ЛИЦА В СЕРЕБРЕ, часть I

======ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ, ЧАСТЬ I
© Анатолий Берлин 2007

Моей любимой,
верному другу и спутнице жизни,
посвящаю эту книгу--------------------------------------------------------------



О ПОЭЗИИ АНАТОЛИЯ БЕРЛИНА
…Я – Душа.
Я – корпускула света…
(Анатолий Берлин)

Говорят, хорошие стихи ведут себя как люди: приходят в твою жизнь, удивляют, поражают или очаровывают, обижают или молчат, своевольно навязывают своё мнение или – просто по душам беседуют с тобой. Одни – уходят, оставляя неясные воспоминания о вскользь брошенных словах, но иные – остаются с тобой рядом, к ним хочется обращаться за поддержкой, за советом, перечитывать. Поэзия Анатолия Берлина именно такова. Она лишена вычурности, внешних притязаний на эффектную оригинальность, но естественность говорения, афористичность высказывания и свет, идущий изнутри этих стихов, заставляет возвращаться к строфам его стихотворений, заново переосмысливая сказанное.
Поэзия А. Берлина обращается к читателю осторожно, бережно, говоря «о мире и о себе» словами, понятными каждому. Его стихи - разговор по душам о ежедневной суете и крошечных радостях, о минутах счастья и горьких раздумьях, об успехах и поражениях, о внезапных прозрениях и мучительных колебаниях, о встречах, о разлуках…

«Не доверяя жёсткой правде,
Мы ускоряем жизни ход.
Нас, как шары в большом бильярде,
Нещадно друг о друга бьёт…»

Его стихи – об истинных ценностях, которые с годами становятся всё дороже, всё чище, всё весомее… О том, что самое драгоценное – это душа, и именно она в конечном счёте отвечает на вопрос о смысле жизни…

«Неясен миг рождения души.
Она прикована к истерзанному телу,
Являясь до поры водоразделом
Простых миров: Дыши и Не дыши…»

И о том, что у каждого – свой Ангел-Хранитель, и свой Млечный Путь, и свой Звёздный час…

«Поверил в единого Бога,
Не вторя ни торе, ни ведам.
К закату спустившийся с неба,
Крылом меня ангел потрогал...»

В отношении А. Берлина к языку есть нечто державинское – поклонение русскому глаголу как чуду, подаренному свыше. Чуду, которое мы, находясь с ним рядом, иногда перестаём ценить...

«От летаргического сна освободившись,
Израненной, насилие простившей,
Изящная словесность не умрёт,
Откроет жаждой изнурённый рот –
И оживут сонеты и романсы…»

Может быть потому, что поэт волею судеб оказался на другом континенте, так далеко от мест, где язык его детства звучит на каждом шагу, русское слово стало для Анатолия Берлина отдельным, исключительным понятием, а ямбы, хореи, ритмы, художественные смыслы – иногда перестают быть только терминами, превращаясь в самостоятельные образы художественного текста. Русская речь и всё, что связано с ней, становится для поэта воплощением Времени, тонкой, но прочной ниточкой, связывающей его личное существование как с мистическим, переживаемым на генном уровне, прошлым, так и с будущим, в призрак которого он вглядывается всё пристальней.

«…Или просто в подсознанье не стереть,
как клюют поутру бойко караси...
По спине моей гуляет, словно плеть,
память белая студёных русских зим…» – говорит он, ностальгически вглядываясь в прошлое.

«Спортсмен бежит быстрее, чем когда-то,
и музыканту в прошлом равных нет,
и кажется мне очень языкатым
родившийся после меня поэт.
Стремительно взлетая по спирали,
потомки слышат микроголоса:
Вас, внуков, ждут немыслимые дали,
но космос начинался с колеса…» – с мудрой улыбкой наблюдает он за теми, кого видит в завтрашней поэзии, столь отличной от поэзии его поколения.

Слово для поэта – единственное и непобедимое оружие. Иного он, принципиальный противник насилия, не признаёт…

«Строчит в мою защиту без раздумья
Во вражье сердце, чтоб наверняка,
Шальная мысль
свинцом благоразумья
И беспощадной логикой стиха…»

Внимание к деталям и в то же время - незамутнённая мелочами ясность взгляда на окружающий мир, наблюдательность, которая сообщает поэтическим высказываниям «эффект присутствия» - всё это делает его образы живыми и яркими: будь то сцена из прошлого века, старинный приятель или любимая женщина, уличный музыкант в разноголосице южного города, жестокие петушиные бои, юная прелестная эфиопка, мелькнувшая в толпе, старик, идущий по дороге…
Характеристики, данные поэтом своей современности, всегда точны, хотя и не всегда лицеприятны:
«…Не удивляет усреднённый разум, привычно раздражает острый ум…»
«…Нам зло столетий Богом не простится ни на земле, ни далее – окрест...»

Неравнодушие, способность ощутить чужую боль, принять на свои плечи и тяжесть обезумевшего мира, и горечь чужой беды – признак талантливости души, и Анатолий Берлин обладает этим редкостным талантом в полной мере. Его размышления о тотальной дегенерации мира, лишённого творческого начала, мира, в котором, по его словам, «…чтобы жить по-людски, нужны нечеловеческие усилия...», наполнены тревогой и ощущением личной причастности и ответственности автора за то, что происходит на планете.

«Мир перевёрнут – В этом нет сомнений.
Сей аксиоме очень много лет,
А у живущих
Даже сожалений
На этот счёт
И не было,
И нет.

Во мне
Синдром разбуженной собаки:
Я чувствую,
Что дно над головой,
И то, что мир –
Лишь отдых после драки,
А правда –
Это лжи большой разбой…»
(«Перевёрнутый мир»)

«…Весь этот мир – как на ладони. …жаль, что не видно ни черта» – со сдержанной горечью констатирует поэт, осознавая беззащитность индивидуальной человеческой жизни и неумолимость предначертанной каждому судьбы:

«…И в мареве‚ подвластные вращенью‚
Несёмся мы по Млечному Пути‚
Не требуя последнего прощенья‚
Не ведая того, что впереди…»
(«Вращение»)

Космос – образ Вечности, антитеза мимолётной песчинке, которой является человеческая жизнь, присутствует в поэзии А. Берлина постоянно, иногда – крупным планом, иногда – за кадром человеческой жизни. Этот Космос – разумен, но отчуждён, безлик, непонятен, но осязаем. Поэт пытается прикоснуться словом к запредельному, объяснить то, что по сути является непостижимым. Восхищение и трепет перед необъятным, непроницаемым Началом соседствует в стихах с тонкой грустью… Параллельные миры не пересекаются, они лишь глядятся друг в друга, лишь незримо соприкасаются между собой невидимыми гранями. Мир человеческий предоставлен самому себе, и только сам человек ответственен за гармонию или дисгармонию в своих – до времени отчуждённых от Неба – пределах:

«…Словно дожди, в этот мир, зачарованный
Шелестом ветра и пением птиц,
Кружевом неба и снега покровами,
Льются из космоса сонмы частиц.

Им не постигнуть согласия странного
Медленно машущих крыльями стай,
Ветхой скамьи естества деревянного,
Трости, забытой на ней невзначай…»
(«Параллельные миры»)

В попытке разгадать загадки несовершенства бытия, Анатолий Берлин обращается к историческим сюжетам, к библейским притчам. Ретроспективные реконструкции, которые пытается воссоздать поэт, полагаясь на свою интуицию, не выглядят старомодно, ибо всегда соотнесены с современностью. Его герои – масштабны, вопросы, поднимаемые ими – актуальны. Они оживают от прикосновения поэтического слова и становятся драматическими сценами на незримых подмостках беспокойной человеческой мысли. Таков его Пилат («Начало»)
Мир, увиденный глазами Поэта – многолик, расколот на части, конфликтен, невыносим – и тем не менее прекрасен. Он трагичен и комичен одновременно, в нём нет правых и виноватых. Но по-детски упрямая, безусловная и звонкая вера в то, что этот мир (другого не дано!) может спасти только чувство красоты и человеческая доброта, приоткрывает читателю образ рая, лирическую сердцевину поэзии А. Берлина:

«Ангел мой, давай без перебранки
Каждого подсадим в наши санки…
…
Полетим в страну, где нет порока,
Нет ни Запада, ни Юга, ни Востока,
Где смеются взрослые и дети,
Где у каждого на ласковой планете
Бьётся у нагрудного кармана
Ангельское сердце без изъяна…»

Когда-то Андрей Синявский попытался определить, в чём секрет гениального обаяния стихотворений Пушкина… И стало очевидным: дело не только и не столько в технике, в мастерстве владения поэтическими формами. Секрет в творческом мировоззрении, которое заключается в благословении всего живущего – в пожелании солдату побеждать, женщине рожать детей, царю – царствовать… Скорее всего, этот секрет поэтического мастерства ещё не утратил своей свежести, хотя встречается всё реже. В стихах А. Берлина – искреннее, тёплое пожелание счастья всем, кто живёт, любит, дышит…

«Густою вьюгой счастье запорошило,
А шарик, хоть и медленно, но крутится...
Я пожелаю вам всего хорошего,
И будем вместе ждать, покуда сбудется…»

Светлана Осеева


На родину Есенина и Блока,
В Россию Пастернака, Гумилёва
Вернётся позабытая эпоха
Серебряного пушкинского слова.

О ПОЭЗИИ И ПОЭТАХ

Поэт

И вот опять помятый вечер
Свою протягивает длань,
Погасли свечи, стихли речи,
Уснула на окне герань.

И, словно в ступоре глубоком,
Перо уже не льнёт к листу…
Мне в кабинете одиноко,
Как часовому на посту.

Пойду, просплюсь от наваждений
И утром, полный новых сил,
Проснусь творцом стихотворений,
Что сон мне ночью подарил.


Восхождение

Когда бегут мурашки по рукам
От зарифмованного благородства,
Когда в глазах порозовевших дам
Для умиленья слёз не остаётся,

Я знаю, что удался мой сонет –
Эмоций буйных необычный ракурс,
И мой, доселе выцветший портрет
Тотчас обрёл неповторимый статус,

И чувствами наполненная мысль,
Взметнувшись гордостью фонтана из неволи,
Уже несёт меня в святую высь -
Навстречу новой непонятной доле,

Навстречу ненаписанным стихам -
Привычной смеси радости и боли ...

Пускай бегут мурашки по рукам
От зарифмованной поэтами любови.


Молодость поэзии

Мой верный глаз, изящный слог,
И чувство ритмики и рифмы
Свернулись в жизненный итог,
Который стал острее бритвы.

Могу природу описать,
Пофилософствовать, играя,
Слова лениво подбирая,
Картины жизни рисовать,
О чувствах с Музой говорить,
Перебивая рифмой мысли ...

Могу Поэзию творить.
Я без поэзии немыслим.

Меня пьянят твои дары,
Девчонка – юное созданье.
На небесах предрешены
Нам и разлука, и свиданье.


Мне снятся сны
Пишу в стихах не сны, а жизнь.
Вячеслав Дымов

Мои стихи...
Их Некто вдруг прочёл
И сделал свой неторопливый вывод,
Что Бродскому я вырос по плечо,
Хотя мы барды одного призыва.

Двадцатый век меня не целовал –
Я продирался тропами витыми
Сквозь дебри тропов,* ямбов снежный вал,
Валежник слов, колючки с запятыми.

В себе таланта выдумать нельзя –
В нём золотая россыпь, грань алмаза,
Недюжинный потенциал ферзя,
Источник сплина, счастья и экстаза.

Но выпал час...
Пленив улыбкой поздней,
Принц щедрый и блестящий - Жан Кокто**
По веткам снов стихов развесил грозди,
А я сорвал их поутру.
Легко...

* Тропы – явление художественной образности,
переносные значения слов или оборотов речи
** Знаменитый французский поэт первой половины прошлого века,
удостоенный своеобразного и редкого титула "принц поэтов"


Возвращение

Я – философ, усталый бродяга
И поэт.
Пожелтевшая помнит бумага
Мой сонет.

Исписавшийся, веком побитый,
До рубля
Прокутил я поэзию быта –
Болен я.

Оставляю реалии мира.
Мне легко.
Растворяюсь, сливаясь с эфиром.
Я – Никто!

Я – Душа.
Я – корпускула света.
На краю
Всех сокрытых доселе секретов
Познаю
Энергетику эволюции,
Связь стихий...

...вновь родится поэт.
И польются
Стихи.


Оставить свет
Уходя оставить свет –
Это больше, чем остаться
Пётр Вегин

Я надломился от его строки...
До боли, до изнеможенья
Я жажду этой мысли продолженья
И трепета руки.

Не каждому дано – впечатать след.
Поэтов много – мало драматургов,
Способных дорасти до демиургов
За миг бегущих лет.

Мне горя не избыть – ушёл поэт,
Оставивший навеки строки эти...
Пусть грешником прожил на этом свете,
Но он оставил свет.


На стыке боли...
Для искусства нужны люди достаточно несчастные
Стендаль

Достаточно ли‚ право‚ я несчастен‚
Чтобы писать хорошие стихи?

К поэзии серебряной причастен‚
Рифмую стародавние грехи
И песню тку из образов неясных…

Надгробьями
из книжек записных
Топорщатся названья разномастных
Стихов моих…
Достало ль грусти в них?

На стыке боли‚ счастья‚ нервной дрожи‚
В сиянии тернового венца
Поэзия весёлой быть не может‚
Омытая страданием творца.


Графоманство

Когда под пальцами раскованно и чисто
звучит рапсодия взволнованного Листа,
Когда любитель пылкого романса
рыдает в голос, выходя из транса,
То, вспоминая о святом искусстве
поэзии великих бардов русских,
Я перед ним склоняюсь и, краснея,
не отличаю ямба от хорея.

Не все стихи поэзией зовутся,
а мысли, чувствами наполненные, рвутся...
Но надо Божьей милости случиться –
на крупе у Пегаса прокатиться.


Надежда поэта

Пусть хромосомы давнего влеченья
Диктуют мне свои стихотворенья,
И пусть в России после катаклизмов
Найдут, прочтут и возвратят их к жизни.

От летаргического сна освободившись,
Израненной, насилие простившей,
Изящная словесность не умрёт –
Откроет жаждой изнурённый рот,

И оживут сонеты и романсы,
Напишутся пленительные стансы,
Вновь благородством пламенных красот
В них поэтическая мудрость оживёт.

Читающее племя возродится,
Вновь элитарным чувством озарится,
Глаза смягчатся робкою слезою,
И лица просветлеют над строкою.


Прощальная Песня
Как много, представьте себе, доброты...
Б. Окуджава

Последний троллейбус по улице мчит...
Щемящая нежность уснула в ночи.
Ты боль мою песней прощальной залей,
Троллейбус последний, последний троллей...

Арбат, мой Арбат земляка потерял.
Здесь Моцарт на старенькой скрипке играл,
Здесь Прошлое стало ясней и ясней...
Троллейбус последний, последний троллей...

Всю ночь до рассвета кричат петухи
О том, что сиротами стали стихи,
Земля еще вертится – в сговоре с ней
Троллейбус последний, последний троллей...

Надежды оркестрик и Ленька Король...
У лирика в сердце булатная боль.
...оборванной жизни апрельский ручей...
Троллейбус последний, последний троллей...

Грохочет сапог... И жене все простит...
И девочка плачет, и шарик летит...
И молодость наша – театр теней...
Троллейбус последний, последний троллей...


