро утро – победа возможна,
Ну а если несчастью случиться –
Счастье там, куда пуля ложится.
Припев:
Эполеты
Исписались поэты, изругались супруги,
Застревали кареты в перепуганной вьюге.
Фаэтоны несчастья средь измученной пыли ...
И ни доли участья, только память, кем были.
Припев:
Эполеты, эполеты, эполеты,
Эполеты‚ милые чудачества,
Эполеты, эполеты,
Сколько в вас изящества.
Кто корнет, кто поручик, испитой подполковник...
Чемоданы без ручек, с вензелями половник.
Исступлённо метались по враждебной чужбине
И в поту просыпались в непонятном Харбине.
Припев
А в Париже и Риме в сумасшедшей кадрили
Молодые графини на панель выходили.
Чья-то жуткая шутка: вместо жизни, – гитара,
Прошлых лет институтка – нынче фея из бара.
Припев
Renovation
Песня к кинофильму “The Gun”
I’d like to hold your soul,
My arms will touch it softly,
Your love confession I’ll hear,
Words that were twisted with grief,
And secrecy of your dreams,
That never followed through.
Refrain:
I will fight all your dreadful fears,
And the music of tears,
New-planted seeds,
Your very needs
Let me hold in my arms (3 times)
You drowned your emotions
In tides of loving ocean,
Your soul will certainly heal,
Your heart will merely feel
My thoughts, devoted to you
With love, my cherished love..
Refrain:
I will fight all your dreadful fears,
And the music of tears,
New-planted seeds,
Your very needs,
Let me hold in my arms (3 times)
Let me hold in my arms
Forever…
ИРОНИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ
А.С. Пушкину
Родись я, скажем, раньше на сто лет,
Сегодня быть мне тоже знаменитым:
В библиотеках вывешен портрет,
А в тридцать семь, наверно, быть убитым.
Но посмеялась надо мной судьба –
Не в моде умирающие стансы,
Поэзии подведена черта,
И не читают, не поют романсы.
У юной современности в чести
Талант иной, иные наслажденья,
А мне свой груз заказано нести
Приметной датой своего рожденья.*
От наважденья некуда сбежать,
Преследует меня нещадный разум,
И рифм несчетных праведная рать
На место падших заступает разом.
Июнь шестого – правда, Близнецы?!..
Но Ты велик, а я живу мечтою,
И если мне не суждены дворцы,
Довольствуюсь квартирою пустою.
* 6 июня 1939
Встреча
Вот встретились – толкуем то, да это:
Подагра, и давленье, и успех,
И надвигающейся старости приметы,
И общий друг, ушедший раньше всех.
Жена поблекла, сам давно не ястреб.
Нам медицина продлевает честь.
Мы осторожны в выпивке и яствах,
А у соседа горничная есть ...
И в отпуск не пойдёшь – забит регламент,
Всё реже встречи с близкими людьми,
И ноет там, где жёг когда-то пламень,
И бляшками холестерин в крови.
Хотелось бы в Европу съездить вместе,
Тряхнуть и стариной, и кошельком,
И вспомнить нашей молодости песни,
А к горлу подступает горький ком.
Несправедливо, но, увы, не ново,
Всё так и будет тлеть и догорать...
И вместо заключительного слова
Позволь, мой друг, хоть раз тебя обнять.
Запой
Ни рубли, ни святотатство,
Ни извечное коварство
Моего не тронут дома
И меня с бутылкой рома.
Испросив Христа прощенья,
Буду пить до пробужденья,
До забвения причин,
Почему я пью один.
Я уйду и дверь закрою,
И с улыбкою незлою
Огляну толпу людей
В мягком мареве теней.
И душа моя больная,
Где-то в сумерках витая
И покоем дорожа,
Переселится в ежа.
Стану круглым и колючим
И сомненьями не мучим
В лес уйду и стану жить...
Рому надо бы долить...
Акростих о верности
В верности есть немного лени, немного страха,
немного расчёта, немного усталости, немного
пассивности, а иногда даже немного верности.
Этьен Рей
Прости, что не ленив и не пассивен,
Расчёта отродясь не ведал мук.
О, как я был до глупости активен,
Срубив без страха всем известный сук.
Ты не страдай, что ведал я путан,
И вновь прости...
Хотя бы, за талант.
...И всего-то? (житейская сказка - быль)
... это и понятно: вы видите, я беременна...
... мы прожили вместе уже столько лет...
Мой суженый, отец моих детей –
Заботливый и ласковый мужчина.
Чуть припозднившись после встречи с Ней,
Оправдывался вескою причиной.
Я верила решительно всему,
И наша жизнь текла без лишних трений.
Он мой кумир, мой друг и потому
Вне ревности и пошлых подозрений.
Но суть любви немыслимо сложна,
И дни летят, и тело, знаем, бренно.
А жизнь вокруг соблазнами полна,
Которые настигнут непременно.
Я знаю, что проблема не во мне,
А в том, пардон, как созданы мужчины:
Они не любят стрессов в голове
И возле шва, где сходятся штанины.
И вот в один из заурядных дней
Звоночек в дверь застиг меня за стиркой,
И дама, где-то возраста детей,
Возникла с очень мягкою улыбкой:
«Вы знаете, где муж Ваш был вчера?
Подумайте, и Вы тотчас поймёте...
Со мною он проводит вечера,
Когда сидит подолгу «на работе».
Вдруг холодом в лицо дохнул июль:
Он нужен ей, девица ждёт скандала,
Но я, раскрыв лежащий ридикюль,
Бесстрастно, но напористо сказала:
Мужчины так порочны и легки,
Их манит, что глупее и моложе...
Я уплачу за все его грехи,
Он сколько Вам, мадам, остался должен?
Брошь
Среди игривых угольков
Каскадов трепетных шелков
Свидетель нежного объятья,
Я гордым украшеньем платья,
Как луч разбуженного утра,
Переливаюсь перламутром.
Играю света огоньками
При каждом вздохе божества
И отражаюсь зеркалами
По всем законам естества.
На самом крае декольте
Вздымаюсь в чувственном порыве,
Как всадник молодой в седле,
Любовь завидев на обрыве.
За переливами муара
Растёт волнение в груди...
А на меня глядит тиара,
Глаза не в силах отвести.
Живём, пока живём ...
Суд государственный, третейский
Грехам назначат меру‚
Осудят за эпикурейство‚
Свою навяжут веру.
Людские слабости, пороки
Расставив по ранжиру‚
Ликуют судьи и пророки‚
Цензура топчет лиру.
Не им судить, не нам сдаваться,
На всё есть Божья воля.
Нам здесь не вечно оставаться
На ветреном приколе.
Пока влекут мужские нужды,
Платить мы будем цену.
…брюнетки созданы для дружбы,
блондинки – для измены.
Ироническоe
Ах… ты мила, как наши кошки,
И безупречна, словно лань…
И я люблю тебя немножко –
Ты на меня, красавца, глянь:
Горящий взгляд, почти что молод,
Слегка небритый, озорной,
Мне всё равно, что жар, что холод –
Неприхотливый я такой...
А ты – добра, стихи читаешь
И критикуешь без конца...
Ещё тебя я обожаю
За выражение лица,
Когда, пардон, на стройных ножках
Ты, равновесие держа,
Бежишь по жизненной дорожке
От возбуждения дрожа.
Вот никогда ты не умела
Держаться ровно на бревне
И нахлобучить тапок левый,
На правой прыгая ноге...
Прерву развитие сюжета,
К чему корить – любовь же зла...
Я смог простить тебя за это,
Прости и ты меня, козла.
Ложь
Ложь не к лицу мужчине средних лет.
Его седины сделали мудрее,
Очаг семейный греет всё теплее,
И хочется домой, где ждёт обед.
Не бесится в крови тестостерон,
И где-нибудь болит, хотя не часто,
И решены проблемы жизни частной,
Покой души желанный обретён.
Но вдруг, ах это злое – вдруг,
На службу, где корпели два еврея,
Взята зачем-то молодая фея –
Владелица красивых ног и рук.
Ей в связь вступить, как выпить чашку сока.
Особа любит пожилых мужчин,
Естественно, её срамной почин
Разбудит то, что спит не так глубоко...
Измена не сегодня родилась,
Любимая жена, семья, достаток,
Не остановят резвости остаток
И любопытства временную страсть.
И вот уже в разгаре адюльтер,
А чувства, остры как на поле битвы,
Диктуют сердцу бешеные ритмы,
Сорвавшиеся с места и в карьер.
И, как в порнографическом кино,
Бушуют страсти в каждом вздохе, взгляде...
Вы не судите строго, Бога ради,
Безумие, что было так давно.
Догадка, озарившая жену,
Вопрос, как будто заданный не к месту,
И ложь святая выше Эвереста,
И сага, не пошедшая ко дну.
Воспринимать не надобно всерьёз
Мужские шалости на склоне лет суровых,
Ничто не ново под Луной, не ново,
А жизни путь – один большой курьёз.
По Фрейду
Мы все одной породы дети,
Попавшие к природе в сети,
Но вот, признаться, малый таз –
То, что приводит нас в экстаз.
Идут красотки вдоль бульвара,
И каждой требуется пара.
Одна, другая то и дело
Под взгляд подставят своё тело.
Нога длиною поражает
И что над ней не раздражает,
А дольки увлажнённых губ
И стоика с ума сведут.
И пульс пронзительным ударом
Звенит, как струны у гитары,
Когда волнительная грудь
Зовёт тебя в далёкий путь.
Забывшись, не соображаешь
И вглубь видения ныряешь,
Как вдруг жена... – ну да‚ жена,
Окликнет, чуть напряжена.
А ведь подумать, так нормально,
Что изменяем мы ментально,
Храня, как знамя на посту,
Своих “регалий” чистоту.
Дать взаймы
Когда ты одолжил пятак,
Его судьба тебя не тронет:
За ним не пустишься в погоню,
Не стукнешь в грудь себя: Дурак!
Когда ты «тыщу» одолжил,
Ты просто спятил - не иначе,
Себя заложником назначил
И что случилось - заслужил.
А потому, подумай раз,
Затем второй, за ними третий ...
Дай мне взаймы – ничто на свете
Тогда уж не разлучит нас.
Аллитерация
У меня было жёсткое детство –
Я веду себя резко и дерзко…
Никуда мне от детства не деться
И от памяти не отогреться.
Мне на рану насыпали перца,
Приоткрыли запретную дверцу‚
И заметили у иноверца
Измождённое нежностью сердце.
Водопой или Республиканцы «Слоны»
против Демократов «Ослов»
Ослик с поклажей в полуденный зной
Горной тропинкой тащился домой.
Озеро встало ему на пути –
Ослик решил его вброд перейти.
Рыбки на солнце сверкают, играют;
Вот и Форель не спеша проплывает,
Нежно виляя прозрачным хвостом…
Как не заплакать, родившись Ослом?!
Всю свою жизнь делал трудное дело:
Мышцы устали, душа изболелась,
Ласки хотелось, воды ключевой…
Счастье, что есть на земле водопой.
Ослик по брюхо в прохладу вступил,
Чуть погрузился в податливый ил,
Ноги легонько расставил свои
И … возбудился от свежей струи.
В царстве озёрном не знали такого!!!
Клюнула рыбка без лишнего слова:
Пухлые губки ласкали умело
Слабое место у сильного тела.
Замер Осёл от подобной проказы…
Он про Ослиху не вспомнил ни разу!
Даже поклажи немыслимый вес,
Будто бы в сказке, мгновенно исчез.
Жирная Галка – коварная, злая,
Шашни в воде из гнезда наблюдая,
Стаду Слонов доложила об этом:
Рыбку Форель чуть не сжили со свету,
Ослику уши надрали – а жаль…
Кончилась басня – осталась мораль:
Если б не галки, в полуденный зной
Каждый осёл бы любил водопой…
Концепция Бога
Для муравьёв я свят и всемогущ,
непостижим, неясен, многозначен;
Слежу за ними сквозь завесу туч,
что сам же сигаретой обозначил.
Их муравейник приютил лесок –
заветная планета обитанья.
А я, шутя, в ладони взяв песок,
тайфуном смёл несчастные созданья.
Могу землетрясеньем разорить
их миллионный город, взявши палку,
потоп создать, вулканом опалить,
приехав в лес с друзьями на рыбалку.
А муравьи бегут – у них дела...
Двух придавил, как шаловливый школьник,
И сразу их наука поняла,
как грозен мой бермудский треугольник.
Могу, пальнув беспечно из ружья,
Обречь их утлый мир на Хиросиму,
И апокалипсис для них – всё тот же Я...
Как малые созданья уязвимы!
Философ я и аналогий друг,
и каверзная мысль меня тревожит,
что где-то в нам неведомом миру
живёт, следя за нами, грозный Боже.
Обед прозаика
Всё ещё роман не покорён -
В нём длинноты слюни распустили.
Погибают толпища имён
В мешанине глупости и стилей.
Мысль его живёт напряжена
И по мелководью хороводит.
Видно, не спроста ушла жена -
От добра немногие уходят.
Некому у скудного стола
Потакать немыслимому бреду‚
Высится надёжно, как скала,
Скукота, готовая к обеду.
Мемуары
Садик, песочница, дети,
Девочку в школе приметил,
Сдал сопромат по шпаргалке,
Чуть перепил на рыбалке,
Женщину чем-то расстроил,
Вновь помирился с женою,
Дети не слушали папу,
Год не платили зарплату,
Вспомнил про дальнего друга,
Встретился с бывшей супругой,
Влился в поток эмигрантов,
Стал ниже ростом и рангом,
Много освоил профессий,
Шел за десятком процессий,
Радость – приехали гости,
Зал, юбилейные тосты,
Дни стали явно короче,
Пенсия, старость и прочее...
Ночью терзают кошмары -
Вот и пишу мемуары.
Моему спаниелю
Дай, Джим, на счастье лапу мне...
С. Есенин
Ты рано, мой друг, начинаешь скулить,
Настырно пытаясь меня разбудить,
И тычешь в ладонь свой доверчивый нос...
Встаю и, одевшись, бреду на мороз
Из мягкой постели, от тёплой жены,
В тот час, кода веки ещё тяжелы,
Вдоль спящих оконцев, угрюмым двором...
И ты мне с любовью виляешь хвостом.
Под каждым кустом и у каждого пня
Твоя побывала собачья родня,
И, самозабвенно понюхав следы,
Ей там оставляешь приметы и ты,
А после бежим, кто быстрее, домой,
Туда, где тепло и где миска с едой.
Ревность
согласных поток
вдохновенье на марше
звоню на восток
только день у них старше
и слышится хрип
на краю телефона
какой-то старик
пробудился от звона
у лёгкой мембраны
скрипучие звуки
за ней окаянной
покоятся слухи
что ножка у стула
что дырка в наряде…
ты просто уснула
намаявшись за день
ленивая бренность
взывает к обиде
мохнатая ревность
ползёт в голом виде
на дне глухомырья
румяный от зноя
глотаю бессилье
и нет мне покоя
Деревенский сюжет (грустная пародия)
Вот идёт Эфиопка –
как пантеры шаги...
А. Берлин
Вот идёт Украинка –
та и шо цэ такэ...
Две больших половинки
на усталой ноге,
Свет струится от ляжки
к тёмной ямке пупка
И с обветренной ряшки
к перепутью лобка.
Свежесть мятной капусты
от платка на плечах,
Не по-девичьи грустны
вишни в чёрных очах.
Позолоченный крестик
меж упругих грудей,
Глядь – и кофточка треснет,
коль вздохнёт посильней.
Величаво ступает
и тревожит народ
Мимо сучьего лая,
вдоль тесовых ворот.
Запах бора сосновый
и в ознобе гармонь,
От авоськи тяжёлой
покраснела ладонь.
Треплет ласковый ветер
пару мокрых кальсон,
А коса ниже бедер
вторит им в унисон.
Уж закат догорает,
в гопаке Млечный Путь.
Пьяный муж за сараем
лёг в навоз отдохнуть.
Эволюция случайностей
Долгий ряд случайностей во времени –
Вот и я.
Всегда в себе уверенный,
Непокорный, шумный, озорной...
И моих ошибок шлейф за мной.
Видимо-невидимые связи,
Словно монограмм тугие вязи,
Длинные, загадочные, плавные,
Опытом добытые и, главное,
В априори признанные тайными
Мило называем мы случайными.
Должен быть творец, подобный маме,
У случайностей в космической программе:
Слишком сложен созданный сюжет,
Чтобы даже в миллионы лет
Эволюция могла кусок металла
Превратить в часы, мечи, орала.
Тот творец, пускай он будет Богом,
С бородой и облечённый в тогу,
Планомерно, не впадая в крайность,
Нам готовит новую случайность.
Ода лени
Не поленюсь потомкам в назиданье
Восславить лень – то нежное дыханье,
Которое укачивает нас.
Его лелеем и клянём подчас.
Мы лени вопреки встаём с постели,
Когда нам все до жути надоели.
Когда нам всё обрыдло до чертей,
Себя бросаем снова в мир страстей.
Ты – униженье, радость и отрада,
Бред оправданий, искушенье ада,
Оскомина измученной души,
И тела боль, и мужества гроши.
Мы выковали пагубный критерий
И множеством труда друг друга мерим,
Несём своих мозолей торжество,
Забыв, что нашей плоти естество –
Не мир взрывать, а созерцать природу,
Отдавшись лени ...
Лень закончить Оду.
Переплетение стихий
Неистов и упрям, гори, огонь, гори...
Булат Окуджава
Нельзя огонь перебороть огнём,
Как воду осушить нельзя водою.
Умнее – пламя усмирять дождём,
А водоёмы осушать землёю.
Благоразумна круговерть стихий,
Здесь у Творца была своя программа –
Нам выживать во власти энтропий...
А остальное – так элементарно!
Зажжём плиту, согреем кипяток,
Польём цветы на клумбе у фасада,
Дадим камину воздуха глоток...
Гори, огонь, гори в стихах Булата.
И.Л.
Не рифмовать в своих стихах нехоженых дорог,
Писать о том, что пережил – таков был Ваш урок.
Вы, может, правы, может – нет...
У каждого свой путь,
Но Вы пытаетесь учить, себя дубася в грудь.
Я лично Вам скажу в ответ, сокрывши Имярек,
Что Вы несимпатичны мне, скандальный человек.
Портрет Известного
Он знатный был оригинал:
Остёр, охоч до эпиграмм,
И то, что дерзко их писал,
Предпочитая звонкий ямб,
Что список им пленённых дам
Составил целый фолиант,
И то, что был бунтарь и франт,
Бретёр, а проще – дуэлянт,
Ему прощали за Талант,
Которым покорил весь мир
Поэт, повеса и кумир.
Диета
Путь к сердцу мужчины лежит через желудок
Жорж Санд
Ожидания полон,
зазвонил телефон.
Нет нас вечером дома –
замолчи, пустозвон.
У жены не любовник,
у неё лишний вес,
Зарыдает половник,
что в кастрюлю залез.
Пусто в доме, уныло,
но диету держа,
И меня не кормила:
не читала Жорж Санд...
Кто кого перевесит?! –
Я такой озорной,
И живу целый месяц...
Уже с новой женой.
Художественные ценности
Повешу взгляд на вешалку –
И, как в театр, на выставку...
Там парадоксов бешенство‚
Изящных форм неистовство.
Скрипач на колоколенке,
Коровы взгляд рассеянный...
Плывут по небу домики,
А я стою растерянный.
Не вижу гениальности
Там, где другие охают.
Живу в другой тональности
И не в ладу с эпохою.
Уважу дар проникшихся
Искусства катаклизмами,
На выставку вместившихся,
Чтоб обменяться измами.
В угоду вкусам каверзным,
С претензией игривою,
Что подано для трапезы,
Хвалю и в хвост, и в гриву я.
Шляпка
Хотелось быть твоею шляпкой
Мне, неразумному юнцу,
Чтоб укротить тугую прядку,
Сбегающую по лицу.
Лаская профиль твой изящный,
Скрывать вуалью звездопад
Миндалевидных глаз горящих,
Фривольный пресекая взгляд.
Хотелось трепет усмирить
В игривом молодом прохожем
И среди прочих шляп парить
Твоею поступью, похожей
На ритм лирических стихов...
И ты плывёшь, моя любовь,
В страстях миров и в звуках станса,
Прикрыв полями жар румянца.
На постое по весне
Офицеров расквартировали...
Предстояло им по вечерам
Прыть свою сверять с размером талий
Мимо дефилирующих дам.
Упивались воины-герои
Предвкушеньем будущих побед,
Их, признаться, факт не беспокоил –
Замужем красотки или нет.
Дерзко, не скрывая интереса,
Взглядом раздевали догола
Этих скромниц юные повесы…
А у тех кружилась голова
От мундиров, проплывавших мимо,
(Страсть к лампасам, право, не дефект)
И они походкою игривой
Силились произвести эффект.
Воздух напоён был ароматом
Пьяных трав в той южной стороне,
У служивых, в смысле вам понятном,
Распускались руки по весне.
Ожили цикады в одночасье,
Пели птицы и сирень цвела…
Звёздными ночами в омут страсти
Окунались юные тела.
Девушки в своих мечтах о счастье
Видели себя в краю невест,
А мужчины наслаждались властью
Галифе и в них приватных мест.
Может, не один усатый воин
Сердцем, плотью, золотом погон
Был любви пожизненной достоин…
Но приказ – и снялся эскадрон.
С днём рождения
В кутерьме, умудрённым в житейских науках,
К нам тот возраст приходит, который не ждут.
Мы, отдав свою молодость детям и внукам,
Продолжаем счастливый нелёгкий маршрут.
Как мы стали умны, осторожны, противны!
Всё, что будет, предвидим уже наперёд.
А симптомы болезней настолько активны,
Что любой из нас сам от себя устаёт.
Вот на этой возвышенной, радостной ноте
Поднимаю свой полный боржоми бокал,
И на вечный и скучный вопрос: как живёте?
Уже всё я заранее вам рассказал.
Так давайте поздравим друг друга с рожденьем,
С днём нелёгким, когда мы явились на свет,
С днём прекрасным, которого ждём с нетерпеньем,
С милым праздником, лучше которого нет.
Аркадию Гуровичу
Вас Анной звать...
Ведь это так элементарно...
Рояля вскинутое веко...
А. Гурович
Представлю: ВЕТЕРАН ЛЮБВИ,
МЭТР СТРАСТИ и ПЕВЕЦ СОИТИЙ,
Вложивший в образы свои
Эротику ночных событий.
Уж, мягко выражаясь, проседь
Библейский профиль оснежила,
В поэзии колдует осень,
Но как свежи её чернила...
«Вас Анной звать» – и сердце тает –
«Ведь это так элементарно»...
И в строках образы витают,
Катрены наполняя шармом.
Рифмует он чужие страны,
Как будто был там автостопом,
Хоть колорит немного странен,
Когда он бродит по «европам».
Какой пассаж, какая песня:
«Рояля вскинутое веко» –-
Мы чествуем, собравшись вместе,
Поэта, Друга, Человека.
Части тела
Голова
Если встать на голову,
Чтоб мозги повисли,
Это очень здорово
Для полёта мысли.
Тяжелее олова
Мудрости нагрузка,
Если встать на голову
С водкой и закуской.
Живот
Я – эмбрион. В пещере живота
Округлая глухая теснота...
Неведомая жизнь уже вросла
В загадочный регламент дня и сна.
Губами ещё девственного рта
Целую я замшелые борта,
Глаза во тьме не видят ни черта...
Светла гостеприимность живота.
Руки
Сбитые по амплитуде кулачищи,
Повторяя пройденный маршрут,
Взад - вперёд размахивают хищно,
Меряют убожество минут.
Правоту решают в толковище
Гири наших маятников - рук...
Если обладатель оных ищет,
Как приятней провести досуг.
Спина
Ты ноготками мне щекочешь спину,
Плетёшь следов легчайших паутину,
Перебегаешь пальцами равнину
Рецепторов, глухих наполовину.
Иссякла чувств стремительных лавина,
От шеи до крестца лежит ложбина,
Где кроется неясная причина
Глубокого хронического сплина.
Грудь
Две красавицы - сестры,
Как холмы на фоне зноя.
Башенки сосков остры,
Пахнут мятною травою.
Но в игривости своей
Наш Творец слукавил малость:
Изобрёл он для детей,
Чтобы взрослым не скучалось,
Чудо утренней красы,
Жар ночного рукоблудья -
Две молочных железы,
Называемые грудью.
Ноги
Что бы мог придумать Бог
Вместо пары стройных ног?!