Идёт Концерт
...Ушли рутиною наполненные будни...
Анатолий Берлин

Нет Окуджавы... Лирики всплакнут -
Ушёл поэт - волнующий и чистый.
Губами к его нежности прильнув,
Добрели мы под звуки гитариста.

Свеча угасла, но идёт концерт,
Гитары переборы чуть зависли,
И слышится сменившийся акцент
В водовороте слов, в потоке мысли.

Сменяя микрофоны на устах,
Три интеллекта, три печальных барда
Поэзию творят, слегка устав,
На сцене крохотной, как поле биллиарда.

На перепутье наболевших слов
Поэта образ в свитерочке старом
И тени образов, вплетённых в ткань стихов,
Готовящихся к выходу с гитарой.

Не просто жанр - Эпоха за спиной,
И в каждой песне слышится тактично
Булатовский напев очередной,
А остальное - очень даже лично...

Идёт Концерт - эмоций полон зал,
И разом, словно тени пополудни,
Из святости, о коей Он писал,
Ушли рутиною наполненные будни...

Идёт Концерт...


Моё оружие

Иному страхом выкрутит запястья
И крупный пот обсыплет светлый лоб…
Во мне не просыпается, по счастью,
Беспомощность и трусости озноб.

Строчит в мою защиту без раздумья
Во вражье сердце, чтоб наверняка,
Шальная мысль
свинцом благоразумья
И беспощадной логикой стиха.


Звуки на острие
Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо...
В. Маяковский

Футуристы к штыку приравняли перо...
Я с опаской гляжу на стальное стило* –
Звуки Жизни нанизаны на остриё,
Партитуру судьбы написало копьё.

Нереальность метафор, убиения факт,
Из прокола в душе хлещет бешеный такт,
Словно дым над побоищем стелется страх,
И словами залечат уцелевших в боях.


* Стило – орудие письма, перо


Адажио
Адажио бескрылых мотыльков...
Александр Коротко

«Коньки откинув», всё ещё скользим...
Нам Вечность есть закон для подражанья.
И сколько пережить удастся зим –
Не так уж важно для голосованья.

Адажио бескрылых мотыльков,
Симфония беззвучного финала,
Безвестный гений спрятался в альков,
Не зная, что вошёл уже в анналы.
Амброзией питающийся дух
В антимирах светящихся сознаний...

А я пишу от полночи до двух,
Так каждый вечер. Без напоминаний.


Творческий вечер

Поэт на сцене скромного театра...
Волнует зал рифмованный бальзам.
Мерцают свечи, тени по углам
От канделябров лёгких из шпиатра...*

Под музыку духовную рояля
Рахманинов вздыхает у свечи,
Ведёт свою поэзию в ночи
Несмелый автор с лексикою Даля.

А в зале тесном – взглядов тишина.
Лишь барабанит дождь по крыше хрупкой,
Застыл мужчина с незажжённой трубкой,
С ним женщина – пронзительно бледна.

И льётся рифм размеренный поток,
И образы витают в белых платьях,
И слушатель у лирики в объятьях
Подводит дням седеющим итог.

Прикрытые волнением глаза,
Эмоции на лицах обновлённых,
Касание желаний возвращённых,
Хрустальная забытая слеза...


* Шпиаутеръ – легкий сплав цветных металлов


Жажда Таланта

Подари, природа, мне пароль,
чтоб я мог создать простое чудо,
испытать целительную боль
и откушать царственного блюда.

Я рифмую всё, что впереди,
маясь в экстатическом ударе:
чувств полёт на ветреном пути,
лес в осеннем лиственном загаре.

Как старатель, золотую нить
я ищу, но чуда жду впустую…

Чтобы душу не испепелить,
я своё сознание врачую.


Мой ритм

Дела, как тараканы в темноте,
Повыползали, требуя общенья.
Я весь в трудах.
И в вечной суете
Слагаются мои стихотворенья.

Куда стремлюсь прибыть чуть раньше всех,
И где кончаются той канители бредни?
Какой валютой платят за успех,
Кто рассмеётся надо мной последним?

Отбросив суеты ненужный груз,
Адреналина трепетную влагу
Сменил,
взяв запоздалый курс‚
На вдохновенье, ручку и бумагу.


Мутация общения

Послание от пылкого корнета
Запрятано лукаво за корсетом…
Наивных лет ушедшая примета‚
Но при этом
И страсть большая, и интриги света,
И муза оскорблённого поэта
На кончике пера страдали где-то…

Эпистолярный жанр канул в Лету,
Чернила пересохли, перьев нет уж,
А в паутине жадной Интернета
Есть информация от гриппа до ракеты.

Не сочиняют писем дамам сердца –
Есть телефоны, факсы, байты, герцы…
Кому писать, кому читать сонеты?
Нищает дух – до фабулы раздетый.


Ответный удар
Удар покуда не получен
То прямо в душу, то под дых,
Покуда ты благополучен,
Всё, что напишешь - пресный жмых.
Леонид Сорока

Рассосались гематомы прошлых лет,
Скучным, словно жмых, стал мой сонет...
Мне бы снова под гитару горло драть
И перчаткой, как свинчаткой, получать.

Скулы на бок, жалость девок заводских –
Вот тогда-то и напишется мой стих,
Пусть я бездарь, рифмоплёт и дилетант...
Дали в морду – значит, выдали талант.

Полно, критик, я ведь многое знавал
Перед тем, как мне войти в парадный зал.
Философия, груз пролетевших лет,
Труд и божий дар – вот весь поэт.


О семейном Олимпе

О, покорители семейного Олимпа!
Какие кручи преодолены?!
Какие пройдены глухие лабиринты,
Увиты терниями праведные лбы...

Завидую. Не для поэта радость
Гармонии двух любящих сердец.
Не для него святая эта малость,
Не для него – божественный венец.

Ведомый пароксизмом вожделений,
Поэт, увы, не признаёт границ.
Его снедает образ сновидений,
Ему недостаёт прекрасных лиц.

И нет порока в этой муке вечной.
Другой Олимп он видит из окна.
И образами жизни быстротечной
Поэзия его озарена.


Пауза в душе

Прочёл его стихи – и пауза в душе...
Спазмирует гортань, озноб по коже...
Метафоры, скользя на вираже
У самой кромке истины уже,
На новые созвездия похожи.

Рассудок за строкой боится опоздать...
Кто лезвие пера вручил поэту,
Чтоб слов привычных боевую рать
В каре построив, смог он передать
Своеобразный поворот сюжета?

Ладонью утерев зависшую слезу,
Я проглотил комок солёный в горле...

И катарсиса* нежную росу
К обряду омовения несу
Сквозь муки.
...ею напоён и вскормлен.


* катарсис – сопереживание читателя,
завершающееся духовным очищением


Есть ещё на свете Магадан?
Нет острых ощущений
Владимир Высоцкий

Согласно мне доставшейся генетике,
Не пью хмельного, даже не курю,
Скажу ещё: в ладу с семейной этикой,
Не нюхаю и вены не колю.

Любим супругой и друзьями славными,
Уют в квартире, на душе покой,
Меня ласкает солнечными ваннами
Калифорнийский берег мой родной.

Откуда взять поэту вдохновение?
Как поразить читателя строкой?
Дуэли жажду чудного мгновения
И новой бездны страсти роковой.

Хочу уехать в дебри магаданские,
Пить чистый спирт, а не аперитив...
И северная Муза хулиганская
Допишет мне за Пушкина «Юдифь».


Осенний сюжет

Дадим фонтану отдохнуть
и, Музу отпугнув бездельем,
Продолжим торопливый путь
без божества, без вдохновенья.

Но грусть привычного пера
с поэта уж сторицей спросит,
И ветром принесёт слова
волнующая сердце осень.


Не ревнуй
Но исполинские невидимые крылья
В толпе ему ходить мешают по земле
Шарль Бодлер

Не ревнуй –
С поэтом ты живёшь.
Барды, суть, не полностью нормальны:
Чувственны‚ крикливы‚ сексуальны‚
Дерзки до того‚ что дрожь…
Не ревнуй – с поэтом ты живёшь.

Не ищи нормальности во мне‚
Нет‚ я не такой‚ какой приснился.
Думаешь‚ что я оговорился‚
Сочиняя вирши при луне?…

Не ищи нормальности во мне.


Признание

Дыхание перехватило,
когда послала мне Фортуна
неописуемое диво
в обличье незнакомки юной.

От зова плоти не уснуть мне,
мир так жесток, а я не молод,
и вот стою на перепутье
стихий. И ощущаю голод.

Последний раз проникнуть в тайну
эротики влекущей стати...
Эмоций, что сберёг случайно,
ещё на стих, надеюсь, хватит.

Взволнованной души стенанья
и Музы зов из поднебесья:
Где ты, поэт? Твоё призванье...
И я устало брошу: Здесь я...


Среди бардов великой России ...
Но парус! Порвали парус!
Каюсь, каюсь, каюсь...
В. Высоцкий

Среди бардов великой России,
Где талант‚ как колосья, косили,
Жил актёр – он же русский поэт,
Прохрипевший свой сольный концерт.

Его правда, словами взорвавшись,
О живых, о безвременно павших,
Застревала в сердцах и умах,
Во дворах, на подмостках, в горах.

Своим песням он душу доверил,
Он метался подстреленным зверем,
Гнал по краю упрямых коней
До конца своих жертвенных дней.

Гневный, дерзкой музою движим,
Он парил над Москвой, над Парижем,
Над строкою, пропитанной болью,
До конца не доигранной ролью.

В гости к Богу, мятежный, он рвался,
И любил, и страдал, и смеялся,
Высотой и опасностью болен,
Пил и пел, зарифмованный горем.

Захлестнувшие яростью ритмы
Полоснули, как лезвием бритвы,
Зацепились струною за парус,
Прохрипели прощальное “каюсь”...

Среди бардов великой России ...


Памяти Владимира Высоцкого

Он не мечтал дожить, доплыть до мели –
Спаситель душ и рваных парусов -
Людскую боль своею мерой мерил,
Любил с войны вернувшихся отцов.

Его гитара пела и хрипела,
Натянутыми струнами резвясь,
И с философией его заматерелой
Поэзия надрывная слилась.

И что не возвращаются из боя,
Пел, напоённый личною бедой,
И мысль его, не знавшая покоя,
Святым витает Духом над Землёй.


Проснувшись

Я сплю не зря:
сны в вихре перепляса,
Толкают в бок
и в голове роятся.

Глаза открою
и, прервав видение,
Вскочу
и напишу стихотворение.

Я сплю не зря,
я не теряю время –
Моя заря
даёт названье теме.


Сдача позиций

С неких пор тома Ремарка
не годятся для подарка.

Призабыли Мопассана -
где любители романа?!

Проще выпить кальвадоса
и уйти от всех вопросов ...

Скучно массовой культуре
в мировой литературе.


Талант

Волшебная струна Таланта
Звучит лирическим бельканто,
Рыдает скрипка Страдивари,
Мольберт в неистовом угаре.

Колдуют руки, бронза тает
И форму мысль приобретает,
Поэзия уносит в дали,
Где раньше люди не бывали.


Оставленный Музой

Мы бегали беспечны и ловки‚
Дружили‚ ссорились‚ резвились вместе ...
Как остроумны, тонки и легки,
Как музыкальны были наши песни!

Оставила на произвол судьбы,
Запряталась за шкафом, под кроватью,
А, может, просто вышла из избы,
Чтоб на ветру холодном постоять ей?

Боль в сердце среди сумрачных углов,
Озноб от неприкаянных глаголов,
Чуть тлеющая горка горьких слов,
Остатки трепета, оскомина крамолы.


Размышляя

Талант наука познаёт,
Ища начало чуда:
Тому причиной генный код,
Или судьбы причуда,

Или мистический дурман
Реинкарнаций прошлых,
А, может, это всё обман,
По мнению дотошных?

И кто судьёю может быть –
Завистливые рожи ...
Моя судьба – поэтом слыть,
Посредственным, но всё же ...


Рассудок художника

Устал... Смертельная усталость
тайком реванш взяла,
Нежданной тяжестью подкралась,
раздела догола.

Меня довёл до истощенья
ненужный интеллект,
Глаза прикрою с наслажденьем
на склоне буйных лет.

Услады этой нет превыше –
лежи и не дыши,
Но скачут бесы, как по крыше,
на празднике души.

И белокурые красотки
в азарте молодом
Без устали в юбчонках лёгких
танцуют животом.

И тянутся немые руки
из ауры огня,
Являются чудные звуки
на перепутье дня.

И город синего величья
глядит в меня с моста,
И, яркие до неприличья,
куражатся уста.

Как всё живое в наше время
подвластно естеству,
Усталый мозг мечтой беремен
и бредит на посту.


Реквием

Покидаю
ристалище,
Оставляю
товарища,
Недописанный
ряд поэм,
Зарифмованных
в реквием.

Оступился
в краю дилемм,
Очутился
почти ни с чем,
Нескладушкою
маючись,
В бесталанности
каючись.


Поражение

Шумно правит бал мирской
Сатана,
А поэту-лирику давит грудь.
И струит, загадочна и бледна,
Полоса, что названа «Млечный Путь».

Там кисельно пенятся берега,
Там ладьи плывут в молоке.
Моя жизнь прекрасному отдана,
Не отдам и часть ее Сатане.

Мне перо гусиное и чернил,
И бумаги лист, чтоб писать...
Я вам столько россыпей сочинил,
Звал потрогать их, посчитать.

Но напрасна боль моя – суета.
И звучит то реквием, то хорал.
Люди гибнут радостно за металл –
Значит...
я Ему проиграл.


Строфы века
К выходу антологии русской
и мировой поэзии 20 века

“Строфы Века” – натюрморт из роз‚
Молнией расстрелянных в грозу…

Уносясь с потоком чьих-то грёз‚
Снова я гранит стихов грызу.

Шелестят метафоры дождём‚
Наполняя таинства сосуд,
И сверкают брызги идиом
Там, где их читатели не ждут.

Но терплю сравненья‚ не ропщу‚
Усмиряю пересохший рот‚
Колдовские истины ищу‚
Раскрывая незнакомый код.

Крадучись сквозь мысли‚ словно тать‚
Я блуждаю в лабиринте снов…

И в свою заветную тетрадь
Заношу ещё десяток слов.


Творчество

Роза алая застыла на ладони‚
Зацепив шипом за боль руки;
Понесли безудержные кони
Страсть поэта
к омуту реки‚
Где ни переправы‚ и ни брода‚
Где слова значенья не сулят…

Высекали ритмы из породы
Резвые копыта жеребят.

Тщетность мук и терпкость наслаждений
Он познал – рифмующий творец‚
Спрятав груз терзаний и сомнений
В свой заветный черновой ларец.

Но однажды‚ вдруг сорвав одежды
С лиры целомудренной своей‚
Обнажил он тайные надежды‚
Боль ночей и несусветность дней.

И‚ достигнув полного блаженства‚
Дописал строфы последний слог‚
По дороге к Музе Совершенства‚
На излёте прожитых тревог.


Стихотворчество

За каждою строкой
Расхристанные мысли
И пульса перебой
В такт познаванью жизни.

Щербатые слова
Царапают по сердцу:
Как ты была права,
Захлопнув детства дверцу.

Воспоминаний боль
Сквозь воспаленье суток,
Идёт последний бой,
В агонии рассудок.

Подкатит к горлу ком
Несбывшихся желаний.
Я возвращаюсь в дом,
Где память ждёт свиданий,
Где вдохновенья зов
Приходит по субботам...