Я не верю в чудеса,
Но представим на мгновенье
Два огромных колеса,
Данных для передвиженья.
И, скрестив колёс круги,
В элегантной модной позе
Восседает vis-a-vis,
Словно бричка на Привозе,
Моя новая мадам.
Выше ног, колёс простите,
Водружён изящный стан
С головою Нифертити.
Я подъехать к ней готов
По интимному вопросу
И застать её врасплох
На трепещущих колёсах.
Разогнала мой мопед
Поступательная сила –
Я столкнул её в кювет...
... на ногах удобней было...
The Butt
Let’s discuss the rear end:
Full of life like Disneyland,
Monumental as a house,
As beloved as Santa Claus,
Useful, sexy and as well
Cheerful like a wedding bell;
Round, rosy, nice and gay -
So important every day.
Простыми словами
Я не люблю стихи о вечности...
М. Сигалова
Селёдка, табурет, носки,
Метла и мусор в уголочке,
По платью – жёлтые цветочки
И запах вяленой трески.
Умыться, причесать виски
И позвонить по телефону,
Зайти в контору к управдому,
Перечитать стихов листки.
И сколько в дом ни приноси,
Жене казаться будет мало...
А солнце вставало,
И я шептал ему «мерси».
У меня конфликт
У меня конфликт с чужим покоем,
С мыслью, осуждённой на простой,
У меня давно конфликт с женою,
А с недавних пор – с самим собой.
Я живу вразнос, самозабвенно,
Превышая собственный предел,
И друзей теряю постепенно,
Самоустранившихся от дел.
Им, своей активностью мешая‚
Не даю заслуженно вздремнуть
И адреналином раздражаю
Патиной покрывшуюся суть.
В океане турбулентной жизни
Скоростью плачу за каждый миг,
А из под винта задорно брызжет‚
Изогнувшись радугой, конфликт.
Старость
Жрут болезни, изводит усталость –
Подбирается мерзкая старость.
Нас о ней известили заранее –
Вот и движемся к ней на заклание...
Что мне радость красивого дома‚
Когда гложет меня глаукома?
Что мне сытое сладкое лето‚
При наличии‚ блин‚ диабета?
Но особенно нет мне спасенья
От высокого крови давления.
И изжога проклятая мучит‚
И суставы болят, где-то пучит.
Я мечтаю‚ болезни отбросив‚
Эпикуром прожить свою осень‚
Без запретов жены‚ эскулапов‚
Все анализы в задницу спрятав.
Поэту Абстракционисту
В оценке стоеросового бреда
Не помогает жизненное кредо,
Поскольку бред не терпит возражений
И искажает сущность отношений.
Не убеждай меня в необъяснимом,
Не выделяй нелепости курсивом,
Фонтанами из лексики красивой
Залей пожар души своей плаксивой.
Оставь свои сравненья - заморочки,
Не видишь сам, что ты дошёл до точки?!
Забудь, что ты однажды был поэтом.
Напьёмся и поставим крест на этом.
Памятник
Воздвиг я памятник вечнее меди прочной...
...нет, я не весь умру...
Гораций
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный...
...весь я не умру...
Г. Державин
Я памятник себе воздвиг нерукотворный...
...весь я не умру...
А. Пушкин
Я в свой черёд взойду на пьедестал
И памятником стану после смерти,
Надеясь не смутить мемориал
Иронией безумной круговерти.
Поэтов единит Пегаса зов.
Когда стихов армада за плечами,
Нерукотворный грезится ночами,
И маятник рифмует бег веков.
Благословен компьютерный экран,
С которого читают наши лица.
Полночных бдений виртуальный храм
Хранит надёжно каждую страницу.
Каким бы ни был способ бытия,
Но на излёте завтрашнего акта
Отыщут в хламе диво артефакта –
Мой стих, в котором: «...весь не умер я».
Я, но не Я
Я разный, чёрный, белый и зелёный...
Е. Евтушенко
Я кем хотите, не был,
но кем хотите, был,
Смешались быль и небыль
по воле Высших сил,
Я трусом был и смелым,
и фронт любил, и тыл,
И красным был, и белым,
и битым был, и бил.
Я жил при разной власти –
евреем, русаком,
Удача и напасти
ко мне стучались в дом,
В науках инженерных
и на крутой лыжне
Любил себя безмерно,
а уважал вдвойне.
С согласья и без спросу,
чем Боже одарил,
По женскому вопросу
немножечко дурил.
Был бедным и богатым
и был исчадьем зла,
Но в ангеле крылатом
моя душа жила.
Был хамом, кавалером,
боксёром, скрипачом,
Артистом, инженером,
почти зубным врачом,
Я даже стал поэтом,
и слог мой был хорош,
Но то, что мной воспето,
не сыщешь, не прочтёшь.
Не стар я и не молод,
не слаб и не силён,
То в жар меня, то в холод,
то глуп я, то умён,
И, не считаясь с риском
ни в жизни, ни в стихах,
Пишу их на английском
и русском языках.
ГОГОТУШКИ
оригинальный жанр
Писали мы на разную тематику
(Для тех, кому не лень читать),
Распахивая мысли и грамматику...
Нам время жить и время гоготать.
Оригинальный жанр, возникший из телефонных бесед
с моим неразлучным другом Виктором Сигаловым. Эти
беседы неизменно заканчивались на шутливой ноте –
«гоготанием» по какому-либо поводу.
Так родилась идея писать «гоготушки» –
произведения, в которых слово «гогот» или производное
от этого неудобоваримого слова по нашему обоюдному
согласию должно присутствовать в последней строке
каждого четверостишия.
...что трудно!
Размышления в ритме движущегося состава
Живем надрывно,
по стрессу на день,
Судьба бесстыдно
дни наши тратит,
Шипы и розы,
то жар, то холод,
Кому-то – слезы,
кому-то – гогот.
Кто мог – прорвался,
другим не нужно,
А тот зарвался,
забыв о дружбе,
Стучат колеса,
их жуткий грохот
Кому-то – слезы,
кому-то – гогот.
Кто деньги сделал,
кто заработал,
Кому есть дело –
свои заботы,
Шуршат обозы,
хлопОк не хлОпок,
Кому-то – слезы,
кому-то – гогот.
А время сжалось
еще плотнее
И к людям жалость
растет быстрее,
Кто принял позу,
кто выпил грога,
Кому-то – слезы,
кому-то – гогот.
Безнадёжная вера
Сменялись медленно эпохи –
Велик остался Пушкин,
И барда пламенные строки
Сложились в гоготушки.
Проснувшись рано поутру,
Нет, понял, весь я не умру,
Доколь в подлунном мире
Гогочется в сортире.
Дыра в общественной уборной –
Нам памятник нерукотворный,
И Бог, и Царь, и наш герой -
Весь мир гогочет над дырой,
Но дум высокое стремленье
Воздаст певцу за скорбный труд,
За край, богатый удобреньем,
За гоготушки там и тут.
В них наши имена прочтут
С благоговеньем, восхищеньем,
И сущий наш язык поймут
И погогочут с облегченьем,
И в миг прозрение придет:
Долой дуэли, дам, пирушки;
Воспрянет мой родной народ
Под зов грядущей гоготушки,
И протрезвится и поймет,
Почешет плешь и по лбу треснет...
Мой друг, немало лет пройдет,
А гоготушка не исчезнет,
Ей по заслугам воздадут
За откровенные признанья,
И вникнув в суть, и взяв на суд,
Поймут причину гоготатанья,
Протяжно, жалобно скуля,
Россия над дырой зависла,
То упираясь, то скользя,
То гогоча от оптимизма
И летописцам суть ясна,
Что мы, историю влача,
Всё верим, что взойдет она,
Отборным матом гогоча...
Никто не знает наперёд,
В который час, в который год
Россия вспрянет ото сна
И нагогочется сполна.
Сказание о Василисе
Разъехались кареты со гербами,
и вот Царевич с Василисой сами.
Задув свечу, тихонечко легла
и ждёт, горя, наследника она.
Ванюша подошёл неторопливо
и, обнажив невесте это диво,
Залез в постель – доволен, пьян и сыт
и, гоготнув, уже гляди – храпит.
Всю ночь невеста слезы льёт в подушку,
а поутру бежит скорее к дружке,
Та разъясняет: мол, не царско дело ...
и ты иди к постельничему смело.
И Василиса, злая, как собака,
бредёт к нему, а у того, однако,
То диво было толще спелой груши
и гоготало б, коль привесить уши.
Часов не наблюдая, Василиса
резвится, как на скачках кобылица,
С бесстыдством отдаёт младое тело
и знатно в этом деле преуспела.
Ну, девять месяцев, как водится, проходит,
она мальчонку к масленице родит,
Не больно на Иванушку похож,
зато гогочет, сам собой пригож ...
Растёт царевич новый в государстве
при маме, но в интригах и коварстве,
На поле брани дрянь клюют воробышки,
Иван, сложил там буйную головушку,
На Василисе царственный убор,
о ней с почтением ведётся разговор,
И, не имея над собой суда,
она с постельничим гогочет иногда.
................................
По праздникам гордые пушки палят,
дворовые девки всё ржут да шалят,
История катит своё колесо,
одним подменяя другое лицо,
А нам остаётся достойно, прилично
закончить свой сказ о деяньях столичных,
Дождаться с женою, чтоб солнышко село,
и с гоготом делать не царское дело.
Деревенские раздумья
Озёра, лес, вишнёвый сад,
И гуси на пруду
Без пользы, как-то невпопад
Гогочут по утру.
Все знают: гуси Рим спасли
И что-то вновь пророчат...
Я замахнулся: «Ну, пошли!!» –
Они сильней гогочут...
А, может, вправду толк от них,
Когда, как гоев* рота,
Не соблюдая дней святых,
Гогочат по субботам.
* гой – не еврей
Так было
Дробил барабан
колыбельную нам,
И солнце площадно
палило нещадно,
И кто-то из тех,
для кого лишь успех,
У траурной урны
гогочет безумный.
Рубили сплеча,
разрешенья ища,
Тащился обоз
непотраченных слез,
В небес синеве
плавал лед на Неве,
Грозой грохотал
гоготальный хорал.
У быстрого разума
доводы разные,
Горело в пыли
содержанье земли,
Черпали вонючую
жилу живучую,
И Богу досталось –
так нам гоготалось.
Пахали грехи
у морей, у реки,
Уже не простится
взрывная частица,
Природа устала
являть всё с начала,
И все, что осталось –
то гоготу малость.
Полет в Дали
Искусство гения Дали –
Часы текут, судьбу пророча,
А где-то там, из-под земли,
Химеры злобные гогочут.
Забытый всеми вернисаж,
Усы пронзительно зависли...
Какой стремительный пассаж
В набросках гогочАщей мысли.
Устаревшая традиция
(шутка)
Уж мех освежили пушистые ели,
А вот и цикады свой вальс отзвенели,
Родные мотивы – поля и луга,
Гогочут в стогах, вкусно пахнут хлеба.
А в латах победных Илья Муромец
Красивую гойку* ведёт под венец,
И в ужас повергнут родитель Абрам,
Не на смех друзьям, но на гогот врагам.
– Ты шлемом надумал, шлемазл** такой,
Навек породнится с мишнухой*** чужой?!,
Твой сын не изучит Талмуда до дыр,
А вырастит русский степной гоготыр ...
Природа притихла, зависла луна,
Как будто с Абрамом согласна она,
А в чаще лесной, среди зелени пряной,
Гогочет сова над семейною драмой.
* гойка (евр) – женщина не еврейской национальности
** шлемазл (евр) – растяпа
*** мишпуха (евр) – родня
Вояж в Нью-Йорк
по поводу биологического родства
Сижу в пустынной келье,
Летят по небу зданья,
Джаз бесится в коктейле
С подземки гоготаньем.
Без всякого изъяна
Дни превращая в будни,
Два чёрных у фонтана
Гогочут пополудни.
Я чудом не потерян,
До станции добравшись;
Мне приоткрыли двери,
В лицо разгоготавшись.
БиоЛогичен папа
У повзрослевшей девы,
Сбегает вниз по трапу
Негоготальной темы.
Забудем, не простивши,
Виток неумолимый,
С сомнением зависшим,
С гогочущею миной.
Витиевато сложен
Весь мир из прорицаний,
В природе невозможен
Альянс без гоготаний.
Чтоб подвести итоги,
Чтоб осудить нестрого,
Сошли на землю Боги
Погоготать немного.
Концепция
Накормите собаку
до того, как поесть в суете,
Подарите рубаху
до того, как дыра на локте,
И не ждите годами –
свой успех молодым передать,
Гогочите с друзьями,
пока есть еще с кем гоготать.
Скромность
Мне мой талант
от Бога дан,
И после двух
портвейна кружек
Могу зажечь
улыбки дам
Огнем
нежданных гоготушек.
Ну как
поэтом мне не быть?!
Люблю
жонглировать словами
И, мысли
накаляя нить,
Слегка
погоготать над вами.
ХОККУ
японская поэзия
в пустыне знойной
старинный замок замер,
мираж увидев
в камине жарко,
полено смолянисто
в минуту боли
под потолком, где
комар зудит надрывно,
уснуть пытаюсь
берёзы сочны,
а на траве зелёной
кузнечик замер
и снится сон мне:
компьютер на морозе
бушует мыслью
сквозь грохот грома
луч золота хлопочет,
и пахнет мятой
в пучине гнева
седая туча бредит
бесстыжим громом
страдает муха
в осенней передряге,
и мусор пахнет
у кабинета
стою, как изваянье,
а в окнах осень
там, где слиянье
двух поколений мысли,
звонок раздался
зима бушует,
заиндевело солнце,
а лампа греет
асфальта реки
бегут неторопливо,
и клёну грустно
на сыроежках
шальная плесень брызжет
пенициллином
монета чахнет
от сырости коварной –
земля сырая
унылы звуки
ручья в оковах зимних,
но близок праздник
на перепутье,
устав от жизни,
читаю книгу
дождём умыты,
блестя под ранним солнцем,
раздумья чисты
на книжной полке
страниц живые мысли
весной проснулись
мне одиноко,
но власть весны грядущей
волнует память
на фото в рамке
твой лик одушевленный
ласкает небо
лежу, проснувшись,
а мысли повторяют
ночную песню
приходит осень,
любовь не умирает,
прося прощенья
поля застыли,
в их жизни наступила
лишь перемена
покрыта снегом
машина у забора –
хозяин умер
потоком чистым,
как лунный свет неброским,
льется красота
лист опадая,
к ногам ложится нежно,
как будто любит
ямщик удалый
по лужам мчит карету...
но бал окончен
приходит почта,
счета за газ огромны:
зима лютует
как блики солнца,
от окон отражаясь,
зрачок тревожат!
сквозь тонкий воздух
цветы благоухают –
не бабье лето
в тени сосны
ждёт важных сообщений
почтовый ящик
в замёрзшем парке
воспоминаньем дышит
труба камина
а в свежей луже,
ведомый капитаном,
плывёт кораблик
крыльцо соседки...
подсолнух распустился
в мой день рожденья
гляжу с обрыва...
душа опять в полёте,
как было в двадцать
скользят пушинки
по засушенным стеблям –
плач увяданья
цветы завяли –
засохшие коготки
царапают глаз
инструктор йоги,
как изваянье свыше,
похож на лотос
под лампой старой
том Шопенгауэра...
на стёклах – капли
поэт проснулся
в зените своей славы...
к закату жизни
льётся хмурый дождь,
на сердце новый камень...
в этот раз легче
солнце пробилось,
озарив перспективы –
тени былого
весна за окном;
компьютер работает –
пишет сонеты
там, где природа
создаёт поэзию,
правка не нужна
утро Монмартра,
подметают тротуар –
как это пошло
на фоне неба
прогресса достиженье
выглядит жалким
птицы щебечут,
очень хотелось бы жить,
если б не ворон...
поздней осенью
читаю без лампады –
двадцать первый век
бреду в темноте –
солнце запаздывает...
уснуло, верно
в кресле дантиста
урок астрономии –
небо в алмазах
остановился,
споткнувшись об океан...
идти некуда
присев на стульчик,
вдруг женщина упала....
кто-нибудь толкнул!
в бухте печальной
бакланы приветствуют
медленный катер
на дне баркаса
старик под знойным небом
латает сети
полураздеты,
толкают нимфы лодку –
какая песня!
радуюсь небу;
кричат, воды касаясь,
чайки в заливе
дождика капли
бьют по подоконнику –
звук хронометра.
а в Японии
хокку пишется легко –
местный диалект
полнолуние,
привычная усталость
ласкает тело
травой запахло,
часы считают годы,
а мы стареем
сердце считает
ударные гласные –
весна стучится
ночь беспощадна –
полна глубоких мыслей,
в постели душно
Калифорния,
невостребованная
крокодилами
штат Аризона –
жара невыносима,
слагаю хокку
я каждодневно
жду у моря погоды,
наверно, спятил
рассвет приходит,
лучом коснувшись тела –
пора работать
в дремоту клонит,
в ночной полёт отправлю
шальные мысли
стучится в душу
созданное весною
настроение
была красива
земля в объятьях неги –
убили чудо
жена уснула,
дверь на балкон раскрыта –
дышится легко
ссорятся дети
на зелёной поляне –
о жизни спорят
девушки стройны,
солнечный день радует –
седина в ребро
нездоровится
и дышится труднее
на склоне жизни
в камине жарко,
там всполохи уснули,
а угли плачут
СТИХИ В ПРОЗЕ
Хочу творить поэзию
Стихи…
Язык метафор и аллегорий
превращает их в поэзию.
Поэзия – это праздник для тех‚
кому доступны глубины слова.
Хочу творить поэзию на холсте…
Чтобы буйство красок‚
выплеснутых в минуту
наивысшего озарения‚
поражало осязаемостью мазка.
Хочу творить поэзию на подмостках театра…
Чтобы каждое па‚
каждый исполненный пирует
ласкали струны человеческой души‚
а каскад движений
превращался в идею.
Хочу творить поэзию на нотном стане…
Чтобы‚ переливаясь
из тональности в тональность‚
стаккато слов
трансформировалось в легато мысли‚
заполняя пространство
музыкой написанного.
Хочу творить поэзию...
Мысль о дружбе
Кто сказал,
что с возрастом труднее находить друзей?
Встреча людей одного диапазона
создаёт атмосферу узнаваемости,
ощущения долгого знакомства, родства,
полного понимания и доверия.
Опыт прожитых лет, неоднократно нами переосмысленный,
со множеством схожих событий и переживаний
вызывает взаимное притяжение и желание продолжить
общение, начатое ещё до знакомства и выливающееся в непомерное удовольствие.
Кто сказал,
что с возрастом труднее находить друзей?
Случайность
Розовый самолёт,
феерически неправдоподобный,
убегал от заходящего солнца.
Обитатели Ойкумены,
любуясь неосознанной пассажирами красотой,
надеялись,
что крошечный вымпел
не устанет парить на фоне синего неба.
Но диво не могло быть вечным,
и огненный стайер
вскоре превратился в серенький крестик на холсте,
обрамлённом пяльцами горизонта.
Одинокий,
он продолжал свой путь
по выставке лучших работ Случайности.
А люди внутри ждали мягкой посадки.
Обгоревшая жизнь
Грозно-синее небо
сползает вниз по могучим стволам,
омывая всей скорбью своею
обгоревшую жизнь.
По опалённым ресницам леса,
по обугленным веткам
и равнодушным валунам
разлилась тень пламени.
Липкие подтёки боли
застыли на теле исполинов –
то варварский огонь
увековечил треск естества.
Струпья со шрамов беды,
обласканные милосердным ветром,
разносятся по окрестности,
оседая на зрачках памяти.
Монумент из стволов
покорёженными корнями
впивается в золу отечества,
а дерзкая трава уже проклюнулась...
«...В тот час, когда тревоги...»
«Остерегайтесь, граждане, луны,
Поэты, прекратите излиянья...» -
Вот, что читал я, будучи пяти
Лет отроду в солдатском лазарете
Под пульса стук в израненных телах,
Где непривычен был для молодых калек
Уход сестёр и чистый детский голос.
Я, став поэтом, вдруг переосмыслил
Значение провидческих стихов:
Уж полумесяца несообразный абрис
Втыкает свои острые рога
В фантасмагорию, обретшую реальность…
Остерегайтесь, граждане, луны,
Когда она освещена частично
И в первой своей четверти растёт,
Чтобы серпом скосить созревший колос
И светом мертвенным залить ослепший мир.
Беда, беда... Восставшею бедою
Саднит пространство бывшей тишины...
Проклятьем вдов, молитвой матерей,
Питающих иллюзию спасенья,
Заполнены вибрации рассудка.
И вот опять ко мне приходят строки
(Что с той поры я помню наизусть),
Которые не учат нынче дети:
«Остерегайтесь, граждане, луны...»
На пляже в Канкуне
...что-то меня беспокоит
в этих ненужных мне людях.
Так гипнотизирует электросварка,
на которую нельзя,
но тянет смотреть.
Безусловно не чувствуя своего
несоответствия месту и времени,
да, собственно, и не заботясь
о подобных тонкостях устройства мира,
они, шатаясь от выпитого с утра,
пытаются выйти к пляжу через любезно распахнутые,
но несколько «сконфуженные» автоматические двери...
Чуждые реверберации родного языка,
извержение крикливых ничтожных фраз.
Женщина с томиком Мандельштама в руках,
озадаченная услышанной терминологией,
растерянно смотрит поверх книги,
пытаясь вникнуть в смысл варварского наречия,
некогда великого и свободного.
И меня, давно покинувшего Россию,
что-то беспокоит...
Осколки Государства Российского
Я девушкой‚ невестой умерла…
И. Бунин
И жду: придёт ли мой конец?
А. Пушкин
«Очень Вас прошу: переведите Бунина
на английский…
Я музыку напишу и буду петь.
Тоненьким голосом.
Реквием.
Реквием петь буду:
Я девушкой‚ невестой умерла»…
Оголённые провода
Нервными голосами гудят...
«Гумилёвым умиляться стану‚
И спою
На расстрелянные в упор слова.
Со стонами‚ со всхлипами»…
Инерция слова‚
Генетическая память таланта.
Дышат строки переводов
Отрока из Нью-Йорка:
«Пушкина люблю…
Пушкин‚ Пушкин‚ Пушкин!!!
…придёт ли мой конец?» –
Гениально!
Откуда будешь‚ пастернак?
Что же не по-русски пишешь‚ сынок?!
Осколки Государства Российского…
Доживают век свой
Исполнители культуры великой.
Невостребованными мечутся по миру‚
Спасаясь от нищеты.
За остатками признания.
Сегодня петь для России?
Кто те песни услышит?
Некому уже…
Уморили слушателей‚
Созидателей уморили.
Защитников…
Сами.
Сами измотали гениальность свою‚
Обессилили великими разрушениями.
Мальчики‚ девочки‚ девочки‚ мальчики.
Воют от голодной боли
Наследники свершений‚
Бегут от прошлого‚ спасаясь от
грядущего…
Стебельки слабенькие.
Цепляются корешками
За чужие угодья.
Сколько их по миру “в людях” мыкается
цветаевых, ахматовых…?
Для прокорма и на глумление
На вселенскую панель
Бросили юность свою‚ своё будущее
Милые‚ несчастные, порочные мамы
Ещё не рождённых строителей‚
Творцов прогресса.
Будущего…
Что строить будем?
Исчезнувшую страну?
Не для себя – для мира исчезнувшую.
Кому нужна она теперь?
Кому интересна?
Раздражение вызывает
Размером своим,
Ничтожной сумятицей...
Должно ли скорбеть
Над убожеством?
Над истощёнными российскими недрами?
Над своей же историей поруганной?
Должно?!
Жаль? Жаль народ?
Каждую одну многомиллионную‚
Изнасилованную благими порывами вождей‚
Изуродованную родиной
Частицу жаль?
Или страну?…
А из кого она, огромная‚ состоит?
…ошибка…
Чувство ревности
Я бы не ревновал твоё тело,
Если бы ты умела отдаваться не любя.
Я бы не ревновал твою душу,
Если бы по наивности думал,
Что ты не сумеешь полюбить никого другого.
Прости – я не верю в абсолютную любовь
И потому ревную тебя,
Моля переменчивую судьбу
Не дать тебе шанса убедиться
В справедливости моего чувства.
Я бы не ревновал твоё тело...
Эссе на тему
Когда мужчина становится старше‚
Множатся в его мире
Женщины молодого поколения.
Тогда же‚ неизбежно‚ в музыке марша‚
Звучащей в его персональном эфире‚
Появляются нотки утомления.
В теме Человека Пожившего‚
Они вначале слышны опереточной капелью‚
Временно освежающей увядающую аорту‚
А затем всплесками реквиема‚
до поры едва слышного‚
Но крадущегося уверенной тенью
К своему завершающему аккорду.
Ссора
Битвы словесной стихла гроза...
Э. Асадов
Сколько чугунного яда влито...
А. Вознесенский
я строчки взрастил
на слезинках любимой –
горькие строчки
МИНИ-МАКСИМЫ
выберусь из нищеты! – и брюнетка пошла учиться, а блондинка – изучать конъюнктуру...
она была настолько умна, что её можно было безбоязненно назвать глупышкой...
недовольство окружающими возникает от неосознанного недовольства собой...
он ушёл, пережив тех, кто хотел почтить его похороны своим присутствием...
привычка, благодарность и уважение – три опоры повзрослевшей любви...
старый усталый будильник, хромая, кое-как поспевал за ходом времени...
любовь права‚ когда ей удаётся, не опрокинувшись, пройти по виражу...
сбежавшая жена может испортить твоё настроение на целый день...
состояние общественного языка есть показатель культуры нации...
когда глядишь в небо, достижения прогресса выглядят жалкими...
расист, он не любил всех прочих, а из своих – только родителей...
тесная кампания – это когда все знают про всех всё, что не следует...
отпуск – это когда к жене обращаешься чаще, чем к Интернету...
памятник мыслям, дошедшим до ума, но не дошедшим до бумаги...
известность – это способности, замешанные на скандальности...
к жене относись с благоговением, к остальным – с интересом...
что ни говори, а самый большой начальник – это привратник...
перевернув последнюю страницу жизни, читаем: Бессмертие...
активный педофил до приговора - пассивный педераст после...
гениальность – это талант, коронованный обстоятельствами...
за что его так? – он был таким добропорядочным муравьём...
многое познать, чтоб выжить, и выжить, чтоб затем познать...
песочные часы оплавились, но тараканов это не беспокоило...
потерянные мысли редко находят – никогда не возвращают...
мир несётся к финишной ленте – ещё секунда и он победит...
каждый несчастен по-своему в силу собственной реакции...
разум живет в постоянных поисках новых неприятностей...
сон, осторожный, как тать, спустился с высоты сознания...
сначала забывают, КАКИМ ты был, затем – что ты БЫЛ...
дверь тонким скрипом жаловалась ветру на постояльцев...
не променяю миг счастья на удовлетворённость жизнью...
события прошлого путешествуют по извилинам памяти...
творец запрещает помнить сны, в которых мы умираем...
когда плохо, стань философом – убережёт от инфаркта...
чтобы жить по-людски, нужны нечеловеческие усилия...
плед, подаренный старости, согревает и тело, и мысли...
готов был отдать жизнь за женщину, которой изменял...
и прожить её надо так, чтобы было и больно, и сладко...
так понравились похороны, что захотелось умереть...
стихи могут быть разными, поэзия – только хорошей...
дамы, как ступени лестниц, поддавались по одной...
по дороге жизни идём босиком: манка, горох, бобы...
жил с такой скоростью, что не успевал состариться...
серость каждодневности плетётся в хвосте у бытия...
стаккато слов трансформировалось в легато мысли...
мама заслужила, чтобы ты не был сукиным сыном...
вечер писал картину, которой любовались до утра...
там, где природа создаёт поэзию, правка не нужна...
человечество издревле плавает в чане с лапшёй...
жизнь бьёт нас друг о друга, как шары в бильярде...
для сувениров нет места, для жизни нет средств...
сужение сосудов головного мозга сузило бюджет...
белые пятна отношений окрасились откровением...
небосвод, проеденный молью, светился звёздами...
сквозь облачность занятости просвечивал отпуск...
старость подкрадывалась в течение всей минуты...
за удовольствие отдать бесплатно нечем платить...
прошлое, словно серебро, тускнеет со временем....
из всего, что кратковременно, выбираю счастье...
в интервалах между болезнями деньги радуют...
упряма тень – её не упросить оставить слежку...
мысль это программа, требующая реализации...
родившись, мы расстаёмся с детским местом...
создайте конфликт, и враги тут же отыщутся...
крокодиловы слезы комнатной температуры…
реинкарнируюсь весь без остатка – в себя же...
чтобы испытать боль, достаточно сострадать...
циклопическое виденье: далеко, но не объёмно...
какими словами опишу боязнь существования...
ветер гнал тележку семейного благополучия...
эмбрион, взрослеющий под Лунную Сонату…
лицо, подёрнутое печалью элитарной осени...
озарение есть наивысший результат усилия...
дорога, попавшая под многорядность колёс...
луна отражает наше несоответствие истине...
плач младенца заглушил грохот вселенной...
замедленная реакция света на атаку мысли...
вступать в полемику с пустым настоящим...
я строчки взрастил на слезинках любимой...
ночные мысли повторяли дневную песню...
совершенна природа, дарующая нам боль...
богом отмеченные люди умирают внезап...
не спрашивай, надо ли помочь – помогай…
к закату жизни проснулся в зените славы...
народ книги развёлся с народом бутылки...
стихи в диапазоне недостижимых частот...
перо – не штык, смерть от пера проходит...
обои на стене скрывали пулевое ранение...
в сравнении с вечностью беда ничтожна...
перст Судьбы неизбежно отыщет Героя...
чей-то бемоль – всегда чей-нибудь диез...
женат без оков супружеских обязательств...
ошибка деда больно ударила по внукам...
слепые дни – наш ключевой свидетель...
солнце покраснело от неблагодарности...
максимально невозможное количество...
скорость эмоций выше скорости жизни...
рычаг ржавел в ожидании точки опоры...
когда вода исчезнет, напьёмся слезами...
лень и зависть – подруги по несчастью...
а маленькое на расстоянии не видится...
в вине нет истины, но боль оно пьянит...
жизнь щёлкает годы, как счётчик цену...
богатым труднее составить завещание...
континенты опутаны паутиной связей...
вращать Мир против часовой стрелки...
эгоизм на грани конфликта с законом...
лучше быть счастливым, чем правым...
выставка лучших работ Случайности...
капризный телефон молчит о дружбе...
остепенился, став постным и тесным...
остановился, споткнувшись об океан...
прочесть жизнь длиною в две строки...
человек имеет право быть неправым...
мысль так тиха, а как стучит в висок...
сплавлять события по реке забвения...
доверить клавишам своё настроение...
какое небо девственное было до нас…
одним шабат, другим шабаш – судьба...
парадоксальный взгляд на парадокс...
словоблуд значителен и пространен...
тлеющий огарок насмешливого ума...
боль прочитанных сердцем страниц...
вдохновение, увековеченное пером...
умирая, не задерживайте движения...
прелюбодействовал, желая одарить...
метафорой задеть полёт мгновения...
умных людей много, мудрых мало...
точка зрения удалялась от истины...
оставить след пера на скалах века...
сердце на распутье, словно витязь...
убранство, не мешающее счастью...
коньки откинув, всё ещё скользит...
на каждое горе есть большее горе...
у каждого возраста своя скорость...
дыра, пробитая штыком события...
море беспокоилось поверхностно...
любовь прошла, как воскресенье...
пересилил озноб ожиданья беды...
безмозглые часы бегут по жизни...
единожды солгавши, остановись...
вычуры необъяснимого видения...
храм поэзии вымощен рифмами...
мягкий рай распущенных волос...
не дышите на меня – я за рулём...
светла гостеприимность живота...
театр умер от несыгранных пьес...
находиться в возрасте любимой...
бесы скачут по празднику души...
страна победившего идиотизма...
империя зла – полюбит и козла...
симфония беззвучного финала...
варварство – суть цивилизации...
мир – лишь отдых после драки...
шальная двуколка моей мысли...
душа замерла, словно на плахе...
ушедший мир забытых нравов...
друзья познаются в конфликте...
чувствами наполненная мысль...
запор в линии энергоснабжения…
не слыша дальше своего слова...
проехаться по ухабам истории...
усталый мозг мечтой беремен...
ржавеющий образ пережитого...
будущее утомляет ожиданием...
безумна небосвода декорация...
дух перешёптывается с телом...
у каждого лобика своя логика...
сокровища распахнутых умов...
аморально-моральный аспект...
оглушающее счастье тишины...
синдром разбуженной собаки...
любить во всех подробностях...
жизнь, брошенная под колёса...
вечной правды безумная роль…
стон вперемежку с дыханьем...
обаяние непройденного пути...
продаю оставшееся здоровье...
лабиринты прожитых стихов...
истомою наполненные души...
фотографий преданные лица...
взорвать словарный арсенал...
сбитые по амплитуде кулаки...
будильника усталая походка...
судьба держит меч решений...
в мирах иных такой же хаос...
я чувствую дно над головой...
докомпьютерное поколение...
природа – часть интеллекта...
колея, распаханная судьбой…
пером поранил лист бумаги...
маятник рифмует бег веков...
подставила тело под взгляд...
наполнить глаголами грудь…
петит-аппетитная женщина...
слезами захлебнулись губы...
слова, не сулящие значенья …
донашивать свой идиотизм...
какой он дурак, этот умник...
у меткой кисти отнята рука...
на излёте прожитых тревог...
почивал на шпилях былого...
эмоций необычный ракурс...
чугунная ноша инстинктов...
почитайте меня при жизни...
быть добрым дорого стоит...
живое слышит скрип пера...
извращённые горем слова...
сексуально неустойчивый…
шельмовать человечность…
от женщины пахло виной...
верность сползла в кювет...
чужие трупы – не про нас...
любовь вышла на пенсию...
акселерированный разум…
сказка несбывшихся грёз...
коллекция минувших лет...
жар ночного рукоблудья...
отпустите – больно жить...
страстями побитые годы...
чаще, чем «невероятно»…
тени изношенных фигур...
счастье, которое тяготит...
умытый слезами чернил…
незаконное образование...
слезами убранная земля...
мукою пронзённые тела ...
страх за иллюзию веков...
шпили былых традиций…
вечность неподражаема...
простить незаурядность...
очередь за неизбежным...
в лицо светило детство...
грудь сладкого размера...
выпал из круга счастья...
неоправданный выход…
моя земная круговерть...
страх – сын инстинкта...
тонкий лёд отношений...
диагноз: год рождения...
музыка пролитых слёз...
мифология прожитого...
виртуальная пуповина...
самопальный филолог...
эмоциональный запой...
тиран народов имярек...
клюнуть по привычке...
построчность таланта...
право на судное ложе...
дождь потушил закат...
неясное чувство лжи…
удостоиться истории...
поношенные страсти...
живёт не по усилиям...
гениален до безумия...
плеть воспоминаний...
размытые принципы...
счастье в злую пору...
гири маятников-рук...
вспышка инстинкта...
пространство суеты…
несусветность дней...
врачевать сознание…
мир надёжно болен…
отставные куранты...
талантливый, козёл...
чувства правят бал...
в объятьях лирики...
бездна понимания...
дело за оттепелью...
полуумные мысли...
мыслить на ощупь...
смерть под полою...
пирсинг на сердце…
культ управления...
холодные эмоции...
мысль в кандалах...
убожество минут...
энергия рассудка...
хламный возраст...
крючок близости…
вдыхать глаголы...
кинолента бытия...
джунгли памяти...
здоровый смысл...
обоЮДОострый...
щербатые слова...
повесить взгляд...
шумно и гамно...
пещера живота...
рыдание земли…
плач увяданья...
отёки времени...
локоны мечты...
вояж рассудка…
морг иллюзий...
аллюр минут…
чувство рая...
глотать явь...
полёт глаз...
и мы мимы...
максиома...
мимы мы...
минимы...
мимы...
мы...
Поэтические переводы
и стихи на английском
Poetry in English
A Wounded Flag
They shot our Flag, to which we pledged.
The wounded stars are bleeding.
Humiliation, pride and rage
In weeping candles, leading
To people who are yet alive
Under the torch of freedom,
To loved ones who did not survive,
To those who will succeed them.
From force of habit our eyes
Explore the skies for hours
And see the vulnerable skies
Where used to be the Towers.
At crossings of the blazing roads
The people yearn for answers.
My candle burns, my mind explodes
With agitated stanzas.
An Intimate Dream
The only way to live a longer life
Is being busy. I will stay alive…
And while I’m aging I’ll be wildly parting
And slam the door with laughter when departing.
Non scholae, sed vitae discimus *
(exertion from the poem "Pushkin")
In aiming his mind to some noble intents
The Ruler of Russia had ordered
To gather a cluster of young applicants
And keep them protected and boarded.
The proudly-formed and unmatched academe
Was one of the world’s most exclusive Lyceums.**
The edified scholars were courteously asked
To teach their pupils the government’s acts.
The youngsters prepared to pursue their careers
For six very brief unforgettable years.
Where alleys in daylight were slightly shaded
And every glade was turning varnished green,
Where branches of the oaks were gently fading,
Where ponds were lonely, sorrowfully dim,
The colorful pavilions seemed illusive,
The statures looked around with respect,
The air was transparent, thoughts – conclusive,
And there Catherine’s Palace*** stood erect.
To that creation with its triple arch
Was the Lyceum gallantly attached,
The colonnade was lit and all around
The spirit of great victories was found.
Enlightenment, self-importance, pride of Throne,
And marble treasure of the "Cameron’s":****
The sleeping Juno, Venus, Muses’ bevy,
Tiberius and Socrates along
With Cicero – articulate and vivid…–
They learned philosophers’ long-celebrated honor:
Voltaire, Rousseau, great Virgil, sightless Homer.
Blue skies reflected in the morning ponds,
In afternoons it drizzled rather often
And the surroundings were slightly dimmed and softened,
And studying subjects, growing, getting strong
Created unity, an everlasting bond.
Boys, playing games in labyrinthine buildings,
And noisy racket out in the glades...
The tide of reminiscence vaguely shielding
The very happenings of prior dates.
But flares of fire***** ripped the peaceful clouds
And colored dangerously Moskow’s gloomy days.
The regiments, encouraged by the crowds
Already started marching - full of grace.
Borodino******– the verge of self defense:
Gun-carriages were clanking in the air,
The smell of burning metal was intense…
As a result of glory and despair
And with the greatest victory declared
The youth obtained a sense of reverence.
They grew together – Pushchin, Kuchelbecker,
Bestuzhev-Riumin, Delvig, Muraviov ...*******
The wind of freedom – a real trouble maker,
Through brilliant minds of lively students roved.
Parnassus was their precious territory,
They dreamed of Russia’s swiftly growing glory.
There was a brusque yet amiable young man,
From whom the Russian poetry began;
He was as vigorous as wintry gusty winds,
He liked to fool around and to tease -
Still very charming, daring in his sins,
A womanizer, flirting with sly ease…
His reputation as a poet made him feel,
That all his goals have surely been fulfilled,
His talent by Zhukovsky******** was admired,
Derzhavin********* had presented him a Lyre.**********
* We’re studying not for school, but for life (lat)
** Lyceum – a school for the children of prominent citizens at
Tsarskoe Selo, to which Pushkin was admitted at twelve.
*** Catherine the Great – the Empress of Russia
**** "Cameron’s gallery" – an outstanding
architectural work of art as a part of the Palace
***** The war of Russia with Napoleon, 1812
****** The main battlefield near Moscow
******* The names of Pushkin’s closest friends, future
Decembrists – rebels against the Tsar’s regime
******** Zhukovsky, most illustrious poet of the era and Pushkin’s
mentor and patron
********* Derzhavin – a prominent elderly poet of Pushkin’s time
********** Lyre – symbol of poetry
Indifference
The paradise of indifference
Will defeat me with its shapeless power.
You’d better despise me,
But don’t ignore.
The train moving down the hill
Will crush me on a lazy day.
Even if you feel resentful,
Still give me your chilly hand.
The Ballad of London
(Russian text by Naum Sagalovsky)
Once, when the snow had appeared,
A palace - greatly guarded,
Was shocked when someone brave and weird
Peed in the winter garden.
"The King is stupid" – was the sign
Inlayed in shiny grounds,
It was indeed a bold design
That aimed to put him down,
The King went out of his mind.
For sure, he wasn’t a coward.
He ordered to locate the swine
And throw him in the Tower.
Enforcement officers at hand
For that important reason
Were trying hard to apprehend
The crook, who dared the treason.
Best chemists, doctors, men of law –
The team was swift and mighty,
Were testing the urine in the snow
And matching the handwriting.
The experts sent two short reports
That surely pleased the town.
The facts revealed by those words
Were snappy and profound.
The rumor spread from door to door
And struck the same as lightning:
Who peed? – The French Ambassador!
…but in the Queen’s handwriting.
God gave us brains for all our needs,
And on a winter day
Let’s have all our foolish feats
Done in a royal way.
Archimedes
(Russian text by Naum Sagalovsky)
Greek mathematician Archimedes
Without studying at UCLA
Was very smart, although he lived in madness
In Syracuse that is so far away.
Once in a while he liked to take a bath.
He used shampoo and soaped his legs and rear –
It was so distant from his cherished math,
But he was hit with a superb idea…
So, overjoyed “Eureka!” he exclaimed
And having buttocks round as a muffin
He ran through streets with no sense of shame
Completely nude… All women started laughing.
Why are you laughing? He was quite a pro…
Who will remember you, my ancient clowns!
He just discovered an important law
Named after Archimedes – that’s what counts.
He made a standard we’re supposed to meet
And simplified the Universe forever:
If once a body has been placed in shit,
There is no force to get it out. Ever!
Breaking off
The gap of parting has broadened,
My tired arms grow weaker,
And the breath of darkness
Is simulating a tired giant.
The dampness and stench spread.
You aren’t next to me,
There is only burning pain
Of my miserable fate.
The temptation to forgive and beg forgiveness
Is melting along with the rain.
The bitterness of your treachery
Is blown away by a mighty gust of change.
I whisper my prayer to be rescued
And it sounds like an oath or a poem.
The terror – dangerous illness –
Leaves my heart.
Flares of my aura shift.
In the charred ruins of the past
The tarnished sun will rise again,
But will no longer trouble or wound my soul.
Just that
Please,
Separate your actions from emotions.
You answered “No”.
And you were wholly right!
But anger,
Sleepless nights
And feelings’ potion...
Leave them alone
And do not pick a fight.
The Concept
Feed your dog
just before you are eager to eat.
Send your doc
to the one, who is likely in need.
Never wait –
pay your buddy’s behind schedule rent
Don’t be late
with a wonderful joke for a friend.
Reefs of being
The victories are secured by our tenacious efforts.
There is no time for inspiration to rest, when we take off.
The sky is the only limit for our achievements physically and emotionally.
Different worlds magnetize us…
Will we obtain enough ability to comprehend
An ephemeral burden of having winged dreams?
Will we withstand the tremendous pressure of Time
That makes us conceive theories and fight illnesses,
Write poetry and upon becoming a bit more useful,
Shatter ourselves into bits over the reefs of being?
To Help
An inevitable attribute of people in need
Is a wonderful flock of sponsors:
Only the existence of misery allows them
To carry on their sweet burden – helping others.
These deeds elevate their spirit to the level
That proves their merits.
Destiny grants everyone
A remarkable Chance
Of a slightly dubious Nobility.
Pushkin’s poetry in translation
Exegi monumentum
Not made by human hand my pillar-like creation,
The people’s path thereto will never disappear,
Like Alexander’s post that rises over nations
My Monument will certainly endear.
I will not wholly die – the soul in a sacred lyre
Will outlive my dust and will escape decay –
And on this moonlit sphere my glory will not tire,
As long as poets still remain.
The rumor of my fame will march through massive Russia,
My verse in every tongue my fans will comprehend,
Alike by haughty Slav, by Finn and by compassioned
Kalmuck – the prairie’s primal friend.
I know – time will pass, but my explicit rhythm,
My poems gently phrased (although ages old),
Will still be recognized – I sang the songs of freedom,
For mercy to the fallen called.
Oh, Muse, poetic Muse, adhere to God’s commandments,
Don’t be afraid of lies and do not seek a crown,
With no remorse accept both praise and honors absence,
Don’t contradict a clown.
Cavatina Aleco
The camp’s asleep,
The moon above is like a midnight beauty shining,
My heart is trembling and repining.
What kind of sadness tortures me?
With no concern with no vexation
I spend my roaming gypsy days,
Despising chains of education,
Oh yes, I’m free in many ways.
Oh yes, I’m free in many ways.
I don’t admit the ruling power
Of Fate, insidious and blind,
Almighty, here comes the hour
For soul to find a piece of mind.
Zemfira, she was so adoring
When touching tenderly my arm
The silence of a grassland’s charm
She spent with me. The nights of glory!
So often by her mellow dancing
And by her kisses so entrancing
My dreaminess away
She chased so painlessly and easy.
I still remember full of passion
Her joyful whisper in reply:
I love your asking for compassion,
I’m yours, Aleco, till I die.
What I remembered I forgot
While she was whispering a lot
And I was kissing every spot
Of her attractive charming features,
Her silky plaits like night-time creatures
And lips of a gypsy…
But she was
So full of fire that arose
When she had asked to hold her stronger,
And what, Zemfira, happened then?
Zemfira has a man,
Zemfira loves me no longer.
On Georgian Hills
The night-time haze has fallen over Georgian Hills,
Aragva spreads its raging waters.
And weightless have become my sadness and my thrills,
From you my sorrow’s taking orders.
From you, from you alone…
You are the only cause
My grief is throbbing ever stronger,
The heart is hot again, pulsating just because
My love can’t linger any longer.
The Miller
Late came home a miller laughing…
Missus, damn, there's someone’s boots!
Ah, you drunk and good-for-nothing!
Where the Hell do you see the boots?
Booze has made you slightly dizzy…
Those are buckets!
Take it easy!
Till tonight I’ve never seen
Not awake nor in a dream
In my total forty years
Buckets with the copper spurs!
Философское видение явлений, жизненный опыт, исключительная способность запоминать и чувствовать стихи - всё это обрело зарифмованный смысл в поэзии Анатолия Берлина.
Валерия Ноздрина
«Браво, Маэстро!» И я молча склоняюсь перед компьютером. Спасибо, Анатолий. Давно не читал ничего подобного. Я говорю о чистоте, прозрачности и афористичности дара, данного художнику от Бога.
Анатолий Лернер
"Волшебство и непрерывность чуда" в Ваших строках, как всегда, слышны. И всегда я благодарна буду Вам за светлый праздник для души. Анатолий! Вы и сами знаете, что эти стихи прекрасны! И спасибо Вам за них!
Тамара Ростовская
А деревня дивная! Просто все до мелочей ТАК ОПИСАТЬ!!! Великолепно! Сколь боли в Вашем стихе за все-все! И столько же любви...Спасибо за великий стих!
Тамара
Действительно акварель. Картина увядания природы и жизни показана в во всей своей печальной красоте. Затрагивает душу, обостряет ощущения, пробуждает воспоминания, возрождает что-то родное и милое сердцу. Спасибо.
Дмитрий Сахранов
...Во всех Ваших стихах, что успел прочитать, мне близко именно дыхание Души, которая Сама движет Стих, а не передает его в холодные объятия ума. Вы – Поэт и этим все сказано.
Александр Сухих
Конечно,«Возвращение блудного сына» - стихотворение, очень сильное!! Не для отдыха и праздных минут! Здесь философия, драма, коллизии! Анатолий! Что Вас подвигнуло на эту вечную и мощную тему отцов и детей?! Здесь такая глубина, что есть о чем задуматься! Каждому из нас! Очень понравилось!!
Спасибо, Анатолий!!
Лев Ланский
Блестяще! Грациозно и изысканно, как старинный менуэт!
Татьяна Богданова
Потрясающий у Вас получился романс! Абсолютно музыкальный, очень удобные слова и фразы для пения... БРАВО!
С уважением и теплом
Инна Мень
Анатолий, благодаря Вашему таланту я тоже смог увидеть
этот "флаг, расстрелянный в упор". Спасибо :)
Нет слов, одни эмоции Андрей Парошин
"зарифмованное благородство"... Блестяще!
Елена Шувалова-Петросян
Суламифь. Перед нами мастерская, поэтически грамотная импровизация на один вечных сюжетов библейской истории. Поэтически? Не только поэтически, но и культурологически
...Стихи действительно производят ощущение писанных лезвием или на лезвии ножа. "Страсти плебса" по-настоящему, чертовски талантливы. Просто удивительно, как можно с таким "эффектом присутствия" описать гладиаторское побоище бойцовых петухов.