Но стих уже готов –
Я славно поработал.


Черновики

Стол чист, архив не перегружен
Хранением исписанных листков...
Не оставляю я черновиков –
Моим потомкам этот хлам не нужен.

Компьютерные светятся экраны
Мерцающими строками стихов,
И нет привычных творческих следов –
Свидетелей терзаний и изъянов.

У горстки милых наболевших слов
Стоит поэт, творенья тайну спрятав...
Прочтите лучше то, что напечатал –
Не оставляю я черновиков.


ФИЛОСОФСКАЯ ЛИРИКА

Как всё перемешалось в человеке

Как всё перемешалось в человеке:
Добро и зло, любовь и равнодушье,
И широко раскрытые глаза,
И наглухо задраенные уши,
Свободы радость, нищеты удушье,
Ухмылка, ярость, тихая слеза,
Открытые для поцелуя губы,
И таинство произнесённой лжи,
Дыхание сквозь стиснутые зубы,
Глубины и поверхностность души,
Завистливость и мудрые сомненья,
Умение прожить за чей-то счёт,
Порыв убить на грани сожаленья,
Самоотверженность, изгнания почёт,
Алканье славы, утешенье злобой,
Лесть вязкая на службе у врага,
Стремление к слиянию с природой,
Насилие, коварство, доброта,
Глумление над теми, кто не мы,
Над всем, что недоступно без борьбы,
Желание успеха и утех,
Рыдание, молчание и смех.

Как всё перемешалось в человеке –
Навеки ...


Путь в философию

Мне для собственной воли не выдалось дня,
Надоело бывать, где не ценят меня.
Всем обязан, ни разу не взявши взаймы,
Я в долгу у друзей, у родных, у жены.

Вечно занят, как будто мне нечего есть,
Я мечтаю без спешки за книги засесть,
Отпустите грехи обязательств – оков -
Завалю вас томами хороших стихов.

Поворотов судьбы изучая следы,
Одолею озноб ожиданья беды,
Отрешусь от соблазна взглянуть на итог,
Сбросив истины боль на измученный лоб.

На излёте дороги – протяжной, прямой,
Возвращаясь из жизни далёкой домой,
Встречу мудрость, с которой судить о житье
Я смогу, балансируя на острие;
И философом стану незаметно для всех...

И Омара Хайяма мне приснится успех.


Диалектика

Спортсмен бежит быстрее, чем когда-то,
и музыканту - в прошлом равных нет,
и кажется мне очень языкатым
родившийся после меня поэт.

Стремительно взлется по спирали,
потомки слышат микроголоса:
вас, внуков, ждут немыслимые дали,
но космос начинался с колеса.


Картина
Маме посвящаю

Старый холст на теневой стене,
Нерожденному уже был близок мне.
Много лет бесхитростный пейзаж
Украшал наш немудрёный антураж.

Театр действий судьбами вершил,
Холст им декорацией служил,
А спектакль взволнованно звучал
И свидетеля в углу не замечал.

Тяжелела рама над гвоздем,
Будто намокала под дождем,
И тускнели переливы дней
Бурной биографии моей.

Снится мне, ушедшему, пейзаж –
Речка, чьи-то кони, дикий пляж,
Паутина тонких кракелюр,*
Лампы свет и желтый абажур.


* Кракелюры — трещины, появляющиеся со временем
на картинах, написанных маслом


Весь этот мир - как на ладони

Паранормален мир суровый,
И мы, на мистику ворча,
Реинкарнаций жаждем новых,
Гадаем тайно по ночам,
Осмысливаем, что неясно,
Не веря, но надеясь: вдруг!?
Теряем время понапрасну –
Гаданья лгут, смущая дух.

Что там сокрыто за вратами?
Как намагниченные мы...
Планеты гонятся за нами
В тиши космической волны,
И нет спасенья от погони,
Под лунным светом – суета…

Весь этот мир - как на ладони.
…жаль, что не видно ни черта.


Эзотерическое

Кто на закате отпущенных лет
Мне пролонгирует старый билет?
Кто напитает меня эликсиром,
Чтобы, мудрее расходуя силы,
В магию тела, как кокон, укутан,
Снова пройти мне знакомым маршрутом?

Чью-то энергию чувствую рядом,
Свежесть живительного водопада,
Пульс, наполняющий жизни струю, –
То, что продлит собой песню мою.


Дискобол

Мне дискоболом стать необходимо,
Чтобы метнуть небесное светило,
Крадущее у солнца свет ночной,
В галактику иную...
Что со мной?!
Я с детства ненавижу этот диск –
Бездушный, бледный...
В нём презренье, риск
Для нас, живущих под холодным взглядом...

Ползёт, как тень, и постоянно рядом.
Своими фазами сдвигает нас с ума,
Нет ясности – одни полутона,
И царствует недобрая ведунья,
Несчастья посылая в полнолунье.

Не для любви Бог создал это диво –
Достаньте мне Луну...
И я, счастливый,
Дотронувшись губами до распятья,
Избавлю вас от лунного проклятья...


Вращение

Жизнь – словно шар‚
что вниз неосторожно
Бежит стремглав‚ успехами пыля‚
События неся по бездорожью
К последней‚ нижней точке бытия.

Шар катится‚ неизлечимо ранен
Рассчитанной инерцией беды,
И розы алые цепляются шипами
За гладь стекла‚ податливость воды.

Шар катится‚ и таинство участья
Тревожит неизбежно каждый дом‚
Перемешав в избытке сладострастья
Осколки лет и судеб бурелом.

И в мареве‚ подвластные вращенью‚
Несёмся мы по Млечному Пути‚
Не требуя последнего прощенья‚
Не ведая того, что впереди.


Конспект беседы с Александром Мирзаяном

Тема первая: эмбрион за 270 дней проходит все стадии эволюции, таким образом покрывая временное расстояние, равное тысячелетиям.
Новый, не присущий какой-либо этнической группе людей ген за сравнительно короткий исторический промежуток времени становится достоянием всей этой группы.
Человеческий эмбрион, начиная с ранних стадий развития, слышит звуки, исходящие снаружи, и, таким образом, ещё находясь в утробе матери, уже постигает окружающий его мир, причём, со скоростью, соответствующей скорости протекания собственного времени.

Тема вторая: Язык создаёт нацию. Поэт, ведомый рифмой, зачастую предвосхищает умозаключения философов.
Государство строят Самодержец и Певец.

Рождение Интеллекта

За чуткой перепонкой живота,
войдя через заветные врата,
уютно разместилось Семя.

Таясь до срока в сумерках пролога,
Оно, одобренное Богом,
несёт к развязке Собственное Время,
которое с завидным постоянством
по искривлённому объятием пространству
мчит за грядущим
по пятам веков,
приравненных ко дням
извне.

Знакомый почтальон
разносит ген по рекам поколений,
И эмбрион
в тисках мгновений
музыки и слова,
как пыльцу,
любовно собирает по крупицам
свой интеллект,
чтобы потом, к концу
немого заточенья, насладиться,
как вином, нектаром знаний…

И, умножаясь новыми друзьями,
опять разумным семенем пролиться
за чуткой перепонкой живота.

Рождение Державы

Глагол и нота – ночи напролёт
рождается грядущего основа;
Настанет день,
когда поэт споёт,
строкой ведомый.
Дерзновенно слово...

Ведут историю по рытвинам веков
размер и интонация стихов.

Язык
великой пьесы многоактной
определит понятием абстрактным
пророчество – плод неустанных дум;

Столетие спустя оно придёт на ум
философам как истины венец:
Держава – это Самодержец и Певец.


Две строки Саади

Прочёл я жизнь длиною в две строки
На дальнем берегу в прохладе вязов.

Движения полны, как две реки,
Сверкали строки россыпью алмазов,

Восточной вязью переплетены,
Метафорами влажными увиты ...

Русалок тени, нежны и бледны,
Меж скал ныряли, как метеориты.

Всего лишь две строки мне подарил
Ума насмешливого тлеющий огарок.

Седой орёл над вязами парил
И всматривался в игрища русалок.


Дорога
«Дорогам нельзя научить,
их можно только пройти».
Из философии Дзен

Пройди меня – дорога попросила, –
Усталый путник, ты поймёшь потом,
Какое счастье и какая сила
Пройти меня и возвратиться в дом,

И озарённым мудростью скитанья,
Ради чего под солнцем стоит жить,
Любить меня до полного слиянья,
Постигнув то, чему не научить.


На каждое горе…

На каждое горе есть большее горе...
Но надо держаться за нить,
Наплакавшись вволю, принять свою долю
И губы в улыбку сложить.

С судьбою не споря – на то Божья воля
Рассветом плеснуть на закат –
Испей своё море, пройди своё поле...
Поля есть длиннее стократ.


Мозг Homo
По Рону Хаббарду

Я нити мыслей в косу заплету –
Тугую фантастическую плеть.
В руках она, готовая взлететь,
Вальсирует в тантрическом* бреду.

Обрушит неизбежно свой удар
Направленной инерции бросок
И, превратившись в чей-нибудь кошмар,
Оставит след или уйдёт в песок.

Хитросплетенье прожитых инграмм**
Упрятано за ширмой парадигм...***

Возможно ли освободить сей храм,
Избавив мозг невольника от стигм,****
И, переправившись в реальность через гать,*****
Счастливым стать?


* Тантризм – Направление в буддизме и индуизме, проповедующее
совершенствование человека на основе приобщения к тайному знанию
** Инграмма – образ-картинка, оставленная в подсознании какой-либо травмой.
*** Парадигма – пример, образец, исходная модель
**** Стигмы – Кровавые язвы, струпья
***** Гать – настил для прохода через болото


Для тех, кто умеет...

Для тех, кто умеет летать,
В вольере кромешная скука.

Для тех, кто умеет страдать,
Романс – это пища для слуха.

Для тех, кто умеет грешить,
Обман – это ложь во спасенье.

Для тех, кто умеет дарить,
Все дни, словно даты рожденья.

Для тех, кто умеет ценить,
Друзья не бывают спесивы.

Для тех, кто умеет любить,
Все женщины очень красивы.


Вечер

Мерцают догорающие свечи,
Распространяя терпкий аромат.
Легла тревога тяжестью на плечи.
Глаза устало тлеют, не горят.

Прошли восторги - всё уже старо.
Не остановит взор случайная красотка.
И кровь, что раньше грела, как вино,
Течёт лениво, медленно и робко.

Неистребимый духа оптимизм,
Энтузиазм запретного свиданья…
Как было всё давно!
И правда тризн
Жестоко сократила расстоянье
Меж мною и конечною чертой
И девальвировала прошлые ошибки;
А мысли каждодневной чередой
С лица стирают волшебство улыбки.

Из тех счастливчиков, кому досталось жить,
Никто не избежит телесной муки,
А интеллект - так тот молчит от скуки,
И нет вопроса: быть или не быть ...


Жизненный опыт

Ребёнок падает со стула,
Чтоб чувство меры в нём проснулось,
Для осознания вины,
Что ему крылья не даны.

Ему же суждено влюбиться
И заново взглянуть на лица,
Потом напиться в первый раз,
Забыв родителей наказ.

Залезть в долги неосторожно
И дать взаймы, кому не должно,
Терять и находить друзей,
Чтобы на йоту стать мудрей.

И после прожитых фиаско
Определится зримо, ясно,
Что, как водица из колодца,
Великий опыт достаётся
Ведро к ведру...
Скрипи криница,
Дай вдоволь страждущим напиться.


Весенняя воля

В небе реактивный самолёт.
Глубину шальной весенней воли
Серебром пронзая, словно воин,
Молодой ликующий пилот
Пишет со стараньем имя «Оля».

Мне стальные крылья не даны,
Виражи, отвага – всё иное.
Но могу, зарифмовав былое,
Увлажнить свидетелей весны –
Милые глаза...
Одной строкою.


Весна
... из джунглей памяти моей,
желая мне добра,
явилась суть простых вещей,
потерянных вчера.
Анатолий Берлин

Весна подкралась чудом струй,
Волнением во сне,
Твой прошлогодний поцелуй
Напоминая мне.

Коснулась выбритой щеки
Пронзительным лучом,
Потом проникла в сундуки,
Открыв своим ключом.

Достала хлам ушедших дней
И выцветших картин,
Несуществующих людей,
Остатки бригантин.

Из джунглей памяти моей,
Из ссылки, из глуши
Вернула суть простых вещей –
Несметные гроши.


Друзья придут
...тянется очередь за неизбежным
А. Берлин

Жизнь полосатой лентой вьётся,
То загрустит, то улыбнётся.
Её плоды срываем вместе
В короткой красочной фиесте.

Полны надежд, любви, желанья
И счастья недопониманья,
Что годы капают, как капли,
И родники почти иссякли.

Когда однажды, в день ненастный
Вдруг жить покажется напрасным,
То вместе с горечью и болью
Придут друзья...
Не для застолья.


Он мог бы жить

Четвёртый час на операции
Лежит больной меж двух миров.

Проводит мозга трепанацию
Бригада лучших докторов.

Случайные по жизни люди
Ждут результатов у дверей.

Не молят Господа о чуде
Две пары губ родных детей.

Он мог бы жить...


Больничная палата
Смерть – это стрела, пущенная в тебя,
а жизнь – то мгновение, что она до тебя долетит.
Аль-Хусри

больничная палата...
стерильность и уход,
лекарства, иглы, вата,
заведомый исход –

уходят незаметно,
леченью вопреки,
любимые посмертно
старушки, старики.

подводятся итоги,
доигрывают роль –
роняют некрологи
естественную боль.

а то, что неизбежно
случится умереть, -
фатальная прилежность
природы – круговерть.

и нет пути обратно
от старца до юнца...
больничная палата –
предвестница конца.


Капель

Зависнув на мгновенье, будто каясь,
Тугие капли падали, стуча.
С намокших кружев нехотя срываясь,
Они взрывались, ярко трепеща
Осколками проснувшейся капели,
Сменившей ледяные чудеса.

А брызги лишь мгновение горели,
И, радугой искрясь,
слепили нам глаза.

Немногие из нас, сорвавшихся изящно
В небытие (или в иное бытие),
След оставляют радужный, как счастье,
Как спелая капель на хрустале...


Курс лечения

Бежать от мира‚ от суеты‚
Ненужных правил‚ убогих мнений‚
Духовной спячки и нищеты‚
Зависимости от убеждений
Глупцов, чьей армии не счесть‚
Чья похвала – большая честь…

Уйти от дел и треволнений‚
От разрушающей мигрени
Больного городского дня‚
Уйти от всех, себя кляня…

Пусть наркотический дурман
Злой воли‚ падкой на обман‚
На поощренье вечной лени
Кого-то ставит на колени‚
Но, чур, отныне не меня…

Согласьем красок‚ гаммой слова‚
Полётом звуков невесомых
И благородством юных муз
Я свой пройду леченья курс.


Людской порок

Религиям не пережить труда
боготворить Создателя и Разум.
Ничто не появилось вдруг и разом –
сотворены и воздух, и вода,
Земля, деревья, рыбы, звери, птицы,
планеты, астероиды, луна ...
Щедротами Вселенная полна –
неверующим впору помолиться.

Венцом творения явился Человек.
Адамом прародителя назвали
И Женщину ему в награду дали,
чтобы вкусить,
как сладок смертный грех.

Кто создал Бога, он чего частица?
Бог был всегда –
он изначален, Бог –
Всезнающий судья, защитник, рок,
законодатель всех земных традиций...

Но горе – иноверцем не родись –
Различны святости
у Библии с Кораном,
С безумием в долине Иордана,
где древний дух повздоривших завис,
Где миром никогда не разрешится
святого места мудрость и покой,
И Богу предначертано судьбой
своих детей дерущихся стыдиться.

Замаливает мрак людских пороков
религия – сплетение страстей,
И вновь невинных женщин и детей
дыхания лишают раньше срока -
За веру, землю...
Слёзы на ресницах
У протестантки –
протестует дух,
Католиков грозит сомкнуться круг,
закрыв ещё страдания страницу.

А в мусульманском мире свой успех:
Ислам развил крикливую активность,
Рождаемость растёт и агрессивность,
и чёрных просвещают, в чём их грех.

Не жгут сегодня ересь на кострах,
но вера доминирует веками
Над жизнью, фанатизмом и умами,
вселяя уважение и страх.

Противоречий яркие зарницы
огнями полыхают там и тут,
А проповедники к достойному зовут –
нам ближнего любить и зла стыдиться.

Внимает паства музыке внушенья.
Что остаётся, когда гаснет свет?
И действует ли праведный завет
с эпохи изначального творенья?
Иль Заповеди – только трафареты,
а “не убий” – лишь память о былом?
И кто доскажет исповедь о том,
что обесславлены Господни этикеты?

В газетах пишут только о войне,
насилии, преступности растущей.
Где та Любовь, Добро, что нам присущи,
и почему душе покоя нет?

Нам зло столетий Богом не простится
ни на земле, ни далее – окрест...
Пусть вразумит нас провиденья перст.
Наступит день мессии появиться.


Крысы

Ещё крепки стальные ванты,
И в рупор не хрипят команды‚
А уж вода клокочет, свищет‚
Бурлит сквозь раненое днище.

Пигмеи душ‚ гиганты бденья
Инстинктом самосохраненья
Ведомы‚ как вторым умом‚
Спешат остаться за бортом.

Не их вина‚ что судно тонет‚
Побег их чести не уронит:
Помочь немыслимо…
Хоть режь‚
Им не заткнуть собою брешь.

Мертвецким сном в угаре пьяном
Команда спит.
И капитану
Сигналы шлёт крысиный раж
Спасать себя и экипаж.

Бегут разумные созданья‚
Оставив судно на закланье‚
И как ни мерзостна их пища‚
Они не прогрызали днища.

Им нет резона гибнуть вместе…

Они одни доставят вести
Слезами убранной земле
О затонувшем корабле.


Луна, Апокалипсис

Гляжу на диска нежный горельеф –
Тревожит он моё воображенье:
Маг тёмных дел‚ пронзительных утех‚
Прохладного скользящего движенья.

То чёткий круг, то мутное пятно‚
То съеденная тенью половинка…

Светящееся бледное окно
На землю пало лунною тропинкой.

По бархату рассыпаны вокруг
Следы миров‚ рассеянных несчетно‚
Их притяженья непомерный труд
Звучит над миром бешеным крещендо.

Играя коду, вдруг сошёл с ума
Оркестр‚ измождённый до предела.

...и оборвалась бытия струна...
Но ровно дышит Мертвенное Тело.


Кто во что горазд

Единство вкусов и морали
всегда людей объединяли
то в общества, то просто в клубы,
а одиночки-однолюбы,
столпившись в группы и кружки,
лелеяли свои грешки.

Кто свято верил в быль и небыль,
себе подголубили небо
и, выпросив у Бога стронций,
отреставрировали солнце.

Плеснули краской непогоды
в лицо измученной природы
те, кто к груди её прорвался,
насиловал и издевался.

Любители гулять на воле
вдруг вспомнили про лес и поле,
и разожгли большой костёр,
кто до поджогов был остёр.

А позабавиться охотой
собрались дружно целой ротой,
а ну, ату его, а ну ...
как будто ловят сатану.

Военные – в войну играют,
самозабвенно разрушают
любые ценности, что были
построены ли, рождены ли.

И в Божьем доме помутненье –
у них свои идут сраженья,
горазда верующих рать
Армагеддоном нас пугать.

История побед, стенаний,
шизофренических деяний
вождей, насилия следы…
Земля устала от беды.


Коллекция оружия

Клинки на стене, как награды на кителе –
Холодные лезвия, твёрдая сталь,
Бесстрашия дух, гордый блеск победителей
Да память о битвах, случившихся встарь.

За правое дело, неправое дело
Стекала с них кровь на горячую твердь.
Вот кортик морской – никогда не робел он,
Нацелившись в грудь, как расчётливый зверь.

Изящная шпага – венец благородства,
Для рыцаря правды – всей жизни партнёр,
Спасённая честь, сладкий миг превосходства,
Удар! – и сражён негодяй и бретёр.

Как помнят поэты свои мадригалы,
Как память зеркал каждый образ хранит,
Так помнит металл опьяняющий алый
Застывших рубинов густой колорит.

Немало могли б рассказать раритеты,
Свидетели распрей, хранители тайн,
Но свято они сберегают секреты
Своих обладателей – Бог им воздай.

Оккультные силы не знают пощады,
Их тёмная сущность неведома нам.
Зачем мы храним эти призраки ада
И что искушаем: измену? обман?

Мне нынче не спится: коллекция в доме
Ночами летает…
Ужели судьба
Погибнуть от лезвия?… Я уже в коме?!

Тревога!
Проснитесь со мной, господа!


Кинжал
Клинки сомкнулись сталь о сталь
Анатолий Могилевский

Не защитивший правоту
и честь не отстоявший,
Кинжал остынет поутру,
азарт клинка унявши.
И смерть-старуха нагишом,
совсем не злая с виду,
Над в прах поверженным врагом
справляет панихиду.

Судьёй последним стал кинжал,
решив задачу просто:
Умелому поблажку дал,
и обоюдоостро
Стоит вопрос, что не всегда
победа достаётся
Тому, кто прав, тому, кто знал,
что кровь его прольётся.


Мой бедный Белый Ангел

Злой‚ как коршун‚ Черный Ангел –
Клюва сталь‚ крыла напор –
Белого жестоко ранил.
...может‚ месть‚ а может‚ спор.

И моей души спаситель‚
Тот‚ который день и ночь
Был мой страж‚ мой исцелитель‚
Боль не в силах превозмочь‚
Грустно у порога дома
Лег пластом.
И чуть дыша
В дали мира неземного
Устремился...
И Душа
Тихо сжалась до предела
Без его защиты впредь...

За спиной похолодело –
...то ли ветер‚ то ли смерть.


Медитация

Ты оседлал земную твердь...
В тебя вливает свет Всевышний,
И вся мирская круговерть
Становится ненужной, лишней.

Мозаику пространства вдруг
Пронизывает позолота,
В реальном мире тает звук
Симфонией единой ноты.

Сознание, чуть трепеща,
Мерцает в лабиринтах воли.
Чадит неясная свеча...

И не испытываешь боли.


Не будите спящую собаку
…perhaps it’s better not to see
and simply let the question be.
Andrey Kneller

Жизнь преподносит множество сюжетов.
Стреляя, можно ранить рикошетом
Родную душу - рок не отвратить...
И правда может медленно убить.

Мы, постигая мудрость выживанья,
Противимся привычному желанью
Вопрос поставить: «быть или не быть?»
И спящую собаку разбудить.


Вино в сосуде

Мудрец без знаний –
амфора без дна.
В ней мало пользы,
но и нет вреда.
Учёба мудрецу –
сосуду дно,
В науках бродит
истины вино.

Но знания
без мудрой головы
Заведомо опасны
и вредны.
Не сыщется
сосуда под рукой –
Вино прольётся
горною рекой.


Не говори…

О будущем друзьям не говори -
Они тебе с улыбкой не поверят.
Пророков нет ни в дружбе, ни в любви...

В конце концов, ведь это их потеря,
Когда ты, сдерживая натиск боли,
Не говоришь им о грядущей доле...


Лица

Притушите огни или свечи зажгите,
Когда в доме у вас юбилей проходной.
Нам не двадцать уже, нам не сорок, простите,
И на лицах отметины жизни большой.

Мы любили поэзию шумных застолий,
Яркость света и танцев неистовый бал.
Мы сорили годами случайных любовей,
Да и кто эти годы жалел да считал?

В круговерти работы и деторождений,
На дуэлях, где многие пали давно,
Поддавались банально процессам старений –
Дориана портрет нам иметь не дано.

Бесполезно, любуясь на выросших внуков,
Умолять календарь: мол, постой, не гони...
Просто мудрость познав косметических трюков,
Притушите парадного зала огни.


Женщины нашего возраста

Любимые женщины нашего возраста –
Морщинки у глаз, потускневшие волосы,
Зеркалу дарят вниманье с намереньем
Выйти из дома, как прежде, уверенно.

Любимые женщины, чувства познавшие,
Добрые, нежные, перестрадавшие,
Вслух размышляя над бывшими бедами,
Нашими втайне гордятся победами.

Любимые женщины... Очень красивые,
Ставшие мудрыми, значит – счастливыми:
Дети и внуки, и мы ещё в стремени,
И разговоры о прожитом времени.

Любимые женщины. Мы им обязаны
Честью, успехами, живостью разума,
Всплеском желаний и трепетом голоса...

Любимые женщины…
Нет у них возраста.


Желанье

Прошу я у Бога прощенья
За то, что зовут прегрешеньем.
И Он мне прощает пока
Нелепость простого греха,
Которому имя – Желанье...

Оно же и есть наказанье.


Умей прощать

Умение прощать...

Не всем талант подарен
Свой гнев смягчить, не отвечать на зло,
Не отворять обидам хрупких ставен
Своей души, которой повезло
Быть мудрой, щедрой, даже ироничной,
Шуметь событиями, как весенний лес,
И, улыбнувшись добро и привычно,
Проникнуть взором в глубину небес.

Умей прощать...


Мигрень

Пикантно темноту проткнув,
Луна прохладою дышала.
Фундаментальных два начала
Под звёздным крылись одеялом.

Неясной аурой блеснув,
Рождался разум, резв и чуток.
Но в мире в это время суток
Царила страсть, а не рассудок.

Контрасты начали войну,
Творцу пожаловав мигрень...
Луна бледнела, свежий день
Рождал уже иную тень.


Воспоминание о прошлом

Бутылок горлышки, как шпили
былых традиций.
О том, что люди перепили,
расскажут лица.

По улицам крадётся скорбь
в броне улитки.
Вдоль тротуаров жмётся скарб –
так, пережитки.

Приходят образы во сне,
звонит будильник.
У Достоевского в окне
горит светильник.


Неоднозначность

В колодец камнем брошенным зависнет
Начавшийся случайный разговор:
Неоднозначность – признак нашей жизни,
Природы мудрость и её же вздор,

Где ненависть, коварство и измена,
Любовь и дружба, правда на устах,
Перетасованы в порядке сокровенном ...

Мы замолкаем, попросту устав

Доказывать себе, друзьям и прочим,
Прощения просить, прощать другим,
Судить о святости в томлении порочном,
Хранить набор кощунственных причин,
Критериев, запретов, допущений...

И, удивляясь свежему лицу,
За выпивкой унылой в дни рождений
Преподносить подарки подлецу.


Нет худа…

Когда агония пройдёт,
На безграничном пепелище
Цветок лазоревый взойдёт
И сердце новый ритм отыщет.

Когда затянется дыра,
Штыком события пробита,
Поймёшь: «нет худа без добра»...
И в этой фразе – мудрость быта.


Никогда я не скитался по Руси

Никогда я не скитался по Руси,
В деревнях попутных коротая срок,
И в телеге жёсткой не исколесил
Я размытых непогодою дорог.

Не вдыхал я ароматов зрелых трав,
Не сидел, обняв дивчину, у плетня,
Никогда не ночевал в крутых стогах,
Не касался я ни сбруи, ни коня.

Не согрела мне та матушка постель,
Я уехал – и дороги нет иной...
Почему ж кричит надсадно коростель,
Остро пахнет наливною бузиной?

Оказалась неизбывною юдоль,
Что певец российской удали воспел, –
Потому в стихах залётных та же боль...
Неужели я, болезный, обрусел?

Или просто в подсознанье не стереть,
Как клюют поутру бойко караси...

По спине моей гуляет, словно плеть,
Память белая студёных русских зим.


Параллельные миры

Охровый сад на экране компьютера...
Мерная прелесть осенней поры.
Полузабытым радушием хутора
Пахнут старинных деревьев стволы.

Им, янтарём золотистым одаренным,
Не осознать электронных времён.
Свежими красками, утренним маревом
В грусть утомлённую сад погружён.

Неторопливо проходят видения,
Пятнами память приносит слова,
И смоляной аромат вдохновения
Увековечен движеньем пера...

Словно дожди, в этот мир, зачарованный
Шелестом ветра и пением птиц,
Кружевом неба и снега покровами,
Льются из космоса сонмы частиц.

Им не постигнуть согласия странного
Медленно машущих крыльями стай,
Ветхой скамьи естества деревянного,
Трости, забытой на ней невзначай.


Перевёрнутый Мир

Мир перевёрнут –
В этом нет сомнений.
Сей аксиоме очень много лет,
А у живущих
Даже сожалений
На этот счёт
И не было,
И нет.

Во мне
Синдром разбуженной собаки:
Я чувствую,
Что дно над головой,
И то, что мир –
Лишь отдых после драки,
А правда –
Это лжи большой разбой.

Но все играют
В заданные игры,
А я в тревоге
По ночам не сплю‚
И, как глухонемой,
Читаю титры
И вещих знаков таинство
Ловлю.

Мне кажется,
Что я нашёл опору,
Собрал друзей
Недюжинную рать,
Велел им сдвинуть
Мировую гору
И против стрелки часовой
Вращать.

Но тщетна и нелепа
Эскапада,
Опора – призрак,
Короток рычаг.
Гудя,
Несётся в космосе громада ...

Всё та же тяжесть
На моих плечах.


Предел

Нет для нас‚ живущих в мире знанья‚
Рубежей в Эпоху Важных Дел,
Есть один-единственный предел,
Созданный началом мирозданья.

Нам подарит случай жизнь лихую,
Чтоб её шутя употребить,
Истины несложные постичь,
Пообщаться с женщинами всуе,
Множество друзей приобрести
И, увы, стареть в нелепой гонке...

И никто не отойдёт в сторонку,
Не ответит: «Мне не по пути!»

Неизбежно тягостное бремя,
Подступает каверзный вопрос:
«Кто кого проводит на погост?!»

А последнего проводит Время.


Подлунные тайны

Хранит История секреты
Важнейших Судеб, Лиц, Имён,
И навсегда сокрыто где-то -
Убит ли был Наполеон?

И кто писал Шекспиру пьесы?
Как в лучший мир ушла Монро?
Чем братья Кеннеди, повесы,
Свой заслужили ранний гроб?

Над Элвисом зависла тайна,
Над Валленбергом, Брюсом Ли...

Правдоискатели отчаянно
В архивной роются пыли.

Не скажет правды нам Есенин,
И, зельем кровь припорошив,
Молчат пугающие тени,
Безумством гения сгубив,
Которым Моцарт был когда-то...

А яд, подсыпанный в стакан,
Сокроет смысл, причины, даты,
Прелюбодейство и обман...

Коварство управляет Миром,
Героям воздаёт сполна.

Глядит спокойно из Эфира
На землю круглая Луна.


Погоня

У каждого своя погоня.