"Распустившихся ирисов синие рты" Это - почти гениальная метафора. Поздравляю с великолепной поэтической находкой.
Считаю «Прощальную песню» искренним и целомудренно-романтичным акафистом безвременно ушедшему в лучший мир поэту. Этот оборванный на последнем слоге "троллей…" - великолепная, психологически убойная находка, под которой наверняка подписался бы и сам Булат Окуджава.
Стихотворный текст «Музыки шагов» прямо трещит от образно-метафорического переизбытка, большей перенасыщенности не сыскать даже у Бориса Пастернака, но стихотворение сюжетно и эмоционально-психологически "закольцовано".
Дорогой Анатолий, ты мудр, как Соломон, и поэтичен, как декадент египетского розлива. Повторяю, мне кого-нибудь похвалить, что соляной кислоты напиться, но перед талантом немею и снимаю шляпу.
Валерий Сердюченко
Где вы, картавые физики,
Горбоносые дирижёры – Вы,
Лирики – Ицики,
Погромами не дожеванные?
Вдруг поднялись в одночасье
Из-за черты оседлости,
Меченые несчастьем
И синяками верности.
Строчки поэм изрубленных,
Шахматных досок бдения...
Всё для своих возлюбленных,
Всё для детей спасения!
Если б не длань Господня –
Прикройте в раздумьях веки –
Где был бы мир сегодня?
Примерно в семнадцатом веке...
Пляшут Зямы с Наташами –
Бармицвы* у полукровок...
Папа, какой ты отважный и
Как генетически ловок!
В мире сомнения – в мире
Двуличном – сугубо личном,
Живя не в своей квартире,
Кривиться – аполитично.
"Ах,рыбы вам фаршированной? –
Целую или кусками?!"
На Ближний Восток сформированный
Гарью пыхтя,
С гудками
Катится поезд скатертью…
Жаль, что не стала матерью!
Кровью Христа измазаны,
Христа, что мы им подарили...
Мчимся в веках отлаженной
Субординации...
Или:
«Ах, математики вы и
Ах, скрипачи...
Дать вам по тонкой вые,
Философ в очках, помолчи!»
.........................
.........................
.........................
.........................
Мы же безмерно устали
Передвигаться на цыпочках...
Как мы по-русски писали,
Как мы играли на скрипочках!
* Бармицва — религиозный обряд, который проводится,
когда еврейскому мальчику исполняется 13 лет
(возраст совершеннолетия)
Восток
Сегодня мне поведали о шестнадцатилетнем
мальчике, убитом за то, что он не захотел себя
взорвать в одном из зданий Иерусалима
Кто там лежит в неглубокой могиле?
Местного юношу зверски убили.
Даже не жертвою пал интифады...
Просто убили свои же, арабы.
За то, что юнец не хотел умирать,
За то, что юнец не хотел убивать,
За то, что с “неверной” сдружиться посмел,
За то, что любил, и за то, что был смел.
Он не пошёл в смертоносном корсете
В людное место, где женщины, дети...
Кровь на восставших губах закипела,
Дух победил, но безжизненно тело.
За то, что араб не хотел умирать,
За то, что араб не хотел убивать,
За то, что с “неверной” сдружиться посмел,
За то, что любил, и за то, что был смел.
Обряд
В день свадьбы у раввина умер брат,
И скорби ребе не было предела...
Так Б-г решил – никто не виноват,
Душа покинула безжизненное тело.
Раввина стеганула горя плеть,
Застыла хупа в ожиданье нервном...
Играть ли свадьбу? Можно ль песни петь?
Ссутулился раввин вопросом древним.
Но он был мудр, как старая сова,
И, вспомнив наставления Талмуда,
Весёлые нашел мотивы и слова,
Сиял улыбкой, как серебряное блюдо...
Не знала свадьба, что он пережил,
Отплясывая «фрэйлахс» до рассвета...
Окончен праздник, свечи сожжены,
...молитва, безутешность, боль ответа.
Навеянное...
Я б хотел быть сыном матери-еврейки
Борис Чичибабин
Не мои шли предки из варягов в греки,
Я родился сыном матери-еврейки.
И, в веках забыты, стали перегноем
Славные талантом пращуры-изгои.
Щедро поделившись генною основой,
Я покинул землю родины суровой.
Как недальновидно русское раздолье...
И остался каждый со своею болью.
Татьяне
Глубокой раной иудея
Поражена моя душа.
Татьяна Кузовлёва
Кто в наши дни отшельник и философ,
Тот иудей.
Борис Чичибабин
Какою силой ты владеешь
Свою поэзию верша!
Глубокой раной иудея
Поражена твоя душа.
Строками боли, гнева, страсти
Твой стих бичует и клеймит
Антисемитов разной масти...
И корчится антисемит
От откровенных слов, в которых
Признанье в искренней любви
К народу книги, чести, торы...
Господь его благослови,
К стране, где каждый сын солдатом
Рождён идти на вечный бой,
Где девушки и с автоматом
Чертовски хороши собой.
Здесь мудростью и благородством
Пустынный воздух напоён,
Здесь пьют за жизнь и каждым тостом
Благословляют отчий дом.
Он невысок, всем прочим равен,
Войди, Татьяна, в сень его,
Там брат твой, Боря Чичибабин,
Жил до тебя не так давно...
Продолжение
Пыльный интерьер, и дед в ермолке –
Нам не тесно впятером в каморке.
Мирно спит у печки раскладушка,
А на ней – сестрёнка-хохотушка.
Так, бывало, начиналась сага
От Давида, Сары, да Исаака –
Долгий путь еврейской голытьбы
По скрипучей лестнице судьбы.
Из шагаловского вышла «натюрморта»
Славная носатая когорта
Музыкантов, докторов, спортсменов,
Литераторов и бизнесменов,
Воинов, в сраженьях опалённых,
И актёров, ролью увлечённых,
Инженеров, физиков, портных,
И людей порядочных иных.
Полёт в пятидесятые
Вениамину Зорину посвящается
На остановку трамвая спешит
Старый еврей, невеселый на вид.
Он, по пригорку взбираясь на небо,
Очень похож на фигурку из хлеба.
Вот, оттолкнувшись от зыбкой земли,
Фалдами машет и – странно – летит!
Только нередко судачат соседи,
Будто он едет на велосипеде.
Без бороды и кипы, и без талес...
Вера, незримая, в сердце осталась,
Чтобы ночами, подальше от люда,
Трудные мысли доверить талмуду.
И по будильнику, зябко и трудно,
Так просыпается каждое утро
Дедушка мой. Он спешит на работу...
Впрочем…
блюдя, когда можно, субботу.
Точка зрения
Варвары со смертью под полою
насилуют суть цивилизации
А. Берлин
Сквозь щели фанатизма и юдоли
Глаза глядят воинственно на мир.
И в средостенье гнева, в центре боли
Взывает к миру умудрённый Пирр.
Узоры горя танки вышивают
По каменистой святости холста.
Слепой пророк уже стоит у края
Над пропастью висящего моста.
Кто Гордиев рассечь посмеет узел
Под стон неодобрения толпы?
Надеяться на Бога или Узи?
Молиться?!
Бросить в бой полки?!
ПОЭМЫ
Адонис и Афродита
Адонис – сын ассирийского царя Тианта и его дочери Смирны‚ которой Афродита за непочтение внушила страсть к собственному отцу. Тиант‚ узнав‚ что он разделял ложе с собственной дочерью‚ проклинает её. Боги превращают несчастную в мирровое дерево‚ из треснувшего ствола которого рождается ребёнок удивительной красоты – Адонис.
Афродита влюбляется в прекрасного юношу, но, мстя ей за оказанное предпочтение, Артемида насылает на юношу дикого кабана, который смертельно его ранит. Афродита горько оплакивает Адониса и просит Зевса вернуть его ей.
Персефона – богиня царства мёртвых, также влюбляется в Адониса. Спор богинь Зевс разрешает, предназначив Адонису проводить полгода в царстве мёртвых, возвращаясь весной обратно к Афродите.
I. Шипы и розы
Интригой давнею сокрыта,
Легенда эта родилась...
За сотканную Афродитой
Кровосмесительную связь
Дочь ассирийского царя
Была наказана богами:
Смолистой миррою стоять
В долине‚ сморщенной горами.
Но треснул ствол, невмоготу
ему такое испытанье,
Явивши миру красоту –
Плод запрещённого слиянья.
Младенец рос, не по годам
Созрел, чтоб жизнью насладиться‚
И вот, к лазурным берегам
Мчит Афродита в колеснице.
Богиню с ночи до утра
Томит желание свиданья;
Соблазнов тонкая игра
И трепет первого признанья
Адониса пленили вмиг:
Раскинув кудри в изголовье‚
Ласкал он вожделенный лик‚
Весенней радуя любовью.
Отвага в юноше жила
И увлечение охотой…
Его надёжная стрела‚
Звеня единственною нотой‚
Летела в цель, но злобный вепрь
Клыками взрыл младое тело…
Любовник пал‚ и дикий зверь
Свершил‚ что небо повелело.
Богиня, не скрывая слёз,
Помчалась к месту преступленья
Сквозь чащу белых майских роз‚
Шипы ломая в исступленье.
Кровь густо капала в пески
Из ран‚ саднящих от несчастья‚
И обагрила лепестки‚
И розы стали алой масти.
II. На Олимпе
Уныло в царстве Персефоны…
Но у богов – свои законы.
И вот уже царица ночи
Расстаться с пленником не хочет.
Внимая стонам Афродиты‚
Щадя прелестные ланиты‚
Зевс подарил ей благосклонность‚
Олимпа изменив законность.
Адонис – пылкий и прелестный‚
То дух, то юноша телесный‚
Жестокой местью потрясённый‚
Вновь Афродите возвращённый‚
Весной с возлюбленной своею
Скрывался в красочных аллеях‚
До осени‚ до увяданья
Даруя ласки и признанья.
Богиня плачет и смеётся‚
Отныне‚ гордой‚ ей придётся
Делить с царицею умерших
Свои страданья и надежды‚
Ждать каждый год поры цветенья‚
Роз красных нового рожденья‚
Цветы любви бросая в Лету‚
Чтоб Он опять вернулся к лету.
История Лота и гибель Содома
19.12 Сказали мужи те Лоту: кто у тебя есть еще здесь? ...
всех выведи из сего места,
19.13 ибо мы истребим сие место, потому что велик вопль
на жителей его к Господу, и Господь послал нас истребить его.
Ветхий завет, Первая книга Моисея. Бытие
I Пролог
В районе библейского Мёртвого моря,
Где воды солёны и берег скалист,
Два города-брата, Содом и Гоморра,
Порочнее всех именитых столиц,
Погрязнув в разврате, стояли, как крепость:
Распущенность старцев, растленность детей,
Насилия мерзость, к пришельцам свирепость...
И Бог уничтожил их волей своей.
II История Лота
Лот много лет при старце Аврааме
Любимым был его учеником.
Женившись на Ирит – вельможной даме,
Он был с ней счастлив: дочери и дом,
В котором к благоденствию привыкли.
Уж щедрый Бог послал им женихов...
Два Ангела под вечер забрели к ним.
Гостеприимный Лот напёк хлебов,
И, пригласив с поклоном и почтеньем,
Ночлег и пищу предложил гостям,
Но колебались Ангелы – смиреньем
Не отличались нравы содомян.
Тем временем Ирит ушла за солью,
Раскрыв секрет домашних новостей...
И вскоре люд, враждебный их застолью,
Пришёл «познать» непрошеных гостей.
И Лот, моля в отчаянье о чуде,
Готов был дочерей отдать толпе,
Но та, растленная в привычном блуде,
Лишь юношей желала... Гости те –
Посланцы неба – приняли решенье
Примерно и жестоко наказать
Всех нечестивцев. И лишили зренья...
Господь не мог об этом не узнать!
III Божья милость
«Найди мне трёх, – велел Бог Аврааму, –
Благочестивых жителей в стране».
Но тщетны поиски – и даже в Храме
Подобных нет, а значит – быть беде!
Пришел расплаты час, настало время
Слезами горя лица утереть.
Задумал истребить людское племя
Всесильный Бог – отец всему, что есть.
И Лоту было приказанье с неба
Семью подальше в горы увести,
Был строг наказ: «Каким бы страшным ни был
Гром разрушений позади пути,
Не оборачиваться, ибо грешным
Сочтёт поступок сей Грозящий Перст!»
Лот с дочерьми, с женою безутешной
Пустились в путь из обречённых мест.
IV Гибель Содома и Гоморры
С небес дождём лились огонь и сера,
Взмывали вверх зыбучие пески,
Взбесившаяся с рёвом атмосфера
Рвала дома и лавки на куски,
Сады испепеляла и аллеи,
Могучие мосты, квартал Огней,
Плюясь слюной горящей и зверея
Как Молох, пожирала всех людей,
Мятущихся по площадям и склонам,
Истерзанных отцов и матерей,
Пытавшихся за огненным циклоном
В дыму по голосам найти детей.
Зловоние потоком липкой крови
Ползло по опалённым черепам,
Деревья падали, летели с башен кровли,
И раскололся купол... Это Храм
На обезумевшую землю рухнул,
Шипели газы, багровел закат,
Как будто опустившись краем в бухту,
Светило увеличилось стократ!
Среди слепящих молний и гуденья,
Не веря разуму и выжженным глазам,
Поверженные ниц от изможденья
Живые факелы взывали к небесам:
Нас пощади, Господь, погрязших в блуде,
Пошедших по неверному пути!
Нас тысячи, и мы – живые люди...
Избавь от гнева своего! Прости!
V История Ирит
Душа болит, не может отогреться,
Там люди гибнут, съёжившись в огне!
Проклятый день! Как рвётся горем сердце!
Им страшно в этой чёрной белизне!
Взглянуть на город! Хоть разок последний...
Подбитой птицею дыхание замри...
И столбиком солёных искуплений
Застыла навсегда Ирит.
VI Продолжение
Лот горевал, что велика потеря,
Три дня рыдали дочки над Ирит,
Уж не боясь людей, страшились зверя –
Пещера их оберегала быт.
У девушек в душе жила забота:
Одни в пространстве – никого вокруг...
Как род людской продлить? Ведь, кроме Лота,
Мужчины не осталось в мире. Вдруг,
Как будто Божья искра пробежала –
У старшей дочери родился дерзкий план
Начать всё человечество сначала
От мудрого отца...
Когда он сильно пьян...
Ведь не позволит он кровосмешенья –
Погибнет род людской и всё кругом...
И девушки, принявшие решенье,
Отца поили молодым вином.
Две ночи пил старик, закон поправ,
Обеих дочек оплодотворив...
У старшей дочери родился сын Моав,
У младшей – тоже мальчик – Бен-Амми.*
VII Эпилог
Разврат не поощряется Всевышним.
Блюсти себя и поливать посев
Нам велено Отцом, пока мы дышим...
Не дай нам, Боже, испытать Твой гнев!
* От них и произошли два великих народа —
моавитяне и аммонитяне
Пушкин
I Feci quod potui, faciant
meliora potentes*
Я - гения российского потомок.
Мой скромен дар, и голос мой негромок.
Пожар поэзии горит в груди моей,
Знакомые рождаются сюжеты,
И образы забытых давних дней‚
Привычным ямбом будучи согреты,
Витают в зодиаке “Близнeцов”.**
Их бег веков неумолимо множит.
Душа Поэта их воспеть не может,
Покуда не найдёт‚ в конце концов‚
Себе приюта.
Муза растревожит,
Помедлив торопливых двести лет,
Оставленный в снегу кровавый след;
Вздохнёт опять привычно и свежо
Поэзии российской божество,
Обворожит восторженностью станса,
Где рифма восхитительно легка,
Восходами наивного румянца
Смущения,
забытого слегка,
Элегии пленительной строкой,
Записанной задумчивой рукой...
В обличье новом явится поэт
И сочинит ликующий сонет.
* Я сделал то, что мог;
кто может, пусть сделает лучше (лат)
** Автор так же, как и А.С.Пушкин,
родился под знаком “Близнецов”
II Non omnis moriar*
Нет, весь не умер я!
Душа в заветной лире
Пережила мой прах и снова обрела
Частицу, ощутимую в эфире,
С надёжною опорой для пера;
Порывистость, характер мой неровный,
Отвага эпиграмм и острый шарж ...
Поэзии служитель благородный,
Готовлю в путь свой старый экипаж.
Пройдя короткий путь во имя чести,
Покинул этот мир без чувства мести,
И, одолжив у вечности минут,
Я, обмакнув стило, вернулся снова
В стихию осени, к родной науке слова,
Воспеть земли заброшенный уют.
III Fama semper vivat**
Когда-то царствовал на матушке-Руси
Великий Пётр.
Премного воевал
И жил при нём в довольстве и чести
Арап - Абрам Петрович Ганнибал.
Царём воспитан,
в генеральском званье
Скончался эфиоп на склоне лет,
Но блеск его изящных эполет
И воина сурового призванье
Не унаследовал похожий на него
Чернявый правнук.***
Новое перо,
Что росчерком немыслимых побед
Смутило пленников глагола прошлых лет,
Вдруг зазвучало чудом тонких рифм,
За пульсом слога потянулся ритм,
И стал курчавый истовый брюнет
России гением.
И до исхода лет
Истории заветная пора
Живёт во славу русского пера.
* Весь я не умру (лат)
** Слава живёт всегда (лат)
*** А.П. Ганнибал был прадедом поэта
IV Nihil est in intellectu, quod
non fuerit prius in sensu*
Арины Родионовны сказанья
С младенчества он помнил наизусть.
И старенькая пушкинская няня,
Поэзии не ведавшая суть,
Лелеяла преданья старины,
И видел мальчуган цветные сны:
Попа, его работника Балду,
Царевну-Лебедь со звездой во лбу,
Людмилу, что похитил Черномор,
И рыбки человечий разговор,
Гвидона-князя с белкою волшебной,
Хрустальный гроб со спящею царевной,
И даже золотого петушка,
Что вынул старый евнух из мешка.
* Нет ничего в уме, чего бы не было
раньше в ощущениях (лат)
V Non scholae, sed vitae discimus*
Умом на страже благородной цели
Сам Государь российский повелел
Собрать плеяду отроков в Лицее
И обучать веденью важных дел‚
Лелеять их под Царскосельским небом
Вдали от люда, пагубных страстей,
Под оком просвещённейших мужей
Воспитывать Отчизне на потребу
И завершить задуманный проект
В коротких шесть неповторимых лет.
Среди аллей,
Задумчивой тиши дубов,
Под сенью влажных веток,
Идиллии причудливых беседок
И у прудов, где чаще ни души,
Где девушка, разбившая кувшин,
И яркой зеленью осыпаны поляны,
Прозрачен воздух, мысли полупьяны,
Дворец Екатерининский стоял;
Соединённый трёхпролётной аркой,
Лицей к нему изящно примыкал,
Светилась колоннада цепью яркой.
Здесь дух побед российских пребывал.
Античные богини Парфенона‚
Венера, Муза, спящая Юнона,
А между беломраморных колонн
Ажурной галереи Камерона –
Сократ, Тиберий, гордый Цицерон –
Вся мудрость мира и величье трона.
В прудах синело утреннее небо,
Шёл мелкий дождик на закате дня;
Занятия и службы до обеда,
Вечерняя застольная беседа,
Мундиры синие – лицейская семья.
В библиотеке – робкие шептанья,
Торжественный настрой профессоров,
Необходимость острая познанья,
История народов, дух призванья
И переплёты читаных томов,
Философов значительных пример:
Вольтер, Руссо, Вергилий и Гомер.
Мальчишек игры в лабиринтах зданий
И на полянах шумная возня ...
В тринадцать лет прилив воспоминаний
Обременял их мало.
Но заря
пожарищ
над Москвой вставала,
И шли полки, кирасами горя...
Под лязг лафетов с крепостного вала,
Под запах обгоревшего металла
Взрослели юноши, тот век благодаря,
С героями своими заодно
Сердцами пережив Бородино.
Незабываемые Пущин, Кюхельбекер,
Бестужев-Рюмин, Дельвиг, Муравьёв ...
Стремился жадный вольнодумный ветер
К сокровищам распахнутых умов,
И юношам, взошедшим на Парнас,
Ночами грезился России славный час.
Был среди них младой служитель муз,
Поэт от Бога, звавшийся “француз”.
Очаровательный, стремительный и резкий,
Порывистый, как ветер лютых зим,
Любил он женщин. Сам упрямый, дерзкий ...
Его бранил Жуковский, Карамзин.
Державин ему лиру передал,
Лицей окончен.
Грянул жизни бал.
* Mы учимся не для школы, а для жизни (лат)
VI Homo sum, humani ninil
a me alientum puto*
Французских просветителей идеи
Витали мыслью дерзкою по миру,
А Пушкин, ещё будучи в Лицее,
Уже писал “Руслана и Людмилу”-
Поэму образов, коварства, наставлений,
Любви прекрасной, сердца откровений...
Двору, салонам, дамам полусвета -
Друзьям минутных слабостей поэта,
Открылась истина, что состоялся гений
Среди балов, театров, впечатлений,
Признания бесчисленных грехов,
Обид и ссор, и писем, и стихов,
Что не поглотит гордого эстета
Река забвения, зовущаяся Лета.
Эмоций нераскрытый фолиант,
Страстей поклонник, дерзкий дуэлянт,
Он душу Петербурга постигал...
И следовал за балом новый бал.
* Я - человек, ничто человеческое мне не чуждо (лат)
VII Omnia praeclara rara*
В гранит закован Петербург...
Мосты, истерзанные влагой,
Проспектов строгость,
златоглавых
Соборов непреклонный дух.
На глыбе – всадник именитый
Взирает со своих высот
На Летний Сад, дождём омытый,
На невский запоздалый лёд,
На пасмурный парад фантомов
На крышах зданий‚ во фронтонах,
На важный вид колонн Ростральных,
Творенья зодчих гениальных;
Атланты Северной Пальмиры –
Верхушки шпилей –
держат вес,
Подобных царственной порфире
Зарёй окрашенных небес.
Бледны задумчивые лица...
Неповторимая столица.
* Всё прекрасное редко (лат)
VIII Juncta juvant*
Наш баловень поэзии печальный
Страстями жил.
Уже и берег дальний
Был дымкою столичных фонарей
Окутан.
Зарево идей
Сильней пылало.
Всё смелей и резче
Он остроумием опасным в залах блещет
И, вольнодумством модным увлечён,
Дуэль ведёт и с властью, и с царём.
Союзы тайные, восторженные речи
И с Чаадаевым бесчисленные встречи;
Достойная дворянская забава -
Игра в отмену крепостного права.
Монархия, республика, свобода
И счастье угнетённого народа,
Аристократов мысль – убить царя,
Кровавая декабрьская заря...
А ветер воет над Невою злее...
Бестужев, Кюхельбекер, Трубецкой,
Полковник Пестель, либерал Рылеев
Готовят план невыполнимый свой.
Поэт наш, от столицы отлучённый,
Михайловскою ссылкой награждённый,
Не смог примкнуть в своём раденье штатском
К восстанью декабристов на Сенатской.
Узнал он позже, брат семьи опальной,
Об акте заключительном, финальном.
Остался шрам на камне, на мундирах,
В казарменных конюшнях, на квартирах,
В истории российского дворянства,
В душе поэта, в судьбах государства.
* Единодушие помогает (лат)
IX Littera scripta manet*
Друзей своих любить не мудрено:
Вся жизнь проходит с ними торопливо:
Во встречах и прощаниях счастливых
Взрослеем, старимся с друзьями заодно.
А лира именитого поэта
Слетала с кончика пера потоком света,
Играли красками необычайных тем
Полотна ненаписанных поэм.
Влюбляясь в каждую хорошенькую даму,
Пропитанный гармонией и драмой,
Он, небом избранный, творил на радость всем,
Чтоб в сладких песнях передать потомкам
Историю российской славы громкой;
И в Болдино – немытой стороне,
Забытом захолустье в центре мира,
Слагал предания о гордой старине,
Воспел Петра – жестокого кумира;
“Онегина”, зачав ещё на юге,
Дописывал под вой осенней вьюги.
Деревни покосившийся пейзаж
Пропитан был поэзией печальной,
Перо скрипело, таял карандаш –
Работал по ночам поэт опальный;
Объятый тишиной и слогом новым,
Склонялся над Борисом Годуновым,
Вёл разговор с тенями не спеша
О Моцарте, об Анджело, Сальери...
Мерцали свечи, до утра горели,
Волнуясь и растроганно дрожа.
И вдохновением его жила душа.