Иной, за славою стремясь,
Лицом чтоб не ударить в грязь,
Готов главу отсечь Горгоне.

Другому женщины нужны.
За них расплатится душою.
Они так сладостны игрою,
Так восхитительно грешны.

Деньгами увлечётся третий,
Копить их будет, торопясь.
Над неимущими глумясь,
По жизни пролетит в карете.

Артерию перегрызёт за власть,
Кто сладости её алкает,
Кого, как зелье, опьяняет
Одна безудержная страсть.

И запряжённая борьбой,
Взметая пыль, по жизни мчится
За молодостью колесница
С уже предсказанной Судьбой.

...А где-то в мареве покоя,
В сторонке от больших страстей,
Ползёт без всяких скоростей
Мечта отшельника – изгоя.


Просто о жизни
«Жизнь прожить – не поле перейти»

Всё чаще и чаще на волю
Рвутся заряды тротиловые,
Когда мы бежим по полю:
Куда же, куда же, вы, милые?

Чем дальше, тем гуще залежи
Массы опасной, критической.
Взвод наш редеет, ужаленный
Волной раздвоения личности.

Короткими перебежками...
Где наши миноискатели?
Чуть оступились, замешкались –
Радуйтесь встрече с Создателем.

Ставки срываем крупные,
По полю жизни торопимся...

Мама, какие мы хрупкие –
Господу Богу помолимся.


Радуга

Из мириадов призм, спускающихся вниз,
Сквозь грозовой обвал, что ветром управляем,
В полнеба – солнца радостный каприз
Раскрыл свои врата, маня хрустальным раем.

Разложенный на спектр и преломлённый вновь,
Опять лучом он белым обернётся,
Но выданный секрет, как первая любовь,
Останется в душе и грустью отзовётся.

Не так ли наша жизнь, заведомо скромна,
Вдруг вспыхнет радугой слияния с природой?..

Но, отразившись от намокшего окна,
Умрут её цвета, растают годы.


Обманы

Блуждает летопись столетий
в калейдоскопе лихолетий,
Нам лгут бесстыдно по заказу,
по прихоти и по приказу...

Порывов праведных проклятья
и вероломные объятья,
Ничтожность клятвенного слова –
всё для Истории не ново.

Взгляните на её скрижали –
прочтёте сказку вы едва ли.

Живёт в душе её печальной
дух деградации тотальной:
В политике, делах и сексе,
в религиях, всех взятых вместе,
В сердцах, отвыкших от искусства,
забывших трепетные чувства.


C’est la vie

И всё-таки посредственность милее
Столпов незаурядного ума.
Вся мудрость Царскосельского Лицея
Давно монетой мелкой раздана.

Не удивляет усреднённый разум,
Привычно раздражает острый ум.
Я в жизни повстречал четыре раза
Властителей незаурядных дум.

И каждого из них неумолимо
Преследовал один и тот же рок:
Непонятым, распятым и спесивым
Прожить свой никому не нужный срок.


Размышление

Как счастлив я тем, что старею...
Не жертва насильственной смерти,
Я, выиграв жизнь в лотерею,
Захвачен её круговертью.

Мне так повезло насладиться
Простым старомодным уютом,
Годами ушедших традиций,
Что вытеснил бойкий компьютер.

Писать, не изведав репрессий,
Любить, не познавши измены,
Печататься изредка в прессе,
Здоровьем хвалиться отменным,

Развиться в различных системах,
Друзей обрести настоящих,
Узнать, что такое “богема”, -
Всё это мне выпало, к счастью.

Я так благодарен восходам,
Несущим меня к долголетью.
С оглядкою радуюсь всходам
Великих грядущих столетий.

Как пледом, окутанный чувством,
Сижу, размышляя о мире...
При свете мерцающей люстры
Мой разум витает в эфире.


Синдром

Во все времена и эпохи правлений
закон неизменен и ждёт проявлений,
и если лакею дать право быть равным,
то он это право применит для травли.

Чем выше ваш ранг и чем знатнее имя,
тем больше его распирает гордыня,
и вскоре кордон из расшитых ливрей
куражится всласть у дворцовых дверей.

Так малая власть развращает ничтожных,
так правда становится кривдой и ложью.
Распятый Христос в мелочах узнаваем…

Глумится толпа над царём Николаем.


Равнодушие

Меня равнодушия рай
Бесформенной силою
Давит.
Несчастье
Всё это поправит –
Ты лучше
Меня презирай ...

Под гору скользящий
Трамвай
Настиг меня
В полдень ленивый.
А ты меня
Не игнорируй‚
И руку
прохладную дай.


Реквием

Покидаешь
ристалище,
Оставляешь
товарищей,
Недописанный
ряд поэм,
Зарифмованных
в реквием.

Оступился
в краю дилемм,
Очутился
в плену проблем,
Истерзался весь –
неуверенный,
И настигла весть –
срок отмеренный.


Эпитафия для двоих

Растаяла, к истокам утекла
Коллекция счастливых лет минувших,
Окончен путь, оставлены дела,
И мы ушли, гранитом обернувшись.


Частное определение

Несут людишки гордо и всерьёз
свои несостоявшиеся будни,
Ничтожность интересов, мелочь слёз
и радости ненужных сладких блудней,
И не взлетевшие великие дела,
и жалкой недоученности признак,
И обветшалые под маскою тела,
и мир астральный – свой нелепый призрак.


Случилось раз…

Летучей тенью на исходе дня
Суровый Бог моей судьбы перину
Вдруг превратил в дрейфующую льдину‚
И ангела – хранителя огня
Моей души‚ восторженной и праздной‚
Не выпустил в полёт в тот день ненастный‚
Чем отнял радость жизни у меня.

Со стоном распахнулись ворота
Для воронья‚ насилья‚ лиходейства‚
Безумия привычного злодейства,
Спустилась мгла‚ как чёрная фата‚
K подножию утраченного счастья.

Я одиноко посреди безвластья
Влачу свои унылые года.


Цена

Не остудить полуденного солнца,
ладонями закрыв своё лицо.
Не осушить бездонного колодца,
как ни крути упрямо колесо.

Не усмирить эмоций, что однажды
прорвались, словно луч сквозь облака.
Не утолить мужам великой жажды
Запретного –
...цена лишь высока.


Сожаление
Мне много лет, и я в свой день рожденья
Не так уж бодр, не тот энтузиазм,
И лучшие мои стихотворения
Давно забыли творчества оргазм.

Пишу о том, что не сложилось в жизни
Стать музыкантом, и немного жаль,
Что при моем разумном оптимизме
Молчит в углу расстроенный рояль.

Реинкарнации дождусь, живя достойно,
Взлечу, скользнув по клавишам рукой,
И зазвучит негромко и спокойно
Этюд Шопена вечной чистотой.


Последний миг“
…от смерти нас отделяет лишь
один-единственный несчастный случай”.
Из философии Дзен

Этот миг не последний ли в жизни?
Сколько капель в сосуде ещё?
До моей преждевременной тризны
Дай уткнуться в родное плечо.

Если Бог начертал изначально
Долгим веком меня одарить,
На плечо твоё, будто случайно,
Слезы счастья позволь уронить.


Пусть

Бремя тяжких забот
на плечах унесёт
злой судьбы поворот –
мой летальный исход.
Пусть уложат меня
в сень прощального дня,
пусть закончится бред
неистраченных лет,
пусть покой обретёт
перекошенный рот,
пусть закончится боль,
доиграется роль,
на излёте пути
помогите уйти.

А пока есть слова
и светла голова,
мой корёжится мозг
под ударами розг,
моё тело саднит,
лижет сердце артрит,
метастазов полки
расставляют силки.

Я немногого жду –
успокойте жену,
замолите грехи,
дочитайте стихи.

Пусть прощания грусть
будет светлою.

Пусть...


НАЧАЛО

I Понтий Пилат
«... жестокий пятый прокуратор Иудеи,
всадник Понтий Пилат».
М. Булгаков

«Что Истина?!
Ты должен знать ответ... Я был бы рад
Понять, кто ты, Мессией нареченный,
И в чём ты, проповедник, виноват
Перед народом соплеменным?

Зачем Искариот – твой ученик презренный,
Предательства переосмыслил грех?*

Ты нужен им, но только убиенный,
Затем, чтобы развеять твой успех!
Ты смуту сеешь среди вся и всех –
И в том причина гнева иудеев...
Что проповедуешь ты, странный человек?

Безмолвствуешь, пред будущим робея?
Ведь знаешь наперёд, что на кресте я
Велю распять, как тех ворюг и мразь,
Тебя – пророк из Галилеи...

Мой перст и взгляд сверлящий – это власть!
Толпа враждебная, как вороньё кружась,
Клокочет, предвкушая представленье...

Яви им чудо: пусть цветут оливы!..
И я, клянусь, назначу справедливый
Вердикт, достойный сана моего!

Но ты молчишь... Бич самоотреченья
Избрал ты для себя, а мне клеймо
Проклятия вовеки суждено!
Мне – прокуратору, наместнику Тиберия,
В игре непрошеной нести страстей ярмо.

Обязан буду не тебе ли я,
Что, дав зарок, прерву изготовление
Монет, на коих я изображён?..

Ты не вершишь чудес по принуждению?

И у тебя имеется резон
Пойти на муки, искупая грех людской?
На крест взойти!
И вправду ты святой?!..

Я принимаю, праведник, с трудом
Твоё желание и волю быть распятым;
Жестокосердной волею объятый
Пусть возликует в этот час Синедрион.

Кто б ни был ты, Исус, на самом деле,
Пора судьбу решать – конец недели...

Мне руки не умыть, традицию храня,
Весь мир сегодня смотрит на меня...
Что Истина?
Мне истину открой!»


* Иуда Искариот (авт.) «Смерть органически завершала земной путь Учителя, своею кровью искупавшего грехи людские. Его смерть нужна была миру, Иуда понял
это и взял на себя роль орудия Божьего Провидения. Он понимал, что человечество проклянёт его, но он понимал также и то, что Иисус – Сын Божий, нуждается в его помощи и поддержке. Именно вера и любовь к Учителю толкнула его на содеянное им, на так называемое «предательство».
Сергей Михайлов «Оправдание Иуды или
Двенадцатое колесо мировой колесницы»


II Голгофа
И, неся крест Свой, Он Вышел на место, называемое
Лобное, по-еврейски Голгофа; там распяли Его…
Евангелие от Иоанна

На лобном месте тлеют артефакты.
Голгофой прозванный на языке иврит,
Печальный холм похож на череп гладкий.*
Преданием здесь каждый камень дорожит…

Бичи свистели
всхлипывая, каясь...
По скорбному пути Господня длань
Вела Спасителя...
И, медленно ступая,
Царь Иудейский* нёс свой крест на казнь.

Две женщины-еврейки на пути
Ему напиток терпкий из растений
Учтиво протянули – чтоб спасти
От страха и от тяжести мучений.

Окинув взглядом милосердья руки,
Солдат, учеников, толпу окрест,
Губами серыми от запредельной муки
Отверг он тёплый материнский жест.

Так повелось – во все века пророков
Казнили за отступничества грех,
Им были предначертаны дороги
Страданий, мук...

Опережая век,
Философы – создатели учений,
Раскрыв до срока тайны бытия,
Грядущие будили поколенья,
Идя стезёй гонений и огня.

И плоть свою, и страх перед расправой
Безропотно несли на эшафот...

Откуда смертным знать, что узник тот,
Кто их любя всходил на крест Варравы,
Бредя покорно, будто агнец Он,
Был новой Верой, посланной Отцом,
Что Проповедник мудрый тот, который
Судьбу предвидел, как свершённый факт,
Знал наперёд, что Он играет акт,
Поставленный Всевышним Режиссёром…


* Считается, что своим названием Голгофа (череп) обязана черепам, которые складывались на месте казни преступников в древнем Иерусалиме,
а также своей формой, напоминающей череп. Также существует предание, что на месте Голгофы некогда был похоронен Адам.
** Табличка на груди у Христа гласила: «Иисус Назарянин, Царь Иудейский». На протесты Синедриона Понтий Пилат ответил: «Что я написал, то написал»


III Реплика Бога
... так возлюбил Бог мир, что отдал
Сына Своего Единородного…
Иоанн 3:16

В Истории всему своя цена:
Идеям, власти, вере и пространству.
Распятие Христа
есть жертва – не вина…
Мой избранный народ,
Мне нужно христианство!

Жестокий мир – приверженец резни,
Родится вскоре;
Только иудеи
Не будут в состоянии одни
Уравновесить мощь чужой идеи.

...раскрыл я тайну – вам её хранить!

– И тянется с тех пор
невидимая нить...


IV Эпилог

И тянется с тех пор невидимая нить,
Соединяя веру и науку.
Мы рождены иначе мыслить, жить –
Мы эзотерике протягиваем руку.

В религиях, по сути, есть один
Фундамент.
Ритуалы поклонений –
Лишь следствие немыслимых причин,
Нелепые различия учений.

Погружены в себя,
Но выйдя за предел
Реального,
мы ищем Высший Разум,
Мы – часть его и тайна бытия,
Созвездье антител
в мгновенных фазах –
Несём сквозь трансценденции* проём
Первичное сознание своё.

* Трансценденция - переход из сферы посюстороннего в сферу потустороннего



ЭТЮДЫ

Этюд в движении

Сквозняк скользнул, свечу задув,
И дверью хлопнул на прощанье,
Оставив нам воспоминанья,
Былых проказ уснувший дух
И счастье детства умыкнув.

Пылинок рой в луче дыры
Упал на правила игры –
Листок тетрадный с глупым текстом...

И то, что было райским местом,
Оскалило свои углы…


Этюд маслом

Закат лампаду притушил
и на картине проступили
Остатки розовых вершин
и силуэты древних шпилей.
Подкралось, спрятавшись за дом,
луны всевидящее око,
Мой город, пахнущий дождём,
царит во мгле
мерцаньем окон.


Лубочный этюд

Нам давно обрыдло
в битвах и труде,
Хочется, где быдло,
где в полях амбре,
Где в ночной кадрили
всадник проскакал,
Ухнул громко филин
и захохотал...

Дьякон на пригорке
трубку раскурил:
Табачок-то горький –
знать, перемудрил.

Монастырь ковровый –
писаный лубок -
Впал в средневековый
предрассветный шок.

Лики Божьи томны –
молят, глядя в небо,
Чтобы у Мадонны
сын евреем не был.

Леший лапу лижет,
в волостях суббота,
Подойди поближе –
чу ... рыдает кто-то...


Этюд о будущем

...Закат дрожит;
Укрывшись медным тазом,
Земля в угарном кружится бреду.
Вновь, пробудившись восходящим газом,
акселерированный человечий разум
заполонит насилия среду.


Приговор

В минорном пламени свечи
Сгорает память.

Миноры жёлтые лучи
Восход багрянит.

Не принимаются всерьёз
Метаморфозы.

Мир не желает видеть слёз
Смертельной дозы.

Дезинформации поля
Лелеют всходы.

Взрываясь, корчится земля
От непогоды.

С её лица исчезли семь
Цивилизаций!

И снова застит злая тень
Рассудок наций.

Уже совсем недолог путь
До эпилога...

Позвольте вечности глотнуть.
...в дорогу...


Птица

Углом крыла зависла птица.
Сквозь тени туч
Диагонально к ней пробиться
Стремится луч.

Из взорванного водопада –
На землю пыль.
Фантасмагория заката ...
Картина – быль.


Благоговение

Музыки классической пассажи,
Мастеров полотна в Эрмитаже
Породят эмоций совершенство
Со слезою чистого блаженства.

Вспыхнет и умрёт, не долетев,

Искорка внезапного прозренья
О безумии и роли Провиденья,
Гениальности простейшего мазка
По шершавой вечности листка.


Близость

Ветра
порывом задует свечу.
Верить
в реальное счастье хочу…

Взглядом
сомненья мои разреши.
Рядом
дыхание близкой души.


Зависший этюд

Порыв пленительного станса,
Звук «Интродукции» Сен-Санса...
И скатится слеза в тиши
На пианиссимо души.



КАТРЕНЫ
Четверостишия

***
Неясен миг рождения души.
Она прикована к истерзанному телу,
Являясь до поры водоразделом
Простых миров: Дыши и Не дыши.

***
Как бессмысленно и банально
От единственной крошечной лжи
Разбивается мир хрустальный,
Звонкий мир непорочной души.

***
Когда затянется дыра,
Штыком события пробита,
Поймёшь: «нет худа без добра»...
И в этой фразе - мудрость быта.

***
...ведь не придёт безумная идея
Под хупой обвенчать не иудея,
Сыграть концерт с оркестром, нот не зная,
Запрячь Пегаса впереди трамвая...

***
Жизнь преподносит множество сюжетов.
Стреляя, можно ранить рикошетом
Родную душу - рок не отвратить...
И правда может медленно убить.

***
В предчувствии близкой любви
К сидящей со мной vis-a-vis,
Глаголы вдохнув через грудь,
Я выдохнул сладкую грусть.

***
Зал изумлённый утонул в стихии
Нахлынувшей внезапно эйфории,
И окунул сознание в мираж
Каллиграфически исполненный пассаж.

***
Поэт, сражённый стрелами Амура,
Богине посвящает стих нетленный...
Художник в обнажённую натуру
Влюбляется глазами... постепенно.

***
Заслушавшись Лунной Сонатой,
Забудем, что я виноват и
Что век нашей дружбы прекрасной
Вспугнул полушуткой напрасной.

***
Изгибы чаек‚ пустынный пляж,
Бесплотность пены‚ крутые волны,
Надежды парус – морской пейзаж...
Глаза Марины слезами полны.

***
Кружит скучный самолёт
Над моим терпеньем,
Жизнь нечаянно пройдёт
За буфетным бденьем.

***
Любви считали мы года,
Как узелки на нитке тонкой,
Но грустно била о борта
Волна судьбы у самой кромки.

***
Когда сдаёмся, мы заканчиваем жизнь,
И забываются глаза усталым взором,
Становятся не интересны рубежи,
И сумерки глядят на нас с укором.

***
Меж датами рождения и смерти
Шлифуется надгробная плита...
Историю предельной круговерти
Расскажет нам короткая черта.

***
Мы попиваем день за днём
Хмельную брагу дней рождений,
И лишь под старость узнаём,
Что перепили наслаждений.

***
«На своя» всё вернётся круги:
Что не в споре рождаются истины,
А рождаются в спорах враги,
Спрятав слово за задними мыслями

***
Не доверяя жесткой правде,
Мы ускоряем жизни ход.
Нас, как шары в большом бильярде,
Нещадно друг о друга бьёт.

***
Не зря евреями от древнего колена
Писание ведётся справа влево,
И мудрецы, толкуя свой Талмуд,
По строчкам пальцем бережно ведут ...

***
Нелегко взлететь над миром серым,
Воспарить частицей мирозданья,
Приобщившись к множеству примеров
Единенья плоти и сознанья.

***
Мы, постигая мудрость выживания,
Противимся привычному желанию
Вопрос поставить: «быть или не быть?»
И спящую собаку разбудить.

***
Не пройденной дороги манят веси,
Непознанным лишеньям не бывать,
И ереси потом чуть больше весят,
Чем разума сегодняшнего стать.

***
Поверил в единого Бога,
Не вторя ни торе, ни ведам.
К закату спустившийся с неба,
Крылом меня ангел потрогал...

***
Жизнь, отданную за царя,
Не назовёшь прошедшей зря,
Но вызывает ряд вопросов
Жизнь, брошенная под колёса.

***
Я хамства не люблю, пижонства,
Завистливости, фанфаронства,
Враждебности, амикошонства,
Обмана, лести, солдафонства...

***
Прилежно я лечу своё давление,
К сердцебиению прислушиваясь вновь,
И нахожу унылой цель творения...
Зачем по жилам я гоняю кровь?

***
Пусть ветрами развеет терзания,
Что когда-то не знали границ –
Отодвинется в подсознание
Боль прочитанных сердцем страниц.

***
Упорством добываются победы,
Всё чаще вдохновенью не до сна,
Нам достижений потолок неведом
На взлёте перегрузок и ума.

***
С годами жизнь даёт немало трещин...
Что нам дозволено на склоне лет?
Коль повезёт, то лёгкий диабет
И лысины, чтоб отличать от женщин.

***
Я был тогда в возрасте внука –
Базука, ранение, срок...
Как старая гильза, наука:
Не ешь перед боем, сынок...

***
Я сумел уложить до утра
Размышления в ниточки строчек.
Ночь нередко бывает добра
К исполинским трудам одиночек.

***
Не подождав, чтоб солнце закатилось,
И грозовую утерев слезу,
Холодное небесное светило
Похитило дневную бирюзу.

***
В городе‚ холодном от дождей‚
Женщина с глазами цвета мирта‚
В жизнь мою внесла изящность дней‚
Мягкость ренуаровской палитры.

***
Густою вьюгой счастье запорошило,
А шарик хоть и медленно, но крутится...
Я пожелаю вам всего хорошего,
И будем вместе ждать, доколе сбудется.

***
Вспомните нас - пожалейте,
что мы от вас уезжали...
Мы б вам сыграли на флейте,
Мы б вам на скрипке сыграли.

***
Сердце "вечного жида"
Помнит и боль, и гнев,
Ужаст геноцида,
Страх пустыни "Негев"...


ЛИРИКА НА КОНЧИКЕ ПЕРА

Осень

Какая медленная осень...
Позёмка снегом медь волос
Засыплет позже.
Нынче озимь
Смиренно дремлет.
Стук колёс
И перекличку будней дальних
Покоит память...
Звон печальный
Буравит остриём гвоздя.

А солнце низкое и злое
Следит и тащится за мною,
Теней проклятье громоздя.

Ты, опостылевший дневальный,
Владыка, золотой шаман,
Метни холодный луч прощальный
На мой нательный талисман.


Пейзаж с видом на море

Стоял, насупясь, бор дремучий,
Шептались сосны под горой,
И, пригорюнившись, над кручей
Сидели молча мы с тобой.

Пейзаж казался сонным, грустным,
Не стоящим и пары крон,
Хрестоматийно парус гнулся
В тумане моря голубом.

Луна – белёса, круглолица –
Наш залила ночной пожар,
Парила над водою птица,
Над лесом поднимался пар,

И колея, как две оглобли,
Тащилась через перевал;
Прохладный бриз под чаек вопли
Погнал по кронам свежий вал.

Молчание... Забыты напрочь
Движенья рук, дыханья зной...

Мы повзрослели ровно на ночь,
Скрепив союз зарёй одной .


Акварель

Ручеёк родился из дождя,
замокрилась зелень под ногами,
листья отставного сентября
в ворожбе бесшумного огня
догорают в необъятной гамме
красок буйных вперемешку с днём,
робкой тени от сухой осины
и крикливой стаи журавлиной,
рваных туч, разбросанных кругом,
и воспоминаний о былом.

... всё осталось милым и родным,
вечным,
но уже не молодым.


Ровесникам революции
Моим родителям посвящаю
...Но кони – всё скачут и скачут.
А избы – горят и горят.
Наум Коржавин

Может, хватит скакать, ретивые,
На горящие избы смотреть?
Кто припомнит, как сивыми гривами
Обернулась живая медь?

Пробежали за конским топотом,
Потушили костры невзгод,
Много лет голосили шёпотом,
Под оркестр ликовал народ.

Вам несладкая доля досталась –
Лишь сварливые роли играть.
Может старость, а может, усталость…

Я люблю вас, отец мой и мать.


Посвящение
Поколению наших родителей ...

В архивах наших милых долгожителей
коричневатых фотографий вензеля.
Как молоды ушедшие родители,
оставившие линию огня.

Соединившись с теми, с кем расстались,
не торопясь – у вечности в плену,
Про внуков, как когда-то про медали,
они историю расскажут не одну.

Их время не состарит ни на йоту,
в раю грехи земные прощены;
Им бы сейчас винтовку, да в пехоту ...
но нет баталий в царстве тишины.

Мне велено занять передовую,
чтоб грудью заступиться за детей,
И перед ротами надгробий я гарцую,
смиривши норов лошади своей.


Аллюр минут

Нравоучительны невзгоды
прошедших лет.
Как маяки, нам в непогоду
бросают свет.
И на вопросы бытия,
что нас гнетут,
Задержит мудрые объятья
аллюр минут.


Идеалистическое

Попусту я дней своих не трачу‚
Сани жизни мчат меня к удаче.
Реет добрый ангел надо мною‚
Ясный‚ как сиянье под луною.

А над миром кружатся ночами
Беды с воспалёнными очами‚
Нисходя на головы прохожих…
Как меня несчастья их тревожат!

Ангел мой, давай без перебранки
Каждого подсадим в наши санки.

Над холмами‚ сочными от снега‚
Окрылённые, мы предадимся бегу.
Замелькают избы огоньками‚
Торопясь за мчащими санями.

Полетим в страну, где нет порока,
Нет ни Запада, ни Юга, ни Востока,
Где смеются взрослые и дети,
Где у каждого на ласковой планете
Бьётся у нагрудного кармана
Ангельское сердце без изъяна.


В Европе

Дождём размыты силуэты,
неразличимы лица.
Бредут, как призраки, поэты
по улицам столицы.

Река зонтов, видавших виды,
как по лужайке тропка.
Расплёскивают свет софиты
над тенями барокко.

Неповторимым обаяньем
семья балконов важных
утяжеляет лица зданий,
холодных и вальяжных.

Ласкает моросящий ветер
пастельные полотна.
Уютный эркер чист и светел.
...мост, площадь и колонна.


Великий Каньон

Художник слова чувствует бессилье,
Взрывая свой словарный арсенал.
Здесь не слова помогут – только крылья,
Но ангелом поэт пока не стал.

Его удел – немое восхищенье...
Вне времени над пропастью стоять
И берега великого ущелья,
Ликуя, резвым взором обнимать,

Осмысливать природы катаклизмы,
Песчинкой в мироздании светясь,
И верить в чудо, в бесконечность жизни,
В них тайн земных улавливая связь.

Река в долине, словно нитка шерсти,
Вся геология Земли – на срезе круч...

С потоком воздуха играет планер дерзкий,
И тень на скалах прожигает луч.


В кафе

Два милых ангела в кафе
Щебечут дружелюбно.
Таких на аутодафе
Палач казнил прилюдно.

Сжигали на кострах блудниц,
Поверив в святость кары,
За красоту их тонких лиц
И колдовские чары.

Средневековья грозен быт:
Огонь, мечи и плети.
Но наказанье не грозит
Сквозь тьму тысячелетий
Двум ангелам, что кофе пьют,
Касаясь ртом блаженства.

И эти несколько минут
Являли совершенство,
Отдохновения момент
За разговором праздным.

Но дожидался их клиент
В автомобиле красном.


...Не надо про Париж

Красивостью столиц –
не удивишь,
Не утолишь
восторженностью
жажды,
В счастливом детстве
я любил Париж,
Его галантный стиль многоэтажный.

Ему я посвящал свои стихи,
лиризмом наполняя их строенья,
И рифмы,
упоительно легки,
Вдыхали шарм
в мои стихотворенья.

Уже давно во снах
не вижу крыш,
И не сижу в бистро,
когда мне грустно;
А потому,
не надо про Париж –
Любви не возвратить
приливом чувства.


В кругу семьи

Телевизора экран в домах синеет,
И ребёнок на диванчике седеет,
Между тем, альянс души и плоти
Как вода, в сухой песок уходит.

Людям поразить друг друга нечем,
Скукой обдаёт ненужный вечер,
И несёт разнузданный экран
Лёгкий наркотический дурман.

Сколько книг остались без прочтенья,
Сколько муз погибли без почтенья,
Заменён общения глагол
На стрельбу, на сплетни и бейсбол.

В стороне остались суть явлений,
Аргументов шпаги, пики мнений,
Несогласье звонких голосов,
Радость нeрастраченных часов.


Слушая птиц

Я песнями дышу, как воздухом лесным
после грозы.
Могучего оркестра
литавры стихли.
Царствие весны,
которое капелью неуместной
от птичьих отвлекает голосов,
позирует в подтаявшем наряде.
Здесь, в гамме нескончаемых часов,
мне птичий щебет темою приятен.
И, наслаждаясь звуков торжеством,
я с грустью вспоминаю отчий дом.


Чакона Баха
Дорогому другу Даниилу Шиндарёву,
одному из Золотого поколения скрипачей двадцатого столетия

Гварнери звук,
изгиб руки в лучах софитов,
Седая голова, стаккато, Бах,
И заключительная часть партиты,*
И лёгкая улыбка на губах.

Вибрации в плену
чувствительной ладони,
Взлетающий смычок неумолим,
В руках солиста – торжество гармонии,
Движение, закованное в ритм.

Вершина музыки, момент апофеоза,
Вкус тонкий, словно мейсенский фарфор...

Мы слушаем Маэстро, виртуоза...
Играется Чакона ре минор.


* партита – разновидность сюиты,
отличающаяся полифоничностью звучания


Войди в мой дом
Войди, мой гость, стряхни житейский прах
и плесень дум у моего порога ...
Максимилиан Волошин

“Войди, мой гость, стряхни житейский прах
И плесень дум у моего порога”...
Пускай готовит долгая дорога
Извивы, утаённые от Бога,

А ты, мой друг, замешкавшись в сенях,
Оставь в углу свой посох и свой страх.

Ты будешь счастлив временным блаженством,
Уснёшь, и в ретушированных снах
С лукавою улыбкой на устах
Отрада явится тебе в наряде женском.

Дохнёт волной каминного тепла,
Укутает уютом жуть ночную
И, отодвинув полог от окна,
Посеребрит рассветом тьму тугую,
Прольётся свежестью, как музыка в строках:
«Войди в мой дом, стряхни житейский прах».


Глубины

Порывшись в архивах души
В поисках клада во мне,
Я обнаружил гроши,
Лежащие в иле на дне.

Мне трудно понять самому –
Ведь должен же быть сундучок! ...
Всё шарю и шарю по дну,
Уже изготовил крючок.

Природа, что тайну хранит,
Меня повергает в испуг,
Наткнулся на скальный гранит -
И тщетно царапанье рук.

Несметным количеством дней
Был оторочен мой путь…
Сокровище жизни моей –
Моя многоликая суть.


Больной лес

Стоят деревья рыжие…
Не рыжие, а ржавые,
Не ржавые, а мёртвые...
Кто выбрал им судьбу?

А, может, всё же выживут
Гиганты величавые,
Над горем распростёртые?...

А лес стоит в снегу.


Волна

Волна литая, шумом подогрета,
Взмывает вверх, готовя свой бросок.
И перед буйством дерзкой силы этой
Не устоит заносчивый песок.