* Написанное остаётся (лат)
X Omnia ars imitatio est natural*
Был Летний Сад прохладой напоён;
Кленовые аллеи нежно рдели,
И листья падали в холодный водоём,
Где отражённого румянца гроздья зрели,
И лебеди, как в зеркало, глядели.
Ограды кружевной легка душа;
Аврора, Немезида и Помона
Стояли, в белом мраморе дыша,
Повержена Петром была Горгона;**
Амур лежал. Над шалуном, радея,
Склонилась грациозная Психея;
Над статуями женщин молодых
Тончайший запах аллегорий веял;
Разлёты струй фонтанов озорных
Резвились свежестью искристых брызг шальных...
А в домике Петра застыл покой
Торжественной минуты роковой.
Судьба уже отправилась в дорогу,
Готовя миру поворот крутой.
Поэт в саду скрывал свою тревогу.
* Всякое искусство есть подражание природе
** Пётр I изображён в образе Персея,
победившего медузу Горгону
XI Excidat illa dies!*
На Чёрной речке снег лежал махровый,
Шинель и шуба брошены на снег;
У Комендантской дачи – бор сосновый,
Стволы берёз белели на просвет.
И торопились оба секунданта
Отмерить десять вдавленных шагов,
И пулею француза-иммигранта
Неумолимый рок уж был готов
Пронзить поэта чувственное тело,
Что никогда не надевало риз,
И завершить трагедией умело
Натальи Николаевны каприз.
Когда молва для каверзы готова,
Развязка удивительно близка...
Как камень из пращи‚ взлетело слово
И опустилось прямо у виска.
Душа освободилась от предела,
Молчанием почтив жестокий мир...
Лишь хмурая свеча во тьме горела.
Поэт ушёл.
Продолжил жизнь кумир!
* Да погибнет тот день! (лат)
XII Ars longa, vita brevis*
На холмике, зовущемся Парнасом,**
Умолкли птицы, стало тихо разом.
Сосна седая помнит двести лет,
Как приходил к её стволу поэт.
Он не был счастлив в этом мире прозы
И каждодневной мерзости людской.
Прекрасные порывы, словно розы,
Хранят недолго тонкий запах свой.
Перо остыло,
чудное мгновенье,
Как облако на небе, разошлось...
Необоримой волей провиденья
Тревожат музы наше поколенье,
И тянется рука к изгибам лиры...
Вернитесь, павшие кумиры!
* Искусство вечно, жизнь коротка (лат)
** В селе Берново Тверской области, где любил
бывать А.С.Пушкин, есть холм, прозванный
Парнасом
Возвращение блудного сына
I. Отец
Мой сын, когда ты уходил к чужим порогам,
Где находил ты кров вдали от дома,
Зачем тебя, бунтующего, Бог
Отправил в путь дождливый?
Разве мог
Ты знать заранее, что будет впереди?
От денег, власти, славы и любви
Ты отказался.
И в груди моей
Остался след суровый давних дней.
Я вижу рубище и рваные сандалии,
В порезах руки и петлю на талии
И голову обритую твою...
Но ты вернулся, я благодарю
Всевышнего, что вижу сына вновь
Хоть перед смертью...
Молодеет кровь
От дум всечасных, что закрыть глаза
Мне сможет младший сын...
Опять слеза
При мысли о лишениях и боли
Мне застилает свет.
Подобной доли
Мы оба не заслуживали, сын –
Скитался ты вдали, я жил один...
Но, вижу, сохранил ты свой кинжал,
А, значит, до бесчестья не упал –
Изгой, бродяга, помнил, чей ты сын,
Я большего от жизни не просил.
Униженный, колени преклонив,
И голову на грудь мне опустив,
Ты слёз не льёшь, мой уважая сан,
Свой красный плащ тебе с прощением отдам,
Пусть видят все вокруг, какой ценой
Оплачена дорога в дом родной.
В разлуке понял, кто друзья твои? –
Ответь мне, сын, пока мы vis-à-vis…
И сын, пришедший к горькому концу,
Был как Исус, вернувшийся к Отцу.
II. Сын
Прости, отец, я глупым был юнцом,
Когда с гордынею своею не смирился,
И, разорвав семейное кольцо,
Я в путь, дотоль неведомый, пустился.
Беспутный сын, все правила поправ,
Как молодое дерево, ранимый,
Я злого гения неукротимый нрав
Направил против вас, так мной любимых.
Пройдя все муки ада на земле,
Переродился, выжил и не сгинул,
Распутство, праздность вы простите мне...
Твою и брата осознав обиду,
Я снисхожденья от него не жду.
Лишь ты, мой друг, старик подслеповатый,
Готов помиловать и позабыть вражду,
А он, я чувствую, презрением объятый,
Смириться не захочет с тем, что вновь
Я в доме нашем поселюсь отныне,
Что возвратилась прежняя любовь
К тебе, не позабывшему о сыне.
Приём радушный твой не по душе
Ему, ревнивому, разгневанному брату...
Благослови сынов на рубеже –
Мы оба пред тобою виноваты.
Даная
I. Саския
Аристократка молодая,*
Была я счастлива – Рембрандт
Писал восторженно Данаю,
Оттачивая свой талант,
И красота его палитры,
Убранство ложа и шелка,
И радость ангела, в улыбке
Взирающего с потолка,
И скромность моего наряда,
И дождь заветный, золотой
Являли Господа награду,
Но был коротким праздник мой…
II. Секрет художника
Влюблённый в Саскию Рембрандт писал Данаю,
Прикрыв от взглядов вожделенных стан любви.
Амур улыбчивый, к ней небо призывая,
Уж Громовержца** плод благословил.
Среди роскошного убранства медной башни,
Данае, заточенной там однажды
В мечтах о сыне – баловне небес,
Пролился золотом желанным дерзкий Зевс...
Пленённый ангельским её лицом,
Приник к Данае Бог и стал отцом.
Но Саскии недолго длился век,
И вот уже Гертье,*** коварна, лжива,
Велит писать мифический портрет
С неё, позируя игриво.
Ещё одну Данаю дарит миру,
Заканчивая новую картину
Поверх готовой, мастер светотени.
Творец, маэстро, живописи гений
Изобразил Гертье намеренно нагою,
В призывном жесте с поднятой рукою.
Но ни дождя из золотых монет,
Ни радости в картине больше нет...
Рыдает связанный амур на фоне ткани,
Другую женщину, пронзенную желаньем,
Он лицезрит отныне -
Вот сюжет...
Но почему тревожит красный цвет?
* Саския – жена Рембрандта, умершая от чахотки в
тридцатилетнем возрасте
** От любовной связи с Зевсом Даная родила Персея
*** Гертье – служанка Рембрандта, с которой он
некоторое время сожительствовал
Душа Героя
Алексею Стилю, живописцу и скульптору
Пролог
Расписавшему Храм
Сквозь витражи раскалённый закат расплескался в аккорде.
Не умещается миг вдохновения в мощной ротонде.
Купол прогнулся, намеренно взорванный дерзостью века,
Рвётся наружу, Богами завещанный, Дух Человека.
Славен герой на дорических фризах в объятиях тени.
Новые краски ложатся на фрески иных поколений.
И кракелюры напомнят потомкам о подвиге духа.
Восторжествуют фантастика света и кисти наука.
I. Пробуждение
Корпускулы извне
потоком льются в центр Вселенной,
где бодрствует пророчество,
покоясь на колоннах времени.
Сознания заветный уголёк вдруг вспыхнул,
разгораясь постепенно.
Младенца сон в уютной колыбели
нарушен суть несущими явленьями.
Он, младенец,
Творца величие ещё не сознавая,
явившемуся миру удивлён,
скользит глазами, полными смятения,
по вычурам необъяснимого видения.
Как широко раскрыты его глаза
неясным чувством рая.
Исходит благодать со всех сторон!
А что она такое – благодать?
Она какая?
Звучит мелодия.
Лишь миг тому всем управляла тьма;
Всё это – сон:
Луна в своём величье,
И этот свет! – дивит своим наличьем –
и сквозь – парят, как два герба,
Герой и тень его – Судьба.
II. Видение
Над визуальным абрисом планеты
витают незнакомые сюжеты.
На циферблате жизни – карнавал.
Судьба являет женское начало,
чьё лоно ждёт Героя величаво
у рубежа,
где чувства правят бал,
где путь от целомудрия юнца
лежит через долину долгой муки
сквозь пляску времени, которой нет конца...
Там интуиция тождественна науке.
И в страхе за иллюзию веков
орлица с настороженностью меткой
парит в экстазе, вырвавшись из клетки,
взмывая по спирали облаков.
Там Жизнь бросает вызов старику,
что Мудрость Знаний олицетворяет,
утрачены иллюзии...
Ему,
что Веры чудодейственной алкает,
ночами снятся грозные химеры,
прорвавшиеся вдруг из барисферы.
III. Искушение
В день, когда сонмы планет соберутся в созвездии Рыбы,
Пусть индивидуум внешнему миру объявит свой выбор.
Перст неизбежно в толпе равнодушных отыщет Героя
И обратит, соблазнившихся яствами, в стадо свиное.
Нет, не дано покорившимся славу снискать Одиссея,
Им не подняться до подвига духа, во страхе робея,
Легче, как все, без борьбы, без особых трудов и лишений
Ленно следить немигающим глазом за ходом свершений.
Праздным, обманчивым счастьем наполнятся сытые жизни,
Это Судом им простится. Когда? После горестной тризны.
К личному выбору будет готов только дерзостный гений,
Рядом с которым Судьба держит меч в ожиданье решений.
Непредсказуем исход неизбежно-жестокого боя,
Ангел с Олимпа проводит напутственным словом Героя,
Верность Идее доказана может быть праведным Действом,
Подвигом ратным в сражении Воина с жалким плебейством.
IV. Битва
Уже Герой на поле битвы,
Уже молитвы прочтены,
Все краски яростной палитры
На холст земной нанесены.
И статус-кво уже недолго
Веленьем обветшалым долга
Противиться сумеет боем
Герою - он искусный воин.
Задавшись целью наивысшей,
Он разрешит конфликт зависший.
За собственную веру, правду
Сравнится мужеством на равных
В единоборстве с грозной силой –
Драконом с головой змеиной.
От давних лет, от материнства,
Явившись с Господом на свет,
Необъяснимое Единство
Того, что Да, всего, что Нет,
Под взором яростным, орлиным
Переплелось в клубке едином.
Был труден беспощадный бой.
Но вот в последний миг кровавый,
Взмахнув безжалостной рукой,
Взял верх над Гидрою Герой,
Повергнув торс змеиноглавый.
И пали грозные темницы,
Над ними закружили птицы,
Пролилось с радостью вино
И Древо Знаний расцвело.
Судьба сумела повернуть
Историю на новый путь.
И снизошло благодаренье
Божественному Провиденью.
V. Торжество
Величье Духа, возвышенье
и наивысшее соединение
двух признаков природы, двух начал...
Триумф Героя в схватке означал
победу Принципов над долгой властью Тьмы
в процессе нескончаемой борьбы.
Был симбиоз заложен изначально,
и к Славе он Героя не случайно
привёл, где Света торжество
и крыльев дерзновенных волшебство.
В бессмертье отправляется Герой
в объятье вечном с собственной Судьбой.
VI. Эпилог
Святой Грааль
Грааль...
Он – философский камень
и основные принципы наук.
Святой Грааль многообразен
и завершает полный круг.
Круг от начала жизни до конца.
Сама Душа в нём и святое Имя.
В нём Истина,
на коей мир стоит,
Сверкая гранями
слепящими своими.
Найдётся ли младенец
иль старик,
Чтобы из Чаши этой
причаститься,
Гармонию объять,
не усомниться
В прозрении,
с надеждой глядя вдаль?
Для каждого он свой,
Святой Грааль.
Похищение Европы
Дьявол начинается с пены гнева на губах у ангела
Григорий Померанц
I. Европа
Дочь финикийского царя
(ей дал отец Европа имя)
Была прекрасна, как заря,
и златокудра, как богиня.
Она гуляла по лугам,
цветы срывая безмятежно,
Среди лазоревых лагун
под тихий всплеск волны прибрежной.
Палящий зной и суета,
гортанность городского шума
Ей надоели... И она
о милом Принце думу думать
Пришла сюда... О, если б вдруг
судьба ей подарила милость…
И слышен сердца лёгкий стук –
Европа, кажется, влюбилась.
В мечтах её летели дни,
ей птицы щебетали песни,
Как будто ведали они,
что гимн слагали о невесте,
Чья неземная красота
воспета будет Тицианом...
Младая девственница та
ещё не ведала обмана.
Жила свободная от пут
дарительница жизни новой,
Готовая беречь уют
в счастливый день и в час суровый,
Хранить для алтаря любви
с его божественным причалом
Все добродетели свои
как жрица женского начала.
II. Похищение
Природа неясной тревогой в лицо её дышит,
И вот к финикийскому пляжу всё ближе и ближе
От края священной, омытой слезами земли,
Белее песка и едва различимый в дали
К ней движется бык – и Европа, к животным добра,
Глядит без опаски. Смиренно склонивши рога,
Бык ближе подходит, вальяжно ей машет хвостом
И выглядит мирным, совсем незлобивым Тельцом.
Красавица гладит широкую спину быка
И нежно щекочет покрытые шерстью бока,
Целует его золотые с изгибом рога,
Любовно склонившись к упругому телу врага.
Бык лижет ей руку, ложится у ног, а потом
Ей вкрадчиво шепчет: «Давай покатаю верхом».
И юная дева без страха садится на круп,
А бык вдруг вскочил, бык неистовым сделался вдруг,
Глаза его кровью сверкнули, движеньем одним
Он кинулся к водам лазурным, поплыл, как дельфин.
Бедняжка успела вцепиться в крутые рога,
О помощи тщетно взывает и дышит едва.
Блестят, как алмазы, тяжёлые капли воды,
Страданья Европы заведомо предрешены –
Сам Зевс-громовержец, а вовсе не ласковый бык,
Скрывал от неё до поры свой воинственный лик.
Похищена Богом, царевна пощады не ждёт,
Вода потемнела, зверь к берегу быстро плывет,
И вот уж насильник к желанному телу приник,
Но Принцу не слышен любимой неистовый крик...
***
Над старой Европой – частицею материка,
Завис полумесяц, рогами пронзая века,
Померкли столицы, мечетей восточная вязь
Вокруг куполов, колоколен, крестов обвилась.
К каким берегам уплываешь ты, мать и жена?
Европу опять похищают – легенда жива.
СОНЕТЫ
Семантический анализ слова «СОНЕТ»
Моя жена имеет утончённый вкус к стихотворчеству, и я с этим «несчастьем» ничего не могу поделать. Когда однажды, наскоро состряпав очередное произведение, я показал его Соне (так зовут мою лучшую половину), оно ей не понравилось и СОНЯ сказала: НЕТ! Это и побудило меня наречь моё стихотворение «СОНЕТ». В нём очень кстати оказалось всего четырнадцать строк.
Классический сонет, безусловно, писался пяти или шестистопным ямбом. Однако, в современных литературных источниках это правило, как, впрочем, и ряд других, опускается, носит рекомендательный характер, либо ограничено замечаниями типа:
«… русский сонет довольно редко придерживается классических схем».Процитирую Игоря Бурдонова: «В конечном счёте, традиция существует для того, чтобы её осваивать, а, освоив, – нарушить, и тем самым, – продолжить. Как любили говорить китайцы: «Он освоил стили своих предшественников и на склоне лет решился создать свой неповторимый стиль». При основном удельном весе ямбических форм в коллекции сонетов, написанных мною, используется и хорей, и амфибрахий, и дактиль. Более того, венок сонетов написан анапестом.
Глаза
Эти глаза неспокойны, как море.
Вижу в них сумерки, отблески горя.
Часто ловлю я своё отражение
В радужной фата-моргане смятения.
Эти глаза... В них солёные воды
Гасят пожары ненастной погоды,
А если тучи не застят простора,
Дарят смиренную ласковость взора.
Я не смельчак и не витязь отважный,
Но утонуть я мечтал не однажды
В кротких, как всплеск, чародеях движения,
В окнах, зашторенных для сновидения.
В бездну глухую гляжусь безответно,
И седина моя меньше заметна...
Сиреневый дым
Мадригал венка сонетов
Паровозный гудок, как прощальное эхо
Отходящей в нирвану любви.
Был перрон, удалявшийся медленной вехой –
Наш последний глоток визави.
Дождевая слеза на созвездьях сирени
Уносила лиловый секрет,
Что откроются памяти ветхие двери
В эту встречу сквозь множество лет.
Проскользнув по фортуны неровному краю,
Мы бездумно расстались в тот день...
Стрелок бег, светофоры во мглу улетают,
Чёрный шлейф над толпой деревень.
Терпкий чай, сигарета впотьмах,
Запах гари и соль на губах.
Настроение
Меланхолик, уставившись в мир
Завершённой навек пасторали,
Наблюдает туманный эфир
И лугов незабвенные дали.
День уходит, прохладен и сир,
В беспроглядность вечерней вуали,
И молитвой закончен клавир,
Что завещан ночному роялю.
Ожиданье любви настоящей...
И во сне из берёзовой чащи
К нему ночью приходит пастушка.
И слышна невеселая песня
О забытой в деревне невесте,
О слезе, увлажнившей подушку.
Сонет о современном мире
Весь мир кипит, агонией террора
Пропитан шлейф проклятых новостей,
Мы, как в гипнозе, новых ждём вестей
С экранов нашей утренней Авроры.
В адреналине пагубных страстей
Барахтается стая борзописцев,
А элитарный клан эквилибристов,
За власть не дрогнет наломать костей.
Привычным ставший комплексный обед:
Победы, курс, перечисленье бед
С десертом в виде будущих терактов,
Грозящих горем затопить наш дом...
Народы поглощают пойло фактов,
А мы, поэты, творчеством живём.
Сонет на память
Не считал я утраченных женщин,
Сколько их пронеслось чередой...
Вам, прелестным, сонет мой завещан,
Благодарный поклон мой земной.
За любовь или просто за щедрость,
За стихи, что читал наизусть,
За улыбку, слезу, за неверность,
Добродетель, отраду и грусть.
Извиняя капризы природы, –
Угадать бы, где явь, а где сон –
Чту страстями побитые годы,
Не припомнив ни лиц, ни имен.
Вниз по Лете, волною играя,
Моя память событья сплавляет.
Ода белоснежному Пегасу*
Попытка безупречного сонета**
Я лошади сонет свой посвящаю –
Когда сразил Горгону доблестный Персей,
Конь белокрылый, гривою играя,
Предстал глазам отца – Владыки всех морей.
Он, молнии и громы доставляя
С Парнаса на Олимп, самих ветров быстрей,
Служил главе богов, и Зевс в начале мая
Метал армады стрел в животных и людей.
Копытом дерзким топнув как-то раз,
Любимец муз в горе пробил источник,
Вода в котором девственно чиста...
Хранит то чудо ревностный Пегас
И вдохновенья влагою проточной
Кропит поэтов пылкие уста.
* Пегас – сын Посейдона и медузы Горгоны, которой Персей отрубил голову и из плоти которой и родился Пегас.
** Сонет (мифологема, итальянская форма) состоит из двух катренов (abab, abab) и двух терцеров (cde, cde), позволяющих выполнить условие 154 слогов, необходимое для идеального сонета. Написано
пятистопными и шестистопным ямбом с чередованием мужской и женской рифмы, причём открывается женской рифмой и заканчивается мужской в последней строчке.
В катренах использована сквозная пара рифм, в них на один слог больше, чем в терцерах. Каждая строфа заканчивается точкой, ни одно из слов не повторяется. Выполнено условие: завязка, развитие, кульминация, развязка. Последние две строки являют собой замок сонета.
Конец литературы
Они появились в эпоху, которой не нужны,
которая не читает.
Валерий Сердюченко
Листки стихов ходили по рукам,
Их тайно и восторженно читали,
И в белый, рифмой вымощенный храм
По записи достойных допускали.
Поэт был исполином, слыл мессией...
Под ветром слов, от боли трепеща,
Светила послепушкинской России
Зажжённая поэзии свеча.
Творец от Бога – выше человека,
Эмоции ума дарил стихам…
Но миновала в спешке четверть века,
И вот стою я, подпирая храм
Уже пустой, как паперть в день забвенья,
С талантом, скомканным в кармане заточенья.
P.S.
…листки стихов ходили по рукам...
Неоконченный сонет
Играют жизнь в обшарпанном театре
под бутафорским шиком задников и люстр,
где зритель не фиксирует в азарте
помятость декораций, ложность чувств.
Для тех, кто на бродвеях и монмартрах
фортуною допущен в мир искусств,
репризы продолжаются в антрактах,
с загримированных соскальзывая уст.
И каждый выход, новою судьбою
оплачивая автора каприз,
актёр опять становится героем.
Слеза из-за кулис под крики «бис»,
а что не в свете рампы – то пустое...
Янтарная женщина
Ты светишься, прозрачна и легка,
Напоена нектаром благородства.
Есть у спирали жизни три витка -
Рождением один из них зовётся.
Последний, третий, - подведёт итог.
Блестит второй, как сталь при лунном свете.
В крутых извивах пройденных дорог
Мне подарил тебя попутный ветер.
Сидим одни, обнявшись, в поздний час -
Живой портрет в посеребренной раме -
Избытка чувств волна ласкает нас
И льёт покой свечи янтарной пламя.
К твоим глазам, зелёным, как трава,
Идет наряд – моей любви слова.
Собираясь в Петербург
Растворилось в пролетевших днях
Наше доморощенное детство.
Странствует в неведомых краях
Молодости шумное наследство.
Еле слышны сквозь туман времён
Оживленных праздников аккорды...
И остались мы с тобой вдвоём,
Внуки‚ память и морщин фиорды,
Думы о покинутых местах,
Привкус ностальгии на устах.
Эту связь нарушит только смерть‚
Но она пожалует не скоро.
Впереди – событий круговерть
И дорога... в наш любимый город.
ПЕСНИ
Музыка шагов
Мы шептали молитвы горящим свечам,
Отдавая всю радость коротким ночам,
Не стесняясь поэзии слов обнажённых
И касания рук, безраздельно влюблённых.
Без фальшивых рулад и глубоких длиннот
Мы читали с листа философию нот,
В унисон два мажорных аккорда звучали,
Пряча тайную боль диссонансов печали.
Припев:
Шелестел, как страницами книг, листопад,
Твой наивный вопрос – мой ответ невпопад,
Когда вместе брели вдоль ажурных оград
И оплакивал осень простуженный сад.
Не заметив по юности скрытой беды,
Камертоном не выверив точность судьбы,
Просмотрели, что тень отчужденья росла,
И струна порвалась без причины, без зла.
По инерции свой продолжая полёт,
Звуки скрипки волнуют и флейта поёт,
Но уже ни признаний, ни счастья, ни слов,
И растаяла музыка наших шагов.
Припев
Игрок
Бьют куранты по памяти прошлой,
Выше ставок мой разум тревожный,
Пусть рулетка шальная кружится,
Счастье там, куда шарик ложится.
Неудачи меня не остудят,
Ведь красивые женщины любят
Игроков, что рискнуть не боятся,
Счастье там, куда кости ложатся.
Припев:
А в пыли придорожной – с чьих-то плеч аксельбанты,
Был мой прадед-картежник отставным адъютантом,
Всё, что раньше любили, перешло в ностальгию,
Обещали кареты возвратиться в Россию,
Но кареты забыли возвратиться в Россию.
Глаз стремительных вызов не прячу –
Пусть Фортуна пошлёт мне удачу,
Честь дворянская в сердце стучится,
Счастье там, куда карта ложится.
Бьют куранты, скрипя осторожно,
Скоро утро – победа возможна,
Ну а если несчастью случиться –
Счастье там, куда пуля ложится.
Припев:
Эполеты
Исписались поэты, изругались супруги,
Застревали кареты в перепуганной вьюге.
Фаэтоны несчастья средь измученной пыли ...
И ни доли участья, только память, кем были.
Припев:
Эполеты, эполеты, эполеты,
Эполеты‚ милые чудачества,
Эполеты, эполеты,
Сколько в вас изящества.
Кто корнет, кто поручик, испитой подполковник...
Чемоданы без ручек, с вензелями половник.
Исступлённо метались по враждебной чужбине
И в поту просыпались в непонятном Харбине.
Припев
А в Париже и Риме в сумасшедшей кадрили
Молодые графини на панель выходили.
Чья-то жуткая шутка: вместо жизни, – гитара,
Прошлых лет институтка – нынче фея из бара.