Волна мечтает, набирая силу,
Поспорить с неприступною скалой,
То выгнувшись изящной полулирой,
То рухнув мощной глыбой водяной.

Намереваясь берег отодвинуть
Маниакальной яростью воды,
Упругий гребень за спину закинув,
Ликует в предвкушении беды.

Но, захлебнувшись отходящим валом,
Перемешав песчинок якоря,
Под взглядом тёмной тучи – зазывалы
Разбрызгивает синие моря.


Второе прощание
Дяденька, можно я с Вашей тарелки доем?
(вопрос, заданный автору в кафе на Невском
проспекте, 1993 год)

Не бьют Куранты -
Лишь капли бьются о стекло,
Поникли банты,
Вокруг пустынно и темно.

Мосты повисли,
Как шаль с печального плеча,
Застыли мысли,
Горбатой гордостью крича.

Зарыв таланты,
Оставив прежнюю мечту,
Стоят Атланты
И смотрят душам в пустоту.

Кариатиды
Унылый профиль огляну,
Прощу обиды,
Замру на миг...
И прокляну.


Déjà vu

Хрусталь блестит, хоть люстры стары,
Камин, графиня со стены
Глядит из бронзовой оправы,
И канделябры зажжены.

В углу две элегантных трости,
Идут каминные часы,
Хозяев нет, далече гости,
Лакей лениво трёт усы.

А стол накрыт, на нём сверкает
Сервиз на дюжину персон,
Степенно свечи догорают...

И снится мне чудесный сон:
Я в этом доме жил когда-то...

И, покоряясь волшебству,
Играю «Лунную сонату»,
Переживая déjà vu.


П.В.

Спился художник,
поэт и безбожник,
бабник и друг.

Спился, родимый,
рифмой гонимый
в замкнутый круг.

Здесь, на чужбине,
славное имя –
выстрел пустой.

Спился от горя,
мыслей и боли,
спился, родной.

Взрослая дочка -
последняя точка.
Что её ждёт?

Беды-печали…
Нервы устали –
вот он и пьёт.

Сколько осталось?
Много ли, малость?
Загнанный зверь

жив, пока пьяный,
чувствуя раной
близость потерь.

2001


Когда в последний раз ты видел росинку?
«Только очень хороший друг мог задать такой
удивительный вопрос»
Галина Коваленко

Когда в последний раз ты умывался росами,
Вдыхал благоухание ромашек, васильков,
Иль по лесу один бродил с ружьишком бросовым,
Лукошко нёс огромное, а в нём полно грибов?

Когда ты топором беседовал с валежником
И не дышал, чтоб белочку случайно не спугнуть,
Бежал по снегу талому, подмигивал подснежнику,
Лошадку запрягал, чтобы пуститься в путь?

Когда в последний раз сидел на речке с удочкой
И, словно завороженный, следил за стаей птиц,
И слушал тишину, озвученную уточкой,
Растроганно слезу ронял из-под ресниц?

Когда в последний раз ты любовался грозами,
Озон глотая с влагою, подставив ветру грудь,
Когда рябину спелую срывал, как пьяный, гроздьями
И, загадав желание, смотрел на Млечный Путь?

Когда дымком костра ты поцелуй закусывал
И пил берёзы сок, по землянику шёл...?
А звёздный хоровод кружил, объятый музыкой...

...и был ты молодым, и было хорошо...


Путём дождей

Задумался ли, право, кто-нибудь,
Как образуются в горах тропинки,
Вдоль по которым гордые грузинки,
Неся в руках тяжёлые корзинки,
Разумный к цели выбирают путь?

Потоки льются с гор в сезон дождей
Заведомо кратчайшею дорогой,
Порой крутою, иногда отлогой –
Как жизнь сама - то гладкой, то убогой,
Но век готовой принимать гостей.

Рассказывал мне сгорбленный мудрец
О том, что Боги тропы проложили...

Вода течёт, и помнят старожилы
О том, как напрягались грозно жилы,
Когда с недоброй вестью
к ним скакал гонец.


Ожидание дождя

Знамением удачи для меня
Всегда являлся дождь калифорнийский.
Но даже в середине октября,
Набухшие под серым небом низким
Возможностью свершения дразня,
Седые тучи редко дарят брызги.

Их дернуть бы, упрямых, за вихор,
Чтоб ливнем разродились на ладони,
Чтоб торопливых капель перебор
Нам скерцо простучал о подоконник.

Я помолюсь Всевышнему, а Он –
Творец, мудрец, философ и художник –
Молитвою моею изумлён,
Прольёт на грустный мир
счастливый дождик.


Музыка Любви
Памяти Эдит Пиаф

Трепетная девочка Парижа
Про любовь и про печаль поёт.
Изумлённый воздух песней дышит‚
Россыпью трагичных чистых нот.

Шансонетки с неподдельным шармом
Повторяют жизни естество:
Звуки поцелуев над Монмартром‚
Музыку соседнего бистро.

Страсти и наитию послушна,
Женщина рыдает… Се-ля-ви!!!
И никто не может равнодушно
Слушать эту исповедь любви.

И подобно ящерицам‚ руки
Мечутся среди развалин душ‚
Над толпой разбрызгивая звуки
Яркие‚ как танцы в Мулен Руж…

Голос над проснувшейся столицей
Стаи песен выпустил в полёт‚
И печальный ангел‚ словно птица‚
Маленькую грудь страданьем рвёт.

Волшебство и непрерывность чуда‚
Крик Любви в неистовых глазах‚
Праздник околдованного люда –
Королева песни – Мом Пиаф.


Наплыв

Зацепившись памятью за лицо,
Потянул верёвочку за кольцо.
И за вспышкой яркою – к горлу ком,
Мне наплывом вспомнился отчий дом.

Где нехитрых радостей чудеса
Подкупали круглостью колеса,
Где тянул затейливый “C’est si bon”
Чей-то старенький аккордеон,

Где, забросив чижика и лапту,
Обсуждали девочек красоту,
Где, наивной силою наделён,
Каждый молод был и умён.

Подражали классикам – мудрецам
И злодеям верили, как отцам,
А среди бесчисленных новых нужд
Нам язык поэзии был не чужд.

Где слезой закапанный парапет,
Расставанья долгие и рассвет,
Где на стыке ветреном всех стихий
Положил эмоции на стихи.


Ответный тост

Воспоминания сродни
Просмотру старой ленты:
Ушедший мир, былые дни,
Забытые моменты.

И в кадрах детства моего,
На чёрно-белой пленке,
Дрова, помойка, тесный двор
И братика пелёнки,

Дух бани, свечи, керосин,
И мяч, в чулок зашитый.
Я рос со всеми – рос один,
Их бил, и был избитым.

Отец был строг. И был наказ
На совесть нам учиться ...
Чернила, книги, школьный вальс,
Из дневника страницы.

Нам мир простой был в руки дан –
Без современных штучек:
Ни телевизоров, ни ванн,
Ни шариковых ручек.

Без пластика и без пилюль,
Компьютеров, колготок,
Без несцентрированных пуль
И атомных подлодок.

А наших девочек мораль –
Предмет стольких страданий!
И им, и нам сегодня жаль
Несбывшихся желаний.

Мы за прогресс вступили в бой,
И был наш вклад не лишним,
Но вождь с протянутой рукой
Так и остался нищим.

Какая правильная мысль
(Туманная когда-то)
Из русской сказки сделать быль
В американских Штатах...

Приятно выпить свой бокал
В другом конце планеты,
Где состоится шумный бал
В честь скромного поэта.

И за свою родную пью
Подругу и частицу.
И словом стареньким «люблю»
Закончу я страницу.


Ожидание

Ночь.
Спит, замаявшись, дом.
В комнате,
жарко натопленной,
зябко.
Робкого света побеги
сквозь тряпку
мельтешат за окном.

Ожидание –
как оно длинно.
И, сменяясь,
за этот немыслимый срок
пронеслись
сквозь вертящийся калейдоскоп
за картиной картина.

Усталость.
Обида стихает.
Луч серебристый
сквозь шторы проник,
капельки воздуха,
солнечный блик ...

Светает.


Мне нравится деревня

Я люблю, когда скрипит калитка,
Самовар на углях, крепкий чай,
Вдалеке цыганские кибитки,
Крики петухов, собачий лай.

Я люблю плетень, что у осины,
А ещё, когда свеча чадит,
И когда ухожена скотина,
И нетрезвый конюх не храпит.

Я люблю, когда снежок подталый
Долго помнит брички лёгкий след
И ещё, чтоб странник чуть усталый
Робко постучался на ночлег.

Я люблю, когда в платочках новых
Девки песни дерзкие поют,
И хранят соломенные вдовы
Исходящий от печи уют.

Я люблю рубахи из поскони,
Крепостных пожизненную лень,
И когда прядут ушами кони,
И когда к закату клонит день.

Я люблю прозрачный, колокольный
Звон по выходным, озёр туман,
Дух деревни, малостью довольной,
И ворон, галдящих по утрам.

Я люблю до одури, до боли
Пряный запах вытопленных бань,
И когда судачат бабы в поле,
Мужиков ухабистую брань.

Я люблю, когда приходят роды,
Стоны и молитвы, детский плач,
По грибы и ягоды походы,
Лучший в целой волости первач.


...с подрезанными крыльями

Орёл отчаянным усилием
стремился ввысь,
взмахнул подрезанными крыльями –
и вдруг завис...

Завис на миг перед падением –
Безумен крах.
А боль пронзила озарением:
Не тот размах.

Его манила даль глубокая,
Седой простор,
Непостижимая, жестокая
Бескрайность гор.

В науке взлёта – ускорения
Был не профан,
И дар свободного парения
От Бога дан.

Его достоинства – сокровища
Злодей лишил.
Глаза бы выклевать чудовищу,
Да нет уж сил.
...
Напоминает мне орла того
Мой давний друг:
И крылья интеллекта смятого,
И гордый дух.


Обновление

Я хочу изболевшую душу
Взять в ладони.
Коснувшись едва,
Ее тихую исповедь слушать,
Напоённые горем слова,

Слушать стон вперемежку с дыханьем –
Эту музыку пролитых слез,
Эту оттепель с опозданьем,
Эту тайну несбывшихся грез.

И обиды, что грустною былью
Проросли, словно злая трава,
Задохнутся в руках от бессилья,
Потускнеет людская молва.

И душа, обновленная мною,
Проходя омовенья обряд,
Исцелится и станет иною...
Но за это не благодарят.


Полёт

Всё выше лайнер над тугой водою,
искрятся крылья в росчерках ветров,
пушистые громады облаков
скользят по борту пенною грядою.

Разбередили рецепторный бред
опасности неблизкого полёта,
и в памяти мелькают повороты
забытых перелётов давних лет.

В руинах дней, как будто бы виня,
всплывают чьи-то робкие улыбки,
мои паденья взлёты и ошибки
и женщины любившие меня,

и турбулентность жизненной дороги
в потоках слезоносных новостей,
низвергнутые скоростью страстей
ненужные, но близкие тревоги...

В калейдоскопе прожитых картин
всё пронеслось – и доброе, и злое...
Вошёл в вираж, зависнув над землёю,
Мой малый мир
под ровный гул турбин.


Осколки памяти

Петра смиренье,
в веках застывшая Нева,
Оград томленье,
отважность каменного льва,
Рассвета влажность,
пробитый шпилем тучи плед,
Соборов важность,
кабриолета свежий след.

Стрела проспекта,
мостов чугунных кружева,
Сирени ветка,
зеленой бронзы старина,
Театров звуки
и перламутровый лорнет,
Поэта руки
и ненавязчивый сонет.

Прелестниц бывших
ещё неотразимый шарм,
Салонов пышность,
Игривое “cherchez la femme”,
И шепот тайный,
мазурки выход на паркет,
И стол игральный,
квартет, записка и корнет,

Очарованье
и пересуды давних лет,
В любви признанье
и данный смолоду обет,
Круженье вальса,
волна блестящих эполет,
Движенье пальца
и конь, гарцующий вослед.


Отлив

Прислушайтесь к шагам отлива –
Они звучат неторопливо,
Играя галькой по ночам
В потоке лунного ручья.

Волны серебряные сколы
Ласкают бережно песок,
А тьма, что бархатом тяжелым
Легла на дальний огонёк,
Хранит величие молчанья.

Лишь парус – вестник ожиданья,
Приливом бредит до утра.

Идёт игра!


Прогресс

Жужжала автотрасса
и с ветерком угарным
Людей катила масса
колёсно-элитарно,
И интеллекта выхлоп
нас мчал навстречу свету,
И молодёжь привыкла
в руках держать дискету.

Опуталась планета
сетями Интернета…
Вопросы и ответы,
и новые сюжеты.


Портовые расписания

Прощание в любом порту
С товарищем давнишним
Оставит жалость, пустоту
И память об отбывшем.

Тем, кто встречает – повезёт,
Глаза их, как зарницы,
Слегка под ложечкой сосёт
И покраснели лица.

Волнений бережных полна,
Коротких ожиданий,
Играет судьбами волна
Портовых расписаний.


Симфония

В путь-дорогу пускается вечность
Звуков, посланных в мир вдохновеньем.
На свирели играя беспечно,
Умиляет пастух откровеньем.

Ручейки шелестят вдоль тропинок,
Трели птиц в тонком воздухе тают,
Опадает листва у осины,
Чуть петляя, зверёк пробегает.

Сквозняком потянуло из рощи,
И запахло стоячей водою,
Отдыхают усталые ночи,
Просыпаясь ленивой зарёю.

Мне давно уже зябко и сиро‚
Но тревожат неслышно флюиды.
И симфония внешнего мира
Заласкает мирские обиды.


Улитка
Под ноющей ногой хрустит моллюск
Валентин Бобрецов

Выползла улитка на дорогу.
Дождь прошёл,
асфальт прохладен, пуст.
Невдомёк прохожему и дрогам,
как он хрупок – маленький моллюск.

Проклинаю ноющую ногу,
экипаж слепой, как Божий суд.
Медленно к печальному итогу
тащится душа,
уж слышен хруст
сапога бездушного – то дворник
полупьяный бродит поутру...

Только я, подняв её за «домик»,
опустил во влажную траву.


Цветение сакуры

Туманом припудрен задумчивый парк,
Проснулась одетой японская вишня,
В цветах её зреет медовый нектар –
Природы весенней восторженный дар
И пчёл целомудренных райская пища.

Огнём бело-розовым станет гореть
Аллея влюблённых…
Причуда творенья
Уже незаметно опала на треть,
Недолго ещё декорациям тлеть,
Оставив интимную тему цветенья.

Лишь крокусы – спутники грустных стволов,
Живые свидетели бывшего чуда,
Следят за агонией тех лепестков,
Что выткали нежно-белёсый покров
На скрытом в тумане ковре изумруда.

http://www.playcast.ru/playcasts/view.php?card=385476&code=a756662db5546182c545943002d4f9c698918ae4


Страсти
Я вижу рыцаря сверкающего лета...
Эдмон Ростан

На ринге два рыцаря -
два петуха.
Ставки растут,
улюлюканье, свист,
Ажиотаж,
как на бирже, когда
Час до открытия.
Вызов и риск.

Доспехи у рыжего –
золото чистое,
Второй – воронёный
с голубизной.
Головы вверх,
будто молятся истово
Два гладиатора,
выйдя на бой.

Гордо ступая,
рыжий вальяжится.
Полон величья
боец – фаворит.
Опытный,
он нападать не отважится:
Грозно, надменно
соперник глядит.