Припев
Renovation
Песня к кинофильму “The Gun”
I’d like to hold your soul,
My arms will touch it softly,
Your love confession I’ll hear,
Words that were twisted with grief,
And secrecy of your dreams,
That never followed through.
Refrain:
I will fight all your dreadful fears,
And the music of tears,
New-planted seeds,
Your very needs
Let me hold in my arms (3 times)
You drowned your emotions
In tides of loving ocean,
Your soul will certainly heal,
Your heart will merely feel
My thoughts, devoted to you
With love, my cherished love..
Refrain:
I will fight all your dreadful fears,
And the music of tears,
New-planted seeds,
Your very needs,
Let me hold in my arms (3 times)
Let me hold in my arms
Forever…
ИРОНИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ
А.С. Пушкину
Родись я, скажем, раньше на сто лет,
Сегодня быть мне тоже знаменитым:
В библиотеках вывешен портрет,
А в тридцать семь, наверно, быть убитым.
Но посмеялась надо мной судьба –
Не в моде умирающие стансы,
Поэзии подведена черта,
И не читают, не поют романсы.
У юной современности в чести
Талант иной, иные наслажденья,
А мне свой груз заказано нести
Приметной датой своего рожденья.*
От наважденья некуда сбежать,
Преследует меня нещадный разум,
И рифм несчетных праведная рать
На место падших заступает разом.
Июнь шестого – правда, Близнецы?!..
Но Ты велик, а я живу мечтою,
И если мне не суждены дворцы,
Довольствуюсь квартирою пустою.
* 6 июня 1939
Встреча
Вот встретились – толкуем то, да это:
Подагра, и давленье, и успех,
И надвигающейся старости приметы,
И общий друг, ушедший раньше всех.
Жена поблекла, сам давно не ястреб.
Нам медицина продлевает честь.
Мы осторожны в выпивке и яствах,
А у соседа горничная есть ...
И в отпуск не пойдёшь – забит регламент,
Всё реже встречи с близкими людьми,
И ноет там, где жёг когда-то пламень,
И бляшками холестерин в крови.
Хотелось бы в Европу съездить вместе,
Тряхнуть и стариной, и кошельком,
И вспомнить нашей молодости песни,
А к горлу подступает горький ком.
Несправедливо, но, увы, не ново,
Всё так и будет тлеть и догорать...
И вместо заключительного слова
Позволь, мой друг, хоть раз тебя обнять.
Запой
Ни рубли, ни святотатство,
Ни извечное коварство
Моего не тронут дома
И меня с бутылкой рома.
Испросив Христа прощенья,
Буду пить до пробужденья,
До забвения причин,
Почему я пью один.
Я уйду и дверь закрою,
И с улыбкою незлою
Огляну толпу людей
В мягком мареве теней.
И душа моя больная,
Где-то в сумерках витая
И покоем дорожа,
Переселится в ежа.
Стану круглым и колючим
И сомненьями не мучим
В лес уйду и стану жить...
Рому надо бы долить...
Акростих о верности
В верности есть немного лени, немного страха,
немного расчёта, немного усталости, немного
пассивности, а иногда даже немного верности.
Этьен Рей
Прости, что не ленив и не пассивен,
Расчёта отродясь не ведал мук.
О, как я был до глупости активен,
Срубив без страха всем известный сук.
Ты не страдай, что ведал я путан,
И вновь прости...
Хотя бы, за талант.
...И всего-то? (житейская сказка - быль)
... это и понятно: вы видите, я беременна...
... мы прожили вместе уже столько лет...
Мой суженый, отец моих детей –
Заботливый и ласковый мужчина.
Чуть припозднившись после встречи с Ней,
Оправдывался вескою причиной.
Я верила решительно всему,
И наша жизнь текла без лишних трений.
Он мой кумир, мой друг и потому
Вне ревности и пошлых подозрений.
Но суть любви немыслимо сложна,
И дни летят, и тело, знаем, бренно.
А жизнь вокруг соблазнами полна,
Которые настигнут непременно.
Я знаю, что проблема не во мне,
А в том, пардон, как созданы мужчины:
Они не любят стрессов в голове
И возле шва, где сходятся штанины.
И вот в один из заурядных дней
Звоночек в дверь застиг меня за стиркой,
И дама, где-то возраста детей,
Возникла с очень мягкою улыбкой:
«Вы знаете, где муж Ваш был вчера?
Подумайте, и Вы тотчас поймёте...
Со мною он проводит вечера,
Когда сидит подолгу «на работе».
Вдруг холодом в лицо дохнул июль:
Он нужен ей, девица ждёт скандала,
Но я, раскрыв лежащий ридикюль,
Бесстрастно, но напористо сказала:
Мужчины так порочны и легки,
Их манит, что глупее и моложе...
Я уплачу за все его грехи,
Он сколько Вам, мадам, остался должен?
Брошь
Среди игривых угольков
Каскадов трепетных шелков
Свидетель нежного объятья,
Я гордым украшеньем платья,
Как луч разбуженного утра,
Переливаюсь перламутром.
Играю света огоньками
При каждом вздохе божества
И отражаюсь зеркалами
По всем законам естества.
На самом крае декольте
Вздымаюсь в чувственном порыве,
Как всадник молодой в седле,
Любовь завидев на обрыве.
За переливами муара
Растёт волнение в груди...
А на меня глядит тиара,
Глаза не в силах отвести.
Живём, пока живём ...
Суд государственный, третейский
Грехам назначат меру‚
Осудят за эпикурейство‚
Свою навяжут веру.
Людские слабости, пороки
Расставив по ранжиру‚
Ликуют судьи и пророки‚
Цензура топчет лиру.
Не им судить, не нам сдаваться,
На всё есть Божья воля.
Нам здесь не вечно оставаться
На ветреном приколе.
Пока влекут мужские нужды,
Платить мы будем цену.
…брюнетки созданы для дружбы,
блондинки – для измены.
Ироническоe
Ах… ты мила, как наши кошки,
И безупречна, словно лань…
И я люблю тебя немножко –
Ты на меня, красавца, глянь:
Горящий взгляд, почти что молод,
Слегка небритый, озорной,
Мне всё равно, что жар, что холод –
Неприхотливый я такой...
А ты – добра, стихи читаешь
И критикуешь без конца...
Ещё тебя я обожаю
За выражение лица,
Когда, пардон, на стройных ножках
Ты, равновесие держа,
Бежишь по жизненной дорожке
От возбуждения дрожа.
Вот никогда ты не умела
Держаться ровно на бревне
И нахлобучить тапок левый,
На правой прыгая ноге...
Прерву развитие сюжета,
К чему корить – любовь же зла...
Я смог простить тебя за это,
Прости и ты меня, козла.
Ложь
Ложь не к лицу мужчине средних лет.
Его седины сделали мудрее,
Очаг семейный греет всё теплее,
И хочется домой, где ждёт обед.
Не бесится в крови тестостерон,
И где-нибудь болит, хотя не часто,
И решены проблемы жизни частной,
Покой души желанный обретён.
Но вдруг, ах это злое – вдруг,
На службу, где корпели два еврея,
Взята зачем-то молодая фея –
Владелица красивых ног и рук.
Ей в связь вступить, как выпить чашку сока.
Особа любит пожилых мужчин,
Естественно, её срамной почин
Разбудит то, что спит не так глубоко...
Измена не сегодня родилась,
Любимая жена, семья, достаток,
Не остановят резвости остаток
И любопытства временную страсть.
И вот уже в разгаре адюльтер,
А чувства, остры как на поле битвы,
Диктуют сердцу бешеные ритмы,
Сорвавшиеся с места и в карьер.
И, как в порнографическом кино,
Бушуют страсти в каждом вздохе, взгляде...
Вы не судите строго, Бога ради,
Безумие, что было так давно.
Догадка, озарившая жену,
Вопрос, как будто заданный не к месту,
И ложь святая выше Эвереста,
И сага, не пошедшая ко дну.
Воспринимать не надобно всерьёз
Мужские шалости на склоне лет суровых,
Ничто не ново под Луной, не ново,
А жизни путь – один большой курьёз.
По Фрейду
Мы все одной породы дети,
Попавшие к природе в сети,
Но вот, признаться, малый таз –
То, что приводит нас в экстаз.
Идут красотки вдоль бульвара,
И каждой требуется пара.
Одна, другая то и дело
Под взгляд подставят своё тело.
Нога длиною поражает
И что над ней не раздражает,
А дольки увлажнённых губ
И стоика с ума сведут.
И пульс пронзительным ударом
Звенит, как струны у гитары,
Когда волнительная грудь
Зовёт тебя в далёкий путь.
Забывшись, не соображаешь
И вглубь видения ныряешь,
Как вдруг жена... – ну да‚ жена,
Окликнет, чуть напряжена.
А ведь подумать, так нормально,
Что изменяем мы ментально,
Храня, как знамя на посту,
Своих “регалий” чистоту.
Дать взаймы
Когда ты одолжил пятак,
Его судьба тебя не тронет:
За ним не пустишься в погоню,
Не стукнешь в грудь себя: Дурак!
Когда ты «тыщу» одолжил,
Ты просто спятил - не иначе,
Себя заложником назначил
И что случилось - заслужил.
А потому, подумай раз,
Затем второй, за ними третий ...
Дай мне взаймы – ничто на свете
Тогда уж не разлучит нас.
Аллитерация
У меня было жёсткое детство –
Я веду себя резко и дерзко…
Никуда мне от детства не деться
И от памяти не отогреться.
Мне на рану насыпали перца,
Приоткрыли запретную дверцу‚
И заметили у иноверца
Измождённое нежностью сердце.
Водопой или Республиканцы «Слоны»
против Демократов «Ослов»
Ослик с поклажей в полуденный зной
Горной тропинкой тащился домой.
Озеро встало ему на пути –
Ослик решил его вброд перейти.
Рыбки на солнце сверкают, играют;
Вот и Форель не спеша проплывает,
Нежно виляя прозрачным хвостом…
Как не заплакать, родившись Ослом?!
Всю свою жизнь делал трудное дело:
Мышцы устали, душа изболелась,
Ласки хотелось, воды ключевой…
Счастье, что есть на земле водопой.
Ослик по брюхо в прохладу вступил,
Чуть погрузился в податливый ил,
Ноги легонько расставил свои
И … возбудился от свежей струи.
В царстве озёрном не знали такого!!!
Клюнула рыбка без лишнего слова:
Пухлые губки ласкали умело
Слабое место у сильного тела.
Замер Осёл от подобной проказы…
Он про Ослиху не вспомнил ни разу!
Даже поклажи немыслимый вес,
Будто бы в сказке, мгновенно исчез.
Жирная Галка – коварная, злая,
Шашни в воде из гнезда наблюдая,
Стаду Слонов доложила об этом:
Рыбку Форель чуть не сжили со свету,
Ослику уши надрали – а жаль…
Кончилась басня – осталась мораль:
Если б не галки, в полуденный зной
Каждый осёл бы любил водопой…
Концепция Бога
Для муравьёв я свят и всемогущ,
непостижим, неясен, многозначен;
Слежу за ними сквозь завесу туч,
что сам же сигаретой обозначил.
Их муравейник приютил лесок –
заветная планета обитанья.
А я, шутя, в ладони взяв песок,
тайфуном смёл несчастные созданья.
Могу землетрясеньем разорить
их миллионный город, взявши палку,
потоп создать, вулканом опалить,
приехав в лес с друзьями на рыбалку.
А муравьи бегут – у них дела...
Двух придавил, как шаловливый школьник,
И сразу их наука поняла,
как грозен мой бермудский треугольник.
Могу, пальнув беспечно из ружья,
Обречь их утлый мир на Хиросиму,
И апокалипсис для них – всё тот же Я...
Как малые созданья уязвимы!
Философ я и аналогий друг,
и каверзная мысль меня тревожит,
что где-то в нам неведомом миру
живёт, следя за нами, грозный Боже.
Обед прозаика
Всё ещё роман не покорён -
В нём длинноты слюни распустили.
Погибают толпища имён
В мешанине глупости и стилей.
Мысль его живёт напряжена
И по мелководью хороводит.
Видно, не спроста ушла жена -
От добра немногие уходят.
Некому у скудного стола
Потакать немыслимому бреду‚
Высится надёжно, как скала,
Скукота, готовая к обеду.
Мемуары
Садик, песочница, дети,
Девочку в школе приметил,
Сдал сопромат по шпаргалке,
Чуть перепил на рыбалке,
Женщину чем-то расстроил,
Вновь помирился с женою,
Дети не слушали папу,
Год не платили зарплату,
Вспомнил про дальнего друга,
Встретился с бывшей супругой,
Влился в поток эмигрантов,
Стал ниже ростом и рангом,
Много освоил профессий,
Шел за десятком процессий,
Радость – приехали гости,
Зал, юбилейные тосты,
Дни стали явно короче,
Пенсия, старость и прочее...
Ночью терзают кошмары -
Вот и пишу мемуары.
Моему спаниелю
Дай, Джим, на счастье лапу мне...
С. Есенин
Ты рано, мой друг, начинаешь скулить,
Настырно пытаясь меня разбудить,
И тычешь в ладонь свой доверчивый нос...
Встаю и, одевшись, бреду на мороз
Из мягкой постели, от тёплой жены,
В тот час, кода веки ещё тяжелы,
Вдоль спящих оконцев, угрюмым двором...
И ты мне с любовью виляешь хвостом.
Под каждым кустом и у каждого пня
Твоя побывала собачья родня,
И, самозабвенно понюхав следы,
Ей там оставляешь приметы и ты,
А после бежим, кто быстрее, домой,
Туда, где тепло и где миска с едой.
Ревность
согласных поток
вдохновенье на марше
звоню на восток
только день у них старше
и слышится хрип
на краю телефона
какой-то старик
пробудился от звона
у лёгкой мембраны
скрипучие звуки
за ней окаянной
покоятся слухи
что ножка у стула
что дырка в наряде…
ты просто уснула
намаявшись за день
ленивая бренность
взывает к обиде
мохнатая ревность
ползёт в голом виде
на дне глухомырья
румяный от зноя
глотаю бессилье
и нет мне покоя
Деревенский сюжет (грустная пародия)
Вот идёт Эфиопка –
как пантеры шаги...
А. Берлин
Вот идёт Украинка –
та и шо цэ такэ...
Две больших половинки
на усталой ноге,
Свет струится от ляжки
к тёмной ямке пупка
И с обветренной ряшки
к перепутью лобка.
Свежесть мятной капусты
от платка на плечах,
Не по-девичьи грустны
вишни в чёрных очах.
Позолоченный крестик
меж упругих грудей,
Глядь – и кофточка треснет,
коль вздохнёт посильней.
Величаво ступает
и тревожит народ
Мимо сучьего лая,
вдоль тесовых ворот.
Запах бора сосновый
и в ознобе гармонь,
От авоськи тяжёлой
покраснела ладонь.
Треплет ласковый ветер
пару мокрых кальсон,
А коса ниже бедер
вторит им в унисон.
Уж закат догорает,
в гопаке Млечный Путь.
Пьяный муж за сараем
лёг в навоз отдохнуть.
Эволюция случайностей
Долгий ряд случайностей во времени –
Вот и я.
Всегда в себе уверенный,
Непокорный, шумный, озорной...
И моих ошибок шлейф за мной.
Видимо-невидимые связи,
Словно монограмм тугие вязи,
Длинные, загадочные, плавные,
Опытом добытые и, главное,
В априори признанные тайными
Мило называем мы случайными.
Должен быть творец, подобный маме,
У случайностей в космической программе:
Слишком сложен созданный сюжет,
Чтобы даже в миллионы лет
Эволюция могла кусок металла
Превратить в часы, мечи, орала.
Тот творец, пускай он будет Богом,
С бородой и облечённый в тогу,
Планомерно, не впадая в крайность,
Нам готовит новую случайность.
Ода лени
Не поленюсь потомкам в назиданье
Восславить лень – то нежное дыханье,
Которое укачивает нас.
Его лелеем и клянём подчас.
Мы лени вопреки встаём с постели,
Когда нам все до жути надоели.
Когда нам всё обрыдло до чертей,
Себя бросаем снова в мир страстей.
Ты – униженье, радость и отрада,
Бред оправданий, искушенье ада,
Оскомина измученной души,
И тела боль, и мужества гроши.
Мы выковали пагубный критерий
И множеством труда друг друга мерим,
Несём своих мозолей торжество,
Забыв, что нашей плоти естество –
Не мир взрывать, а созерцать природу,
Отдавшись лени ...
Лень закончить Оду.
Переплетение стихий
Неистов и упрям, гори, огонь, гори...
Булат Окуджава
Нельзя огонь перебороть огнём,
Как воду осушить нельзя водою.
Умнее – пламя усмирять дождём,
А водоёмы осушать землёю.
Благоразумна круговерть стихий,
Здесь у Творца была своя программа –
Нам выживать во власти энтропий...
А остальное – так элементарно!
Зажжём плиту, согреем кипяток,
Польём цветы на клумбе у фасада,
Дадим камину воздуха глоток...
Гори, огонь, гори в стихах Булата.
И.Л.
Не рифмовать в своих стихах нехоженых дорог,
Писать о том, что пережил – таков был Ваш урок.
Вы, может, правы, может – нет...
У каждого свой путь,
Но Вы пытаетесь учить, себя дубася в грудь.
Я лично Вам скажу в ответ, сокрывши Имярек,
Что Вы несимпатичны мне, скандальный человек.
Портрет Известного
Он знатный был оригинал:
Остёр, охоч до эпиграмм,
И то, что дерзко их писал,
Предпочитая звонкий ямб,
Что список им пленённых дам
Составил целый фолиант,
И то, что был бунтарь и франт,
Бретёр, а проще – дуэлянт,
Ему прощали за Талант,
Которым покорил весь мир
Поэт, повеса и кумир.
Диета
Путь к сердцу мужчины лежит через желудок
Жорж Санд
Ожидания полон,
зазвонил телефон.
Нет нас вечером дома –
замолчи, пустозвон.
У жены не любовник,
у неё лишний вес,
Зарыдает половник,
что в кастрюлю залез.
Пусто в доме, уныло,
но диету держа,
И меня не кормила:
не читала Жорж Санд...
Кто кого перевесит?! –
Я такой озорной,
И живу целый месяц...
Уже с новой женой.
Художественные ценности
Повешу взгляд на вешалку –
И, как в театр, на выставку...
Там парадоксов бешенство‚
Изящных форм неистовство.
Скрипач на колоколенке,
Коровы взгляд рассеянный...
Плывут по небу домики,
А я стою растерянный.
Не вижу гениальности
Там, где другие охают.
Живу в другой тональности
И не в ладу с эпохою.
Уважу дар проникшихся
Искусства катаклизмами,
На выставку вместившихся,
Чтоб обменяться измами.
В угоду вкусам каверзным,
С претензией игривою,
Что подано для трапезы,
Хвалю и в хвост, и в гриву я.
Шляпка
Хотелось быть твоею шляпкой
Мне, неразумному юнцу,
Чтоб укротить тугую прядку,
Сбегающую по лицу.
Лаская профиль твой изящный,
Скрывать вуалью звездопад
Миндалевидных глаз горящих,
Фривольный пресекая взгляд.
Хотелось трепет усмирить
В игривом молодом прохожем
И среди прочих шляп парить
Твоею поступью, похожей
На ритм лирических стихов...
И ты плывёшь, моя любовь,
В страстях миров и в звуках станса,
Прикрыв полями жар румянца.
На постое по весне
Офицеров расквартировали...
Предстояло им по вечерам
Прыть свою сверять с размером талий
Мимо дефилирующих дам.
Упивались воины-герои
Предвкушеньем будущих побед,
Их, признаться, факт не беспокоил –
Замужем красотки или нет.
Дерзко, не скрывая интереса,
Взглядом раздевали догола
Этих скромниц юные повесы…
А у тех кружилась голова
От мундиров, проплывавших мимо,
(Страсть к лампасам, право, не дефект)
И они походкою игривой
Силились произвести эффект.
Воздух напоён был ароматом
Пьяных трав в той южной стороне,
У служивых, в смысле вам понятном,
Распускались руки по весне.
Ожили цикады в одночасье,
Пели птицы и сирень цвела…
Звёздными ночами в омут страсти
Окунались юные тела.
Девушки в своих мечтах о счастье
Видели себя в краю невест,
А мужчины наслаждались властью
Галифе и в них приватных мест.
Может, не один усатый воин
Сердцем, плотью, золотом погон
Был любви пожизненной достоин…
Но приказ – и снялся эскадрон.
С днём рождения
В кутерьме, умудрённым в житейских науках,
К нам тот возраст приходит, который не ждут.
Мы, отдав свою молодость детям и внукам,
Продолжаем счастливый нелёгкий маршрут.
Как мы стали умны, осторожны, противны!
Всё, что будет, предвидим уже наперёд.
А симптомы болезней настолько активны,
Что любой из нас сам от себя устаёт.
Вот на этой возвышенной, радостной ноте
Поднимаю свой полный боржоми бокал,
И на вечный и скучный вопрос: как живёте?
Уже всё я заранее вам рассказал.
Так давайте поздравим друг друга с рожденьем,
С днём нелёгким, когда мы явились на свет,
С днём прекрасным, которого ждём с нетерпеньем,
С милым праздником, лучше которого нет.
Аркадию Гуровичу
Вас Анной звать...
Ведь это так элементарно...
Рояля вскинутое веко...
А. Гурович
Представлю: ВЕТЕРАН ЛЮБВИ,
МЭТР СТРАСТИ и ПЕВЕЦ СОИТИЙ,
Вложивший в образы свои
Эротику ночных событий.
Уж, мягко выражаясь, проседь
Библейский профиль оснежила,
В поэзии колдует осень,
Но как свежи её чернила...
«Вас Анной звать» – и сердце тает –
«Ведь это так элементарно»...
И в строках образы витают,
Катрены наполняя шармом.
Рифмует он чужие страны,
Как будто был там автостопом,
Хоть колорит немного странен,
Когда он бродит по «европам».
Какой пассаж, какая песня:
«Рояля вскинутое веко» –-
Мы чествуем, собравшись вместе,
Поэта, Друга, Человека.
Части тела
Голова
Если встать на голову,
Чтоб мозги повисли,
Это очень здорово
Для полёта мысли.
Тяжелее олова
Мудрости нагрузка,
Если встать на голову
С водкой и закуской.
Живот
Я – эмбрион. В пещере живота
Округлая глухая теснота...
Неведомая жизнь уже вросла
В загадочный регламент дня и сна.
Губами ещё девственного рта
Целую я замшелые борта,
Глаза во тьме не видят ни черта...
Светла гостеприимность живота.
Руки
Сбитые по амплитуде кулачищи,
Повторяя пройденный маршрут,
Взад - вперёд размахивают хищно,
Меряют убожество минут.
Правоту решают в толковище
Гири наших маятников - рук...
Если обладатель оных ищет,
Как приятней провести досуг.
Спина
Ты ноготками мне щекочешь спину,
Плетёшь следов легчайших паутину,
Перебегаешь пальцами равнину
Рецепторов, глухих наполовину.
Иссякла чувств стремительных лавина,
От шеи до крестца лежит ложбина,
Где кроется неясная причина
Глубокого хронического сплина.
Грудь
Две красавицы - сестры,
Как холмы на фоне зноя.
Башенки сосков остры,
Пахнут мятною травою.
Но в игривости своей
Наш Творец слукавил малость:
Изобрёл он для детей,
Чтобы взрослым не скучалось,
Чудо утренней красы,
Жар ночного рукоблудья -
Две молочных железы,
Называемые грудью.
Ноги
Что бы мог придумать Бог
Вместо пары стройных ног?!
Я не верю в чудеса,
Но представим на мгновенье
Два огромных колеса,
Данных для передвиженья.
И, скрестив колёс круги,
В элегантной модной позе
Восседает vis-a-vis,
Словно бричка на Привозе,
Моя новая мадам.
Выше ног, колёс простите,
Водружён изящный стан
С головою Нифертити.
Я подъехать к ней готов
По интимному вопросу
И застать её врасплох
На трепещущих колёсах.
Разогнала мой мопед
Поступательная сила –
Я столкнул её в кювет...
... на ногах удобней было...
The Butt
Let’s discuss the rear end:
Full of life like Disneyland,
Monumental as a house,
As beloved as Santa Claus,
Useful, sexy and as well
Cheerful like a wedding bell;
Round, rosy, nice and gay -
So important every day.
Простыми словами
Я не люблю стихи о вечности...
М. Сигалова
Селёдка, табурет, носки,
Метла и мусор в уголочке,
По платью – жёлтые цветочки
И запах вяленой трески.
Умыться, причесать виски
И позвонить по телефону,
Зайти в контору к управдому,
Перечитать стихов листки.
И сколько в дом ни приноси,
Жене казаться будет мало...
А солнце вставало,
И я шептал ему «мерси».
У меня конфликт
У меня конфликт с чужим покоем,
С мыслью, осуждённой на простой,
У меня давно конфликт с женою,
А с недавних пор – с самим собой.
Я живу вразнос, самозабвенно,
Превышая собственный предел,
И друзей теряю постепенно,
Самоустранившихся от дел.
Им, своей активностью мешая‚
Не даю заслуженно вздремнуть
И адреналином раздражаю
Патиной покрывшуюся суть.
В океане турбулентной жизни
Скоростью плачу за каждый миг,
А из под винта задорно брызжет‚
Изогнувшись радугой, конфликт.
Старость
Жрут болезни, изводит усталость –
Подбирается мерзкая старость.
Нас о ней известили заранее –
Вот и движемся к ней на заклание...
Что мне радость красивого дома‚
Когда гложет меня глаукома?
Что мне сытое сладкое лето‚
При наличии‚ блин‚ диабета?
Но особенно нет мне спасенья
От высокого крови давления.
И изжога проклятая мучит‚
И суставы болят, где-то пучит.
Я мечтаю‚ болезни отбросив‚
Эпикуром прожить свою осень‚
Без запретов жены‚ эскулапов‚
Все анализы в задницу спрятав.
Поэту Абстракционисту
В оценке стоеросового бреда
Не помогает жизненное кредо,
Поскольку бред не терпит возражений
И искажает сущность отношений.
Не убеждай меня в необъяснимом,
Не выделяй нелепости курсивом,
Фонтанами из лексики красивой
Залей пожар души своей плаксивой.
Оставь свои сравненья - заморочки,
Не видишь сам, что ты дошёл до точки?!
Забудь, что ты однажды был поэтом.
Напьёмся и поставим крест на этом.
Памятник
Воздвиг я памятник вечнее меди прочной...
...нет, я не весь умру...
Гораций
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный...
...весь я не умру...
Г. Державин
Я памятник себе воздвиг нерукотворный...
...весь я не умру...
А. Пушкин
Я в свой черёд взойду на пьедестал
И памятником стану после смерти,
Надеясь не смутить мемориал
Иронией безумной круговерти.
Поэтов единит Пегаса зов.
Когда стихов армада за плечами,
Нерукотворный грезится ночами,
И маятник рифмует бег веков.
Благословен компьютерный экран,
С которого читают наши лица.
Полночных бдений виртуальный храм
Хранит надёжно каждую страницу.
Каким бы ни был способ бытия,
Но на излёте завтрашнего акта
Отыщут в хламе диво артефакта –
Мой стих, в котором: «...весь не умер я».
Я, но не Я
Я разный, чёрный, белый и зелёный...
Е. Евтушенко
Я кем хотите, не был,
но кем хотите, был,
Смешались быль и небыль
по воле Высших сил,
Я трусом был и смелым,
и фронт любил, и тыл,
И красным был, и белым,
и битым был, и бил.
Я жил при разной власти –
евреем, русаком,
Удача и напасти
ко мне стучались в дом,
В науках инженерных
и на крутой лыжне
Любил себя безмерно,
а уважал вдвойне.
С согласья и без спросу,
чем Боже одарил,
По женскому вопросу
немножечко дурил.
Был бедным и богатым
и был исчадьем зла,
Но в ангеле крылатом
моя душа жила.
Был хамом, кавалером,
боксёром, скрипачом,
Артистом, инженером,
почти зубным врачом,
Я даже стал поэтом,
и слог мой был хорош,
Но то, что мной воспето,
не сыщешь, не прочтёшь.
Не стар я и не молод,
не слаб и не силён,
То в жар меня, то в холод,
то глуп я, то умён,
И, не считаясь с риском
ни в жизни, ни в стихах,
Пишу их на английском
и русском языках.
ГОГОТУШКИ
оригинальный жанр
Писали мы на разную тематику
(Для тех, кому не лень читать),
Распахивая мысли и грамматику...
Нам время жить и время гоготать.
Оригинальный жанр, возникший из телефонных бесед
с моим неразлучным другом Виктором Сигаловым. Эти
беседы неизменно заканчивались на шутливой ноте –
«гоготанием» по какому-либо поводу.
Так родилась идея писать «гоготушки» –
произведения, в которых слово «гогот» или производное
от этого неудобоваримого слова по нашему обоюдному
согласию должно присутствовать в последней строке
каждого четверостишия.
...что трудно!
Размышления в ритме движущегося состава
Живем надрывно,
по стрессу на день,
Судьба бесстыдно
дни наши тратит,
Шипы и розы,
то жар, то холод,
Кому-то – слезы,
кому-то – гогот.
Кто мог – прорвался,
другим не нужно,
А тот зарвался,
забыв о дружбе,
Стучат колеса,
их жуткий грохот
Кому-то – слезы,
кому-то – гогот.
Кто деньги сделал,
кто заработал,
Кому есть дело –
свои заботы,
Шуршат обозы,
хлопОк не хлОпок,
Кому-то – слезы,
кому-то – гогот.
А время сжалось
еще плотнее
И к людям жалость
растет быстрее,
Кто принял позу,
кто выпил грога,
Кому-то – слезы,
кому-то – гогот.
Безнадёжная вера
Сменялись медленно эпохи –
Велик остался Пушкин,
И барда пламенные строки
Сложились в гоготушки.
Проснувшись рано поутру,
Нет, понял, весь я не умру,
Доколь в подлунном мире
Гогочется в сортире.
Дыра в общественной уборной –
Нам памятник нерукотворный,
И Бог, и Царь, и наш герой -
Весь мир гогочет над дырой,
Но дум высокое стремленье
Воздаст певцу за скорбный труд,
За край, богатый удобреньем,
За гоготушки там и тут.
В них наши имена прочтут
С благоговеньем, восхищеньем,
И сущий наш язык поймут
И погогочут с облегченьем,
И в миг прозрение придет:
Долой дуэли, дам, пирушки;
Воспрянет мой родной народ
Под зов грядущей гоготушки,
И протрезвится и поймет,
Почешет плешь и по лбу треснет...
Мой друг, немало лет пройдет,
А гоготушка не исчезнет,
Ей по заслугам воздадут
За откровенные признанья,
И вникнув в суть, и взяв на суд,
Поймут причину гоготатанья,
Протяжно, жалобно скуля,
Россия над дырой зависла,
То упираясь, то скользя,
То гогоча от оптимизма
И летописцам суть ясна,
Что мы, историю влача,
Всё верим, что взойдет она,
Отборным матом гогоча...
Никто не знает наперёд,
В который час, в который год
Россия вспрянет ото сна
И нагогочется сполна.
Сказание о Василисе
Разъехались кареты со гербами,
и вот Царевич с Василисой сами.
Задув свечу, тихонечко легла
и ждёт, горя, наследника она.
Ванюша подошёл неторопливо
и, обнажив невесте это диво,
Залез в постель – доволен, пьян и сыт
и, гоготнув, уже гляди – храпит.
Всю ночь невеста слезы льёт в подушку,
а поутру бежит скорее к дружке,
Та разъясняет: мол, не царско дело ...
и ты иди к постельничему смело.
И Василиса, злая, как собака,
бредёт к нему, а у того, однако,
То диво было толще спелой груши
и гоготало б, коль привесить уши.
Часов не наблюдая, Василиса
резвится, как на скачках кобылица,
С бесстыдством отдаёт младое тело
и знатно в этом деле преуспела.
Ну, девять месяцев, как водится, проходит,
она мальчонку к масленице родит,
Не больно на Иванушку похож,
зато гогочет, сам собой пригож ...
Растёт царевич новый в государстве
при маме, но в интригах и коварстве,
На поле брани дрянь клюют воробышки,
Иван, сложил там буйную головушку,
На Василисе царственный убор,
о ней с почтением ведётся разговор,
И, не имея над собой суда,
она с постельничим гогочет иногда.
................................
По праздникам гордые пушки палят,
дворовые девки всё ржут да шалят,
История катит своё колесо,
одним подменяя другое лицо,
А нам остаётся достойно, прилично
закончить свой сказ о деяньях столичных,
Дождаться с женою, чтоб солнышко село,
и с гоготом делать не царское дело.
Деревенские раздумья
Озёра, лес, вишнёвый сад,
И гуси на пруду
Без пользы, как-то невпопад
Гогочут по утру.
Все знают: гуси Рим спасли
И что-то вновь пророчат...
Я замахнулся: «Ну, пошли!!» –
Они сильней гогочут...
А, может, вправду толк от них,
Когда, как гоев* рота,
Не соблюдая дней святых,
Гогочат по субботам.
* гой – не еврей
Так было
Дробил барабан
колыбельную нам,
И солнце площадно
палило нещадно,
И кто-то из тех,
для кого лишь успех,
У траурной урны
гогочет безумный.
Рубили сплеча,
разрешенья ища,
Тащился обоз
непотраченных слез,
В небес синеве
плавал лед на Неве,
Грозой грохотал
гоготальный хорал.
У быстрого разума
доводы разные,
Горело в пыли
содержанье земли,
Черпали вонючую
жилу живучую,
И Богу досталось –
так нам гоготалось.
Пахали грехи
у морей, у реки,
Уже не простится
взрывная частица,
Природа устала
являть всё с начала,
И все, что осталось –
то гоготу малость.
Полет в Дали
Искусство гения Дали –
Часы текут, судьбу пророча,
А где-то там, из-под земли,
Химеры злобные гогочут.
Забытый всеми вернисаж,
Усы пронзительно зависли...
Какой стремительный пассаж
В набросках гогочАщей мысли.
Устаревшая традиция
(шутка)
Уж мех освежили пушистые ели,
А вот и цикады свой вальс отзвенели,
Родные мотивы – поля и луга,
Гогочут в стогах, вкусно пахнут хлеба.
А в латах победных Илья Муромец
Красивую гойку* ведёт под венец,
И в ужас повергнут родитель Абрам,
Не на смех друзьям, но на гогот врагам.
– Ты шлемом надумал, шлемазл** такой,
Навек породнится с мишнухой*** чужой?!,
Твой сын не изучит Талмуда до дыр,
А вырастит русский степной гоготыр ...
Природа притихла, зависла луна,
Как будто с Абрамом согласна она,
А в чаще лесной, среди зелени пряной,
Гогочет сова над семейною драмой.
* гойка (евр) – женщина не еврейской национальности
** шлемазл (евр) – растяпа
*** мишпуха (евр) – родня
Вояж в Нью-Йорк
по поводу биологического родства
Сижу в пустынной келье,
Летят по небу зданья,
Джаз бесится в коктейле
С подземки гоготаньем.
Без всякого изъяна
Дни превращая в будни,
Два чёрных у фонтана
Гогочут пополудни.
Я чудом не потерян,
До станции добравшись;
Мне приоткрыли двери,
В лицо разгоготавшись.
БиоЛогичен папа
У повзрослевшей девы,
Сбегает вниз по трапу
Негоготальной темы.
Забудем, не простивши,
Виток неумолимый,
С сомнением зависшим,
С гогочущею миной.
Витиевато сложен
Весь мир из прорицаний,
В природе невозможен
Альянс без гоготаний.
Чтоб подвести итоги,
Чтоб осудить нестрого,
Сошли на землю Боги
Погоготать немного.
Концепция
Накормите собаку
до того, как поесть в суете,
Подарите рубаху
до того, как дыра на локте,
И не ждите годами –
свой успех молодым передать,
Гогочите с друзьями,
пока есть еще с кем гоготать.
Скромность
Мне мой талант
от Бога дан,
И после двух
портвейна кружек
Могу зажечь
улыбки дам
Огнем
нежданных гоготушек.
Ну как
поэтом мне не быть?!
Люблю
жонглировать словами
И, мысли
накаляя нить,
Слегка
погоготать над вами.
ХОККУ
японская поэзия
в пустыне знойной
старинный замок замер,
мираж увидев
в камине жарко,
полено смолянисто
в минуту боли
под потолком, где
комар зудит надрывно,
уснуть пытаюсь
берёзы сочны,
а на траве зелёной
кузнечик замер
и снится сон мне:
компьютер на морозе
бушует мыслью
сквозь грохот грома
луч золота хлопочет,
и пахнет мятой
в пучине гнева
седая туча бредит
бесстыжим громом
страдает муха
в осенней передряге,
и мусор пахнет
у кабинета
стою, как изваянье,
а в окнах осень
там, где слиянье
двух поколений мысли,
звонок раздался
зима бушует,
заиндевело солнце,
а лампа греет
асфальта реки
бегут неторопливо,
и клёну грустно
на сыроежках
шальная плесень брызжет
пенициллином
монета чахнет
от сырости коварной –
земля сырая
унылы звуки
ручья в оковах зимних,
но близок праздник
на перепутье,
устав от жизни,
читаю книгу
дождём умыты,
блестя под ранним солнцем,
раздумья чисты
на книжной полке
страниц живые мысли
весной проснулись
мне одиноко,
но власть весны грядущей
волнует память
на фото в рамке
твой лик одушевленный
ласкает небо
лежу, проснувшись,
а мысли повторяют
ночную песню
приходит осень,
любовь не умирает,
прося прощенья
поля застыли,
в их жизни наступила
лишь перемена
покрыта снегом
машина у забора –
хозяин умер
потоком чистым,
как лунный свет неброским,
льется красота
лист опадая,
к ногам ложится нежно,
как будто любит
ямщик удалый
по лужам мчит карету...
но бал окончен
приходит почта,
счета за газ огромны:
зима лютует
как блики солнца,
от окон отражаясь,
зрачок тревожат!
сквозь тонкий воздух
цветы благоухают –
не бабье лето
в тени сосны
ждёт важных сообщений
почтовый ящик
в замёрзшем парке
воспоминаньем дышит
труба камина
а в свежей луже,
ведомый капитаном,
плывёт кораблик
крыльцо соседки...
подсолнух распустился
в мой день рожденья
гляжу с обрыва...
душа опять в полёте,
как было в двадцать
скользят пушинки
по засушенным стеблям –
плач увяданья
цветы завяли –
засохшие коготки
царапают глаз
инструктор йоги,
как изваянье свыше,
похож на лотос
под лампой старой
том Шопенгауэра...
на стёклах – капли
поэт проснулся
в зените своей славы...
к закату жизни
льётся хмурый дождь,
на сердце новый камень...
в этот раз легче
солнце пробилось,
озарив перспективы –
тени былого
весна за окном;
компьютер работает –
пишет сонеты
там, где природа
создаёт поэзию,
правка не нужна
утро Монмартра,
подметают тротуар –
как это пошло
на фоне неба
прогресса достиженье
выглядит жалким
птицы щебечут,
очень хотелось бы жить,
если б не ворон...
поздней осенью
читаю без лампады –
двадцать первый век
бреду в темноте –
солнце запаздывает...
уснуло, верно
в кресле дантиста
урок астрономии –
небо в алмазах
остановился,
споткнувшись об океан...
идти некуда
присев на стульчик,
вдруг женщина упала....
кто-нибудь толкнул!
в бухте печальной
бакланы приветствуют
медленный катер
на дне баркаса
старик под знойным небом
латает сети
полураздеты,
толкают нимфы лодку –
какая песня!
радуюсь небу;
кричат, воды касаясь,
чайки в заливе
дождика капли
бьют по подоконнику –
звук хронометра.
а в Японии
хокку пишется легко –
местный диалект
полнолуние,
привычная усталость
ласкает тело
травой запахло,
часы считают годы,
а мы стареем
сердце считает
ударные гласные –
весна стучится
ночь беспощадна –
полна глубоких мыслей,
в постели душно
Калифорния,
невостребованная
крокодилами
штат Аризона –
жара невыносима,
слагаю хокку
я каждодневно
жду у моря погоды,
наверно, спятил
рассвет приходит,
лучом коснувшись тела –
пора работать
в дремоту клонит,
в ночной полёт отправлю
шальные мысли
стучится в душу
созданное весною
настроение
была красива
земля в объятьях неги –
убили чудо
жена уснула,
дверь на балкон раскрыта –
дышится легко
ссорятся дети
на зелёной поляне –
о жизни спорят
девушки стройны,
солнечный день радует –
седина в ребро
нездоровится
и дышится труднее
на склоне жизни
в камине жарко,
там всполохи уснули,
а угли плачут
СТИХИ В ПРОЗЕ
Хочу творить поэзию
Стихи…
Язык метафор и аллегорий
превращает их в поэзию.
Поэзия – это праздник для тех‚
кому доступны глубины слова.
Хочу творить поэзию на холсте…
Чтобы буйство красок‚
выплеснутых в минуту
наивысшего озарения‚
поражало осязаемостью мазка.
Хочу творить поэзию на подмостках театра…
Чтобы каждое па‚
каждый исполненный пирует
ласкали струны человеческой души‚
а каскад движений
превращался в идею.
Хочу творить поэзию на нотном стане…
Чтобы‚ переливаясь
из тональности в тональность‚
стаккато слов
трансформировалось в легато мысли‚
заполняя пространство
музыкой написанного.
Хочу творить поэзию...
Мысль о дружбе
Кто сказал,
что с возрастом труднее находить друзей?
Встреча людей одного диапазона
создаёт атмосферу узнаваемости,
ощущения долгого знакомства, родства,
полного понимания и доверия.
Опыт прожитых лет, неоднократно нами переосмысленный,
со множеством схожих событий и переживаний
вызывает взаимное притяжение и желание продолжить
общение, начатое ещё до знакомства и выливающееся в непомерное удовольствие.
Кто сказал,
что с возрастом труднее находить друзей?
Случайность
Розовый самолёт,
феерически неправдоподобный,
убегал от заходящего солнца.
Обитатели Ойкумены,
любуясь неосознанной пассажирами красотой,
надеялись,
что крошечный вымпел
не устанет парить на фоне синего неба.
Но диво не могло быть вечным,
и огненный стайер
вскоре превратился в серенький крестик на холсте,
обрамлённом пяльцами горизонта.
Одинокий,
он продолжал свой путь
по выставке лучших работ Случайности.
А люди внутри ждали мягкой посадки.
Обгоревшая жизнь
Грозно-синее небо
сползает вниз по могучим стволам,
омывая всей скорбью своею
обгоревшую жизнь.
По опалённым ресницам леса,
по обугленным веткам
и равнодушным валунам
разлилась тень пламени.
Липкие подтёки боли
застыли на теле исполинов –
то варварский огонь
увековечил треск естества.
Струпья со шрамов беды,
обласканные милосердным ветром,
разносятся по окрестности,
оседая на зрачках памяти.
Монумент из стволов
покорёженными корнями
впивается в золу отечества,
а дерзкая трава уже проклюнулась...
«...В тот час, когда тревоги...»
«Остерегайтесь, граждане, луны,
Поэты, прекратите излиянья...» -
Вот, что читал я, будучи пяти
Лет отроду в солдатском лазарете
Под пульса стук в израненных телах,
Где непривычен был для молодых калек
Уход сестёр и чистый детский голос.
Я, став поэтом, вдруг переосмыслил
Значение провидческих стихов:
Уж полумесяца несообразный абрис
Втыкает свои острые рога
В фантасмагорию, обретшую реальность…
Остерегайтесь, граждане, луны,
Когда она освещена частично
И в первой своей четверти растёт,
Чтобы серпом скосить созревший колос
И светом мертвенным залить ослепший мир.
Беда, беда... Восставшею бедою
Саднит пространство бывшей тишины...
Проклятьем вдов, молитвой матерей,
Питающих иллюзию спасенья,
Заполнены вибрации рассудка.
И вот опять ко мне приходят строки
(Что с той поры я помню наизусть),
Которые не учат нынче дети:
«Остерегайтесь, граждане, луны...»
На пляже в Канкуне
...что-то меня беспокоит
в этих ненужных мне людях.
Так гипнотизирует электросварка,
на которую нельзя,
но тянет смотреть.
Безусловно не чувствуя своего
несоответствия месту и времени,
да, собственно, и не заботясь
о подобных тонкостях устройства мира,
они, шатаясь от выпитого с утра,
пытаются выйти к пляжу через любезно распахнутые,
но несколько «сконфуженные» автоматические двери...
Чуждые реверберации родного языка,
извержение крикливых ничтожных фраз.
Женщина с томиком Мандельштама в руках,
озадаченная услышанной терминологией,
растерянно смотрит поверх книги,
пытаясь вникнуть в смысл варварского наречия,
некогда великого и свободного.
И меня, давно покинувшего Россию,
что-то беспокоит...
Осколки Государства Российского
Я девушкой‚ невестой умерла…
И. Бунин
И жду: придёт ли мой конец?
А. Пушкин
«Очень Вас прошу: переведите Бунина
на английский…
Я музыку напишу и буду петь.
Тоненьким голосом.
Реквием.
Реквием петь буду:
Я девушкой‚ невестой умерла»…
Оголённые провода
Нервными голосами гудят...
«Гумилёвым умиляться стану‚
И спою
На расстрелянные в упор слова.
Со стонами‚ со всхлипами»…
Инерция слова‚
Генетическая память таланта.
Дышат строки переводов
Отрока из Нью-Йорка:
«Пушкина люблю…
Пушкин‚ Пушкин‚ Пушкин!!!
…придёт ли мой конец?» –
Гениально!
Откуда будешь‚ пастернак?
Что же не по-русски пишешь‚ сынок?!
Осколки Государства Российского…
Доживают век свой
Исполнители культуры великой.
Невостребованными мечутся по миру‚
Спасаясь от нищеты.
За остатками признания.
Сегодня петь для России?
Кто те песни услышит?
Некому уже…
Уморили слушателей‚
Созидателей уморили.
Защитников…
Сами.
Сами измотали гениальность свою‚
Обессилили великими разрушениями.
Мальчики‚ девочки‚ девочки‚ мальчики.
Воют от голодной боли
Наследники свершений‚
Бегут от прошлого‚ спасаясь от
грядущего…
Стебельки слабенькие.
Цепляются корешками
За чужие угодья.
Сколько их по миру “в людях” мыкается
цветаевых, ахматовых…?
Для прокорма и на глумление
На вселенскую панель
Бросили юность свою‚ своё будущее
Милые‚ несчастные, порочные мамы
Ещё не рождённых строителей‚
Творцов прогресса.
Будущего…
Что строить будем?
Исчезнувшую страну?
Не для себя – для мира исчезнувшую.
Кому нужна она теперь?
Кому интересна?
Раздражение вызывает
Размером своим,
Ничтожной сумятицей...
Должно ли скорбеть
Над убожеством?
Над истощёнными российскими недрами?
Над своей же историей поруганной?
Должно?!
Жаль? Жаль народ?
Каждую одну многомиллионную‚
Изнасилованную благими порывами вождей‚
Изуродованную родиной
Частицу жаль?
Или страну?…
А из кого она, огромная‚ состоит?
…ошибка…
Чувство ревности
Я бы не ревновал твоё тело,
Если бы ты умела отдаваться не любя.
Я бы не ревновал твою душу,
Если бы по наивности думал,
Что ты не сумеешь полюбить никого другого.
Прости – я не верю в абсолютную любовь
И потому ревную тебя,
Моля переменчивую судьбу
Не дать тебе шанса убедиться
В справедливости моего чувства.
Я бы не ревновал твоё тело...
Эссе на тему
Когда мужчина становится старше‚
Множатся в его мире
Женщины молодого поколения.
Тогда же‚ неизбежно‚ в музыке марша‚
Звучащей в его персональном эфире‚
Появляются нотки утомления.
В теме Человека Пожившего‚
Они вначале слышны опереточной капелью‚
Временно освежающей увядающую аорту‚
А затем всплесками реквиема‚
до поры едва слышного‚
Но крадущегося уверенной тенью
К своему завершающему аккорду.
Ссора
Битвы словесной стихла гроза...
Э. Асадов
Сколько чугунного яда влито...
А. Вознесенский
я строчки взрастил
на слезинках любимой –
горькие строчки
МИНИ-МАКСИМЫ
выберусь из нищеты! – и брюнетка пошла учиться, а блондинка – изучать конъюнктуру...
она была настолько умна, что её можно было безбоязненно назвать глупышкой...
недовольство окружающими возникает от неосознанного недовольства собой...
он ушёл, пережив тех, кто хотел почтить его похороны своим присутствием...
привычка, благодарность и уважение – три опоры повзрослевшей любви...
старый усталый будильник, хромая, кое-как поспевал за ходом времени...
любовь права‚ когда ей удаётся, не опрокинувшись, пройти по виражу...
сбежавшая жена может испортить твоё настроение на целый день...
состояние общественного языка есть показатель культуры нации...
когда глядишь в небо, достижения прогресса выглядят жалкими...
расист, он не любил всех прочих, а из своих – только родителей...
тесная кампания – это когда все знают про всех всё, что не следует...
отпуск – это когда к жене обращаешься чаще, чем к Интернету...
памятник мыслям, дошедшим до ума, но не дошедшим до бумаги...
известность – это способности, замешанные на скандальности...
к жене относись с благоговением, к остальным – с интересом...
что ни говори, а самый большой начальник – это привратник...
перевернув последнюю страницу жизни, читаем: Бессмертие...
активный педофил до приговора - пассивный педераст после...
гениальность – это талант, коронованный обстоятельствами...
за что его так? – он был таким добропорядочным муравьём...
многое познать, чтоб выжить, и выжить, чтоб затем познать...
песочные часы оплавились, но тараканов это не беспокоило...
потерянные мысли редко находят – никогда не возвращают...
мир несётся к финишной ленте – ещё секунда и он победит...
каждый несчастен по-своему в силу собственной реакции...
разум живет в постоянных поисках новых неприятностей...
сон, осторожный, как тать, спустился с высоты сознания...
сначала забывают, КАКИМ ты был, затем – что ты БЫЛ...
дверь тонким скрипом жаловалась ветру на постояльцев...
не променяю миг счастья на удовлетворённость жизнью...
события прошлого путешествуют по извилинам памяти...
творец запрещает помнить сны, в которых мы умираем...
когда плохо, стань философом – убережёт от инфаркта...
чтобы жить по-людски, нужны нечеловеческие усилия...
плед, подаренный старости, согревает и тело, и мысли...
готов был отдать жизнь за женщину, которой изменял...
и прожить её надо так, чтобы было и больно, и сладко...
так понравились похороны, что захотелось умереть...
стихи могут быть разными, поэзия – только хорошей...
дамы, как ступени лестниц, поддавались по одной...
по дороге жизни идём босиком: манка, горох, бобы...
жил с такой скоростью, что не успевал состариться...
серость каждодневности плетётся в хвосте у бытия...
стаккато слов трансформировалось в легато мысли...
мама заслужила, чтобы ты не был сукиным сыном...
вечер писал картину, которой любовались до утра...
там, где природа создаёт поэзию, правка не нужна...
человечество издревле плавает в чане с лапшёй...
жизнь бьёт нас друг о друга, как шары в бильярде...
для сувениров нет места, для жизни нет средств...
сужение сосудов головного мозга сузило бюджет...
белые пятна отношений окрасились откровением...
небосвод, проеденный молью, светился звёздами...
сквозь облачность занятости просвечивал отпуск...
старость подкрадывалась в течение всей минуты...
за удовольствие отдать бесплатно нечем платить...
прошлое, словно серебро, тускнеет со временем....
из всего, что кратковременно, выбираю счастье...
в интервалах между болезнями деньги радуют...
упряма тень – её не упросить оставить слежку...
мысль это программа, требующая реализации...
родившись, мы расстаёмся с детским местом...
создайте конфликт, и враги тут же отыщутся...
крокодиловы слезы комнатной температуры…
реинкарнируюсь весь без остатка – в себя же...
чтобы испытать боль, достаточно сострадать...
циклопическое виденье: далеко, но не объёмно...
какими словами опишу боязнь существования...
ветер гнал тележку семейного благополучия...
эмбрион, взрослеющий под Лунную Сонату…
лицо, подёрнутое печалью элитарной осени...
озарение есть наивысший результат усилия...
дорога, попавшая под многорядность колёс...
луна отражает наше несоответствие истине...
плач младенца заглушил грохот вселенной...
замедленная реакция света на атаку мысли...
вступать в полемику с пустым настоящим...
я строчки взрастил на слезинках любимой...
ночные мысли повторяли дневную песню...
совершенна природа, дарующая нам боль...
богом отмеченные люди умирают внезап...
не спрашивай, надо ли помочь – помогай…
к закату жизни проснулся в зените славы...
народ книги развёлся с народом бутылки...
стихи в диапазоне недостижимых частот...
перо – не штык, смерть от пера проходит...
обои на стене скрывали пулевое ранение...
в сравнении с вечностью беда ничтожна...
перст Судьбы неизбежно отыщет Героя...
чей-то бемоль – всегда чей-нибудь диез...
женат без оков супружеских обязательств...
ошибка деда больно ударила по внукам...
слепые дни – наш ключевой свидетель...
солнце покраснело от неблагодарности...
максимально невозможное количество...
скорость эмоций выше скорости жизни...
рычаг ржавел в ожидании точки опоры...
когда вода исчезнет, напьёмся слезами...
лень и зависть – подруги по несчастью...
а маленькое на расстоянии не видится...
в вине нет истины, но боль оно пьянит...
жизнь щёлкает годы, как счётчик цену...
богатым труднее составить завещание...
континенты опутаны паутиной связей...
вращать Мир против часовой стрелки...
эгоизм на грани конфликта с законом...
лучше быть счастливым, чем правым...
выставка лучших работ Случайности...
капризный телефон молчит о дружбе...
остепенился, став постным и тесным...
остановился, споткнувшись об океан...
прочесть жизнь длиною в две строки...
человек имеет право быть неправым...
мысль так тиха, а как стучит в висок...
сплавлять события по реке забвения...
доверить клавишам своё настроение...
какое небо девственное было до нас…
одним шабат, другим шабаш – судьба...
парадоксальный взгляд на парадокс...
словоблуд значителен и пространен...
тлеющий огарок насмешливого ума...
боль прочитанных сердцем страниц...
вдохновение, увековеченное пером...
умирая, не задерживайте движения...
прелюбодействовал, желая одарить...
метафорой задеть полёт мгновения...
умных людей много, мудрых мало...
точка зрения удалялась от истины...
оставить след пера на скалах века...
сердце на распутье, словно витязь...
убранство, не мешающее счастью...
коньки откинув, всё ещё скользит...
на каждое горе есть большее горе...
у каждого возраста своя скорость...
дыра, пробитая штыком события...
море беспокоилось поверхностно...
любовь прошла, как воскресенье...
пересилил озноб ожиданья беды...
безмозглые часы бегут по жизни...
единожды солгавши, остановись...
вычуры необъяснимого видения...
храм поэзии вымощен рифмами...
мягкий рай распущенных волос...
не дышите на меня – я за рулём...
светла гостеприимность живота...
театр умер от несыгранных пьес...
находиться в возрасте любимой...
бесы скачут по празднику души...
страна победившего идиотизма...
империя зла – полюбит и козла...
симфония беззвучного финала...
варварство – суть цивилизации...
мир – лишь отдых после драки...
шальная двуколка моей мысли...
душа замерла, словно на плахе...
ушедший мир забытых нравов...
друзья познаются в конфликте...
чувствами наполненная мысль...
запор в линии энергоснабжения…
не слыша дальше своего слова...
проехаться по ухабам истории...
усталый мозг мечтой беремен...
ржавеющий образ пережитого...
будущее утомляет ожиданием...
безумна небосвода декорация...
дух перешёптывается с телом...
у каждого лобика своя логика...
сокровища распахнутых умов...
аморально-моральный аспект...
оглушающее счастье тишины...
синдром разбуженной собаки...
любить во всех подробностях...
жизнь, брошенная под колёса...
вечной правды безумная роль…
стон вперемежку с дыханьем...
обаяние непройденного пути...
продаю оставшееся здоровье...
лабиринты прожитых стихов...
истомою наполненные души...
фотографий преданные лица...
взорвать словарный арсенал...
сбитые по амплитуде кулаки...
будильника усталая походка...
судьба держит меч решений...
в мирах иных такой же хаос...
я чувствую дно над головой...
докомпьютерное поколение...
природа – часть интеллекта...
колея, распаханная судьбой…
пером поранил лист бумаги...
маятник рифмует бег веков...
подставила тело под взгляд...
наполнить глаголами грудь…
петит-аппетитная женщина...
слезами захлебнулись губы...
слова, не сулящие значенья …
донашивать свой идиотизм...
какой он дурак, этот умник...
у меткой кисти отнята рука...
на излёте прожитых тревог...
почивал на шпилях былого...
эмоций необычный ракурс...
чугунная ноша инстинктов...
почитайте меня при жизни...
быть добрым дорого стоит...
живое слышит скрип пера...
извращённые горем слова...
сексуально неустойчивый…
шельмовать человечность…
от женщины пахло виной...
верность сползла в кювет...
чужие трупы – не про нас...
любовь вышла на пенсию...
акселерированный разум…
сказка несбывшихся грёз...
коллекция минувших лет...
жар ночного рукоблудья...
отпустите – больно жить...
страстями побитые годы...
чаще, чем «невероятно»…
тени изношенных фигур...
счастье, которое тяготит...
умытый слезами чернил…
незаконное образование...
слезами убранная земля...
мукою пронзённые тела ...
страх за иллюзию веков...
шпили былых традиций…
вечность неподражаема...
простить незаурядность...
очередь за неизбежным...
в лицо светило детство...
грудь сладкого размера...
выпал из круга счастья...
неоправданный выход…
моя земная круговерть...
страх – сын инстинкта...
тонкий лёд отношений...
диагноз: год рождения...
музыка пролитых слёз...
мифология прожитого...
виртуальная пуповина...
самопальный филолог...
эмоциональный запой...
тиран народов имярек...
клюнуть по привычке...
построчность таланта...
право на судное ложе...
дождь потушил закат...
неясное чувство лжи…
удостоиться истории...
поношенные страсти...
живёт не по усилиям...
гениален до безумия...
плеть воспоминаний...
размытые принципы...
счастье в злую пору...
гири маятников-рук...
вспышка инстинкта...
пространство суеты…
несусветность дней...
врачевать сознание…
мир надёжно болен…
отставные куранты...
талантливый, козёл...
чувства правят бал...
в объятьях лирики...
бездна понимания...
дело за оттепелью...
полуумные мысли...
мыслить на ощупь...
смерть под полою...
пирсинг на сердце…
культ управления...
холодные эмоции...
мысль в кандалах...
убожество минут...
энергия рассудка...
хламный возраст...
крючок близости…
вдыхать глаголы...
кинолента бытия...
джунгли памяти...
здоровый смысл...
обоЮДОострый...
щербатые слова...
повесить взгляд...
шумно и гамно...
пещера живота...
рыдание земли…
плач увяданья...
отёки времени...
локоны мечты...
вояж рассудка…
морг иллюзий...
аллюр минут…
чувство рая...
глотать явь...
полёт глаз...
и мы мимы...
максиома...
мимы мы...
минимы...
мимы...
мы...
Поэтические переводы
и стихи на английском
Poetry in English
A Wounded Flag
They shot our Flag, to which we pledged.
The wounded stars are bleeding.
Humiliation, pride and rage
In weeping candles, leading
To people who are yet alive
Under the torch of freedom,
To loved ones who did not survive,
To those who will succeed them.
From force of habit our eyes
Explore the skies for hours
And see the vulnerable skies
Where used to be the Towers.
At crossings of the blazing roads
The people yearn for answers.
My candle burns, my mind explodes
With agitated stanzas.
An Intimate Dream
The only way to live a longer life
Is being busy. I will stay alive…
And while I’m aging I’ll be wildly parting
And slam the door with laughter when departing.
Non scholae, sed vitae discimus *
(exertion from the poem "Pushkin")
In aiming his mind to some noble intents
The Ruler of Russia had ordered
To gather a cluster of young applicants
And keep them protected and boarded.
The proudly-formed and unmatched academe
Was one of the world’s most exclusive Lyceums.**
The edified scholars were courteously asked
To teach their pupils the government’s acts.
The youngsters prepared to pursue their careers
For six very brief unforgettable years.
Where alleys in daylight were slightly shaded
And every glade was turning varnished green,
Where branches of the oaks were gently fading,
Where ponds were lonely, sorrowfully dim,
The colorful pavilions seemed illusive,
The statures looked around with respect,
The air was transparent, thoughts – conclusive,
And there Catherine’s Palace*** stood erect.
To that creation with its triple arch
Was the Lyceum gallantly attached,
The colonnade was lit and all around
The spirit of great victories was found.
Enlightenment, self-importance, pride of Throne,
And marble treasure of the "Cameron’s":****
The sleeping Juno, Venus, Muses’ bevy,
Tiberius and Socrates along
With Cicero – articulate and vivid…–
They learned philosophers’ long-celebrated honor:
Voltaire, Rousseau, great Virgil, sightless Homer.
Blue skies reflected in the morning ponds,
In afternoons it drizzled rather often
And the surroundings were slightly dimmed and softened,
And studying subjects, growing, getting strong
Created unity, an everlasting bond.
Boys, playing games in labyrinthine buildings,
And noisy racket out in the glades...
The tide of reminiscence vaguely shielding
The very happenings of prior dates.
But flares of fire***** ripped the peaceful clouds
And colored dangerously Moskow’s gloomy days.
The regiments, encouraged by the crowds
Already started marching - full of grace.
Borodino******– the verge of self defense:
Gun-carriages were clanking in the air,
The smell of burning metal was intense…
As a result of glory and despair
And with the greatest victory declared
The youth obtained a sense of reverence.
They grew together – Pushchin, Kuchelbecker,
Bestuzhev-Riumin, Delvig, Muraviov ...*******
The wind of freedom – a real trouble maker,
Through brilliant minds of lively students roved.
Parnassus was their precious territory,
They dreamed of Russia’s swiftly growing glory.
There was a brusque yet amiable young man,
From whom the Russian poetry began;
He was as vigorous as wintry gusty winds,
He liked to fool around and to tease -
Still very charming, daring in his sins,
A womanizer, flirting with sly ease…
His reputation as a poet made him feel,
That all his goals have surely been fulfilled,
His talent by Zhukovsky******** was admired,
Derzhavin********* had presented him a Lyre.**********
* We’re studying not for school, but for life (lat)
** Lyceum – a school for the children of prominent citizens at
Tsarskoe Selo, to which Pushkin was admitted at twelve.
*** Catherine the Great – the Empress of Russia
**** "Cameron’s gallery" – an outstanding
architectural work of art as a part of the Palace
***** The war of Russia with Napoleon, 1812
****** The main battlefield near Moscow
******* The names of Pushkin’s closest friends, future
Decembrists – rebels against the Tsar’s regime
******** Zhukovsky, most illustrious poet of the era and Pushkin’s
mentor and patron
********* Derzhavin – a prominent elderly poet of Pushkin’s time
********** Lyre – symbol of poetry
Indifference
The paradise of indifference
Will defeat me with its shapeless power.
You’d better despise me,
But don’t ignore.
The train moving down the hill
Will crush me on a lazy day.
Even if you feel resentful,
Still give me your chilly hand.
The Ballad of London
(Russian text by Naum Sagalovsky)
Once, when the snow had appeared,
A palace - greatly guarded,
Was shocked when someone brave and weird
Peed in the winter garden.
"The King is stupid" – was the sign
Inlayed in shiny grounds,
It was indeed a bold design
That aimed to put him down,
The King went out of his mind.
For sure, he wasn’t a coward.
He ordered to locate the swine
And throw him in the Tower.
Enforcement officers at hand
For that important reason
Were trying hard to apprehend
The crook, who dared the treason.
Best chemists, doctors, men of law –
The team was swift and mighty,
Were testing the urine in the snow
And matching the handwriting.
The experts sent two short reports
That surely pleased the town.
The facts revealed by those words
Were snappy and profound.
The rumor spread from door to door
And struck the same as lightning:
Who peed? – The French Ambassador!
…but in the Queen’s handwriting.
God gave us brains for all our needs,
And on a winter day
Let’s have all our foolish feats
Done in a royal way.
Archimedes
(Russian text by Naum Sagalovsky)
Greek mathematician Archimedes
Without studying at UCLA
Was very smart, although he lived in madness
In Syracuse that is so far away.
Once in a while he liked to take a bath.
He used shampoo and soaped his legs and rear –
It was so distant from his cherished math,
But he was hit with a superb idea…
So, overjoyed “Eureka!” he exclaimed
And having buttocks round as a muffin
He ran through streets with no sense of shame
Completely nude… All women started laughing.
Why are you laughing? He was quite a pro…
Who will remember you, my ancient clowns!
He just discovered an important law
Named after Archimedes – that’s what counts.
He made a standard we’re supposed to meet
And simplified the Universe forever:
If once a body has been placed in shit,
There is no force to get it out. Ever!
Breaking off
The gap of parting has broadened,
My tired arms grow weaker,
And the breath of darkness
Is simulating a tired giant.
The dampness and stench spread.
You aren’t next to me,
There is only burning pain
Of my miserable fate.
The temptation to forgive and beg forgiveness
Is melting along with the rain.
The bitterness of your treachery
Is blown away by a mighty gust of change.
I whisper my prayer to be rescued
And it sounds like an oath or a poem.
The terror – dangerous illness –
Leaves my heart.
Flares of my aura shift.
In the charred ruins of the past
The tarnished sun will rise again,
But will no longer trouble or wound my soul.
Just that
Please,
Separate your actions from emotions.
You answered “No”.
And you were wholly right!
But anger,
Sleepless nights
And feelings’ potion...
Leave them alone
And do not pick a fight.
The Concept
Feed your dog
just before you are eager to eat.
Send your doc
to the one, who is likely in need.
Never wait –
pay your buddy’s behind schedule rent
Don’t be late
with a wonderful joke for a friend.
Reefs of being
The victories are secured by our tenacious efforts.
There is no time for inspiration to rest, when we take off.
The sky is the only limit for our achievements physically and emotionally.
Different worlds magnetize us…
Will we obtain enough ability to comprehend
An ephemeral burden of having winged dreams?
Will we withstand the tremendous pressure of Time
That makes us conceive theories and fight illnesses,
Write poetry and upon becoming a bit more useful,
Shatter ourselves into bits over the reefs of being?
To Help
An inevitable attribute of people in need
Is a wonderful flock of sponsors:
Only the existence of misery allows them
To carry on their sweet burden – helping others.
These deeds elevate their spirit to the level
That proves their merits.
Destiny grants everyone
A remarkable Chance
Of a slightly dubious Nobility.
Pushkin’s poetry in translation
Exegi monumentum
Not made by human hand my pillar-like creation,
The people’s path thereto will never disappear,
Like Alexander’s post that rises over nations
My Monument will certainly endear.
I will not wholly die – the soul in a sacred lyre
Will outlive my dust and will escape decay –
And on this moonlit sphere my glory will not tire,
As long as poets still remain.
The rumor of my fame will march through massive Russia,
My verse in every tongue my fans will comprehend,
Alike by haughty Slav, by Finn and by compassioned
Kalmuck – the prairie’s primal friend.
I know – time will pass, but my explicit rhythm,
My poems gently phrased (although ages old),
Will still be recognized – I sang the songs of freedom,
For mercy to the fallen called.
Oh, Muse, poetic Muse, adhere to God’s commandments,
Don’t be afraid of lies and do not seek a crown,
With no remorse accept both praise and honors absence,
Don’t contradict a clown.
Cavatina Aleco
The camp’s asleep,
The moon above is like a midnight beauty shining,
My heart is trembling and repining.
What kind of sadness tortures me?
With no concern with no vexation
I spend my roaming gypsy days,
Despising chains of education,
Oh yes, I’m free in many ways.
Oh yes, I’m free in many ways.
I don’t admit the ruling power
Of Fate, insidious and blind,
Almighty, here comes the hour
For soul to find a piece of mind.
Zemfira, she was so adoring
When touching tenderly my arm
The silence of a grassland’s charm
She spent with me. The nights of glory!
So often by her mellow dancing
And by her kisses so entrancing
My dreaminess away
She chased so painlessly and easy.
I still remember full of passion
Her joyful whisper in reply:
I love your asking for compassion,
I’m yours, Aleco, till I die.
What I remembered I forgot
While she was whispering a lot
And I was kissing every spot
Of her attractive charming features,
Her silky plaits like night-time creatures
And lips of a gypsy…
But she was
So full of fire that arose
When she had asked to hold her stronger,
And what, Zemfira, happened then?
Zemfira has a man,
Zemfira loves me no longer.
On Georgian Hills
The night-time haze has fallen over Georgian Hills,
Aragva spreads its raging waters.
And weightless have become my sadness and my thrills,
From you my sorrow’s taking orders.
From you, from you alone…
You are the only cause
My grief is throbbing ever stronger,
The heart is hot again, pulsating just because
My love can’t linger any longer.
The Miller
Late came home a miller laughing…
Missus, damn, there's someone’s boots!
Ah, you drunk and good-for-nothing!
Where the Hell do you see the boots?
Booze has made you slightly dizzy…
Those are buckets!
Take it easy!
Till tonight I’ve never seen
Not awake nor in a dream
In my total forty years
Buckets with the copper spurs!
Философское видение явлений, жизненный опыт, исключительная способность запоминать и чувствовать стихи - всё это обрело зарифмованный смысл в поэзии Анатолия Берлина.
Валерия Ноздрина
«Браво, Маэстро!» И я молча склоняюсь перед компьютером. Спасибо, Анатолий. Давно не читал ничего подобного. Я говорю о чистоте, прозрачности и афористичности дара, данного художнику от Бога.
Анатолий Лернер
"Волшебство и непрерывность чуда" в Ваших строках, как всегда, слышны. И всегда я благодарна буду Вам за светлый праздник для души. Анатолий! Вы и сами знаете, что эти стихи прекрасны! И спасибо Вам за них!
Тамара Ростовская
А деревня дивная! Просто все до мелочей ТАК ОПИСАТЬ!!! Великолепно! Сколь боли в Вашем стихе за все-все! И столько же любви...Спасибо за великий стих!
Тамара
Действительно акварель. Картина увядания природы и жизни показана в во всей своей печальной красоте. Затрагивает душу, обостряет ощущения, пробуждает воспоминания, возрождает что-то родное и милое сердцу. Спасибо.
Дмитрий Сахранов
...Во всех Ваших стихах, что успел прочитать, мне близко именно дыхание Души, которая Сама движет Стих, а не передает его в холодные объятия ума. Вы – Поэт и этим все сказано.
Александр Сухих
Конечно,«Возвращение блудного сына» - стихотворение, очень сильное!! Не для отдыха и праздных минут! Здесь философия, драма, коллизии! Анатолий! Что Вас подвигнуло на эту вечную и мощную тему отцов и детей?! Здесь такая глубина, что есть о чем задуматься! Каждому из нас! Очень понравилось!!
Спасибо, Анатолий!!
Лев Ланский
Блестяще! Грациозно и изысканно, как старинный менуэт!
Татьяна Богданова
Потрясающий у Вас получился романс! Абсолютно музыкальный, очень удобные слова и фразы для пения... БРАВО!
С уважением и теплом
Инна Мень
Анатолий, благодаря Вашему таланту я тоже смог увидеть
этот "флаг, расстрелянный в упор". Спасибо :)
Нет слов, одни эмоции Андрей Парошин
"зарифмованное благородство"... Блестяще!
Елена Шувалова-Петросян
Суламифь. Перед нами мастерская, поэтически грамотная импровизация на один вечных сюжетов библейской истории. Поэтически? Не только поэтически, но и культурологически
...Стихи действительно производят ощущение писанных лезвием или на лезвии ножа. "Страсти плебса" по-настоящему, чертовски талантливы. Просто удивительно, как можно с таким "эффектом присутствия" описать гладиаторское побоище бойцовых петухов.
"Распустившихся ирисов синие рты" Это - почти гениальная метафора. Поздравляю с великолепной поэтической находкой.
Считаю «Прощальную песню» искренним и целомудренно-романтичным акафистом безвременно ушедшему в лучший мир поэту. Этот оборванный на последнем слоге "троллей…" - великолепная, психологически убойная находка, под которой наверняка подписался бы и сам Булат Окуджава.
Стихотворный текст «Музыки шагов» прямо трещит от образно-метафорического переизбытка, большей перенасыщенности не сыскать даже у Бориса Пастернака, но стихотворение сюжетно и эмоционально-психологически "закольцовано".
Дорогой Анатолий, ты мудр, как Соломон, и поэтичен, как декадент египетского розлива. Повторяю, мне кого-нибудь похвалить, что соляной кислоты напиться, но перед талантом немею и снимаю шляпу.
Валерий Сердюченко