Торс мускулистый
и гребень атласный,
Шпоры стальные –
в них лезвия бритв.
Видно, молодчик –
драчун экстра-класса
И за плечами
с полдюжины битв.

Выждать и выжить –
и вспышка инстинкта
Повелевает
азарт одолеть.

Нервы решают
исход поединка,
Смелость без выдержки –
верная смерть.

Вот и атака!
Жестокая схватка!
Грудью на грудь –
и у зрителей шок.
Силы последние
все без остатка
Оба вложили
в летальный прыжок.

Доля секунды
и лезвием рыжий
Ловко соперника опередил
и, бездыханный,
Тот в красную жижу
Вспоротый
рухнул
и крылья сложил.

А победитель
уже после стычки,
Перья на шее
в жабо распустив,
Клюнул несчастного,
так, по привычке,
И отошёл…
истомлен,
полужив.

Гибнут быки
и дерутся пернатые,
Рвутся собаки
на запах врага...

Я ненавижу
челюсти сжатые
И предпочту
тараканьи бега.


Сон

Не спится мне.
Покой не ценят
Те, кто способны сладко спать.

Ко мне приходят ночью тени
У изголовья постоять.
Они порою оживают‚
И явь становится как воск,
В них плоть надменную вдыхает
Мой воспалённый бденьем мозг

И эта плоть мне жарче жажды‚
Она меня лишает сил,
Но‚ издеваясь‚ не однажды
Мне сон виденья приносил.

В поту холодном просыпался‚
Пульс захлебнуться был готов…
Разбитым телом забывался
Я до утра.
…без всяких снов.


Ощущение

По танцевальному паркету –
подошвы скрип.
Раскачивает силуэты
солиста крик,
Перекрывая шум оркестра.
И зала зной...
И нет в паноптикуме места
для нас с тобой.

Мы, видимо, к другому клану
принадлежим...
На сцене пляшут две путаны
под крики «блин»!
Распоряжается порядком
аперитив,
Гремит для сексуально падких
блатной мотив.

Сквозь дым порочной сигареты –
помада губ.
Партнёрши, зрением раздеты,
бедром ведут.
Бутылок потные головки
и рты с едой ...
А мы грустим, и нам неловко
перед собой.


Сплин

Мне, говорят, против тебя не устоять.
Я знаю о тебе лишь понаслышке,
Но представляю, что в себе таят
Короткие, но чувственные вспышки.

Приму я вызов - брось в лицо перчатку!
Я не ханжа, но тщетна проба сил
Там, где на обе брошены лопатки
И дух, и плоть.
... где сплин.


Синие ирисы
...мир ещё не знает, кто такой ван Гог...
Вадим Берлин

То зловещий, то солнечный блик на губах,
И подсолнух как символ желтеет впотьмах,
Краски юга в пейзажах, гармония, страх,
И душа изболелась от стигм.

А в созвучиях света, в контрастах его,
И в безумстве мазка на зловещих панно
Гениальность являет своё торжество,
Только мир это позже постиг.

В провансальском кувшине теснятся цветы,
Проступает пятном серый лик нищеты,
Распустившихся ирисов синие рты
Предвещают терзаний итог.

Над полями кричит вороньё неспроста...
В небе, вихрем кружащем по пряже холста,
Рассыпая мазки, угасает звезда...
Истекающий жизнью ван Гог.


Стон

...она кричать не в силах.
губы
ритмично издают бессильный стон.
а руки властные напористо и грубо
железною клешнёю сквозь нейлон
до синевы сжимают мякоть плоти.
венозная пронизывает боль.
сжигают грудь ободранные локти.
и алкоголь...

всё, что могло порваться, – рвано.
лохмотьями не прикрывая стыд,
она сползла.
одна большая рана.
а сердце... сердце плакало навзрыд.

дотоле непонятным униженьем
пылают мысли. кругом голова.
винить. кричать. вымаливать прощенья.
чугунные слова.
отец. как мог ты сделать это?

...а ей тринадцать будет летом...


Цветы

Печали тень на жалкий гроб легла.
Доверив тело этому пространству,
Покоилась в нём женщина, жена,
Непостижимая в смиренном постоянстве
К попутчику, который был любим,
С которым, боль терпя, прошла по жизни,
Который был жесток, неумолим,
И бил её нещадно вплоть до тризны.

И, опустивши кулаки, без слёз
Стоял он, жалкий демон низколобый.
Лишь раз букет цветов он ей принёс
И положил его на крышку гроба.


Уличный музыкант

Когда-нибудь случалось вам
В день выходной поехать к морю,
Где весело, где шум и гам
И где гуляют, с ветром споря,
Барашков важные ряды,
Ликуют парусников мачты,
На берегу, в местечках злачных,
Среди семейной кутерьмы
И острых запахов рыбачьих
Полно крикливой детворы?..

Там под мостками ловит крабов,
И всем легко от вольных нравов,
И нет назойливой жары.

Нарядов пёстрых разворот,
А кто не в шортах, значит в джинсах,
И удовольствие на лицах –
Большой людской водоворот!

С особой гордостью отцы
Несут детей – они не плачут,
Ведут на поводках собачек
Размером до большой овцы,
Собаки – копии хозяев:
В попонах, кепочках, очках...

Слегка небрежно наблюдают
За чародейством на лотках.
Ловцы удачливых минут,
Подачкой пробавляясь мелкой.
Ласкает солнце, словно грелкой,
Весь этот ярмарочный люд.
Рисуют, что-то продают,
На картах стареньких гадают,
Татуировку предлагают,
Гигантский совершая труд,
Тяжеловесы штанги жмут.


Негромко гитарист играет,
Его мелодия мила,
Сном увлечённые тела
В песке прибрежном досыпают –
У каждого свои дела.

И вдруг, божественные звуки
Твой тонкий различает слух,
Над клавишами, словно в муке,
Взлетают чувственные руки,
Чайковского витает дух.
Подходишь ближе – не Чайковский,
А что-то новое звучит,
Смирен, как лунные лучи,
Пассаж мелодии неброской.

Склонилось детское лицо
С почти библейскими чертами,
Сверкает яркими глазами
Людей застывшее кольцо.
А он на старом пианино
Свою мелодию ведёт,
И техникой неотразимой,
И звуков свежестью игривой,
Как пряжу, музыку прядёт
Без перерывов, без изъяна ...

Приколот к лацкану цветок.
И в глубь стыдливого стакана
Вот-вот монета упадёт.


Танец

Я‚ мимо действа проходя случайно‚
Скосив глаза на лифчик золотой‚
С иронией‚ восторгом и отчаяньем
Любуюсь кляксой чёлки – запятой
Танцующей панельной Терпсихоры*...

Вокруг меня, мгновенье оценив,
Всё множатся пылающие взоры...
Эротика её колен шальных
Рисует вожделение на лицах...

Отечески из под фаты небес
Сквозь всполохи пугающей зарницы
За танцем дерзким наблюдает Зевс.


* Терпсихора – муза танца, одна из дочерей Зевса


У рояля

Кудесница!
Над бездной инструмента
Порхают пальцы.
Звуки, торопясь
Рассыпать бисер аккомпанемента,
Обворожительно вплетают в ритмы страсть.

«Славянский Танец» Дворжака в угаре,
Шопен рыдает, губы закусив,
Глиер уносит в трепетные дали,
И что-то нежное колдует Дебюсси.

То Глинка в «Тарантелле» вихрем вьётся,
То Римский-Корсаков шмелём влетает в зал,
Чайковский озером волшебным нежно льётся,
И Верди наполняет свой бокал.

Щедрин бушует истовой любовью,
Рахманинова лирика свежа...
И Муза у «Ноктюрна» в изголовье
Рыдает, грустной нотою дрожа.

А у рояля женщина в экстазе.
Из звуков огненный рождается фонтан.
И дарят нам божественные связи
История, рояль и музыкант.


Фея

Ты прошла по жизненной дороге
Доброй феей. И не все ль равно
Одного любила или многих –
Все ушло в минувшее давно.

Ты слыла хорошею хозяйкой,
Собеседницей, охочей до забав,
И слетались воробьиной стайкой
Те, кого обидела судьба.

Приходили робко или смело,
Уходили, лаской одарив,
Только ты задерживать не смела,
Поцелуй прощальный уронив.

Ни одной слезинки, ни упрека...
Теплоту ладоней ты несла
Сквозь немые ночи одиноко,
И всегда ждала, ждала, ждала...

Рук твоих теперь никто не гладит,
Не целует губы и глаза,
И свои седеющие пряди
Скромно зачесала ты назад.

Все проходит – женщины стареют,
И тебя при встрече не узнать.
Тот, кто грелся добротой твоею,
О тебе не станет вспоминать.

Вот и все. Растеряны надежды.
Только ты верна судьбе своей:
Руки, что мужчин ласкали прежде,
Кормят у собора голубей.


Черный Свет

Вот идет эфиопка –
как пантеры шаги,
Мягко движется попка
на вершине ноги.

Элегантности росчерк
по проспекту весны,
Плавной поступи почерк,
как в балансе весы.

Профиль древней камеи,
две жемчужных звезды,
У подножия шеи –
наливные плоды.
Дуновенье пассатов
в вихре линий крутых,
Взгляды млечных агатов,
смелость губ налитых.
Свежесть бархатной кожи –
как роса поутру,
На туманы похожий
дым волос на ветру.

Света блики и тени
в очертанье пупка,
На изгибах коленей,
в пирамиде лобка.

Повторяя в движенье
постоянство реки,
Обнажит на мгновенье
тайну стройной руки,
Тонкой талии гибкость –
стать природы своей,
И извечную дикость
благородных кровей...

Как в ночи хризантема,
пред поэтом возник
Образ примы Гарема –
вдохновенья родник.


Глоток правды

Я правды случайной глотнул –
И вот уже мир наизнанку...
А в трезвом мозгу спозаранку
Стоит перемешанный гул.

Я правды изведал глоток,
И вдруг пелена отлетела…
И то, что скрывал он умело‚
Явило собою порок.

Как счастлив я был до того,
Как Правда раздела Его.


Снова о себе

Умею проследить тенденцию
И смоделировать итог,
И поразит интеллигенцию
Сентенциозность моих строк.

Мне импонирует решительность,
В несчастье друга не предам,
Не одобряю раздражительность,
Хотя грешу нередко сам.

Люблю людское обаяние,
Не принимаю простоту,*
Ценю я щедрость и внимание,
Изящность форм и красоту,
Упорство, точность, силу творчества
И многогранность бытия ...

И состоятельность пророчества
Друзей,
поверивших в меня.


* Ту, что примитивизм


ЛИЦА В СЕРЕБРЕ часть II
======ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ, ЧАСТЬ II

Родителям, подарившим мне жизнь,
с любовью посвящаю


И многое познать,
чтоб выжить,
И выжить,
чтоб затем познать...


ЛЮБОВНАЯ ЛИРИКА


Суламифь

Песнь всех песней поёт лишь о Ней...
«Песнь Песней»

I
Любил своих наложниц Соломон,
Любил рабынь, семьсот прелестных жён,
Экзотику египетского платья,
Царицы Савской страстные объятья,
И музыкальных дочерей Седона,
Что лирой услаждали Соломона.

Но вот в обитель пышную царя,
Который жил, судьбу благодаря,
Душистые ветра спустились с гор.
Росою напоён был их напор,
И виноградников цветущих аромат
Своею свежестью ласкал чудесный сад,
Прервав владыки неглубокий сон...

Поднялся в горы мудрый Соломон,
В зарю шагнул, и первая слеза
Упала там, где нежилась лоза.

Он спрятался за зеленью густой,
Пленённый песней девичьей простой.

Пред ним за низкой каменной стеной
Смуглянка с тёмно-рыжею копной
Искрящихся бесчисленных кудрей,
Пронзённых солнцем.
Смотрит царь царей –
Глаза его, как стрелы из бойниц,
На тени от трепещущих ресниц,
На дивный стан, упругие сосцы,
На жадность губ, блестящие резцы...
И речь ведёт, желанье надломив,
Чтобы услышать имя – Суламифь.

II
Настала ночь, безмолвье сторожа.
А Суламифь не спит и, чуть дыша,
Робея перед будущим прекрасным,
Себя лелеет благовонным маслом,
Неторопливой занята игрою,
Изгибы тела обводя рукою.
Освещены луною плечи, грудь,
Круг бёдер, шеи долгий путь,
И мрамор стройных оголённых ног,
И прелести, что видел только Бог.

Хрустит песок, недвижна Суламифь,
А царь, тихонько двери отворив,
Губами припадает к её рту
И пьёт невинность, радость, красоту,
Дыханье частое и молодости жар.
И чувствует занявшийся пожар.

Безумные слова, смущенья миг,
Блаженная слезинка, сердца крик,
Восторженного тела аромат
И ласки, что касанием пьянят,
Соединились в таинство любви
И за собой две жизни увлекли.

III
Рабыни одевают Суламифь,
Её в царицу разом обратив,
В тунике цвета солнечных лучей
Она ещё желанней и милей.

А Соломон, поэт, мудрец и царь,
К коленям смуглым, как златой янтарь,
Склонив главу, возлюбленной своей
Описывает таинства зверей,
Рассказ ведёт о звёздах, колдовстве,
Каменьев драгоценных естестве,
И пролетают быстро день за днём.
Уж семь ночей, как Суламифь с царём,
Предавшись неге, страстью неземною
Смущают высочайшие покои
На ложе в обрамлении фигур,
Ковром покрытым из тигровых шкур.

Вино несут им, яства и масла,
И украшения, которым несть числа.

IV
Красавица Астис, порочная царица,
Мужчинами не может насладиться,
Её сжигает ревности огонь,
И в сердце сладострастном гнев и боль.
Она отвергнута великим Соломоном,
Дворец её наполнен мукой, стоном,
Не утолить ни сказочным богатством,
Ни оргий бесконечных святотатством
Злой ненависти алчущей Астис
К той девочке, что с гор спустилась вниз.
Любовника зовёт в свои покои -
Является послушно смелый воин
И получает женщины приказ:
Убить двоих немедля, сей же час.

Ночь побеждает вечер догоревший,
А стражник, от коварства онемевший,
Желанием снедаем и борьбой,
Свой меч блестящий грозною рукой,
Войдя бесшумно в спальню к Соломону,
Забыв закон повиновенья трону,
Ползучий страх на сердце победив,
Заносит над несчастной Суламифь.

Удар короткий, удивлённый крик,
Царя безумный побледневший лик
И стон его, пронзивший темноту...

Стоит мудрец, поверивший в мечту,
Над телом, остывающим в крови,
Над девочкой, познавшей миг любви.
..................................
Прошли века, остался древний миф
Об обожжённой солнцем Суламифь.


Жизнь и Остальное

Радости оставшейся гроши
Собираю горсткою скупою‚
Сочетая молодость души
С мудростью житейской‚ возрастною.

Из приоритетов бытия
Выбираю самое святое‚
Гонку спешно прожитого дня
Поделив на Жизнь и Остальное.

Жизнь моя - стихи‚ друзья и ты,
Разговоры, шёпот сокровенный...

Дороги мне милые черты
Кропотливо созданной Вселенной‚
Где по тропам Млечного Хребта
Даже в день холодный и дождливый
Я бреду небритый и счастливый...

То‚ что Остальное‚ – суета.


Гимн
"…ты – Женщина. И этим ты права..."
В. Брюсов

Пространство...
Как начало всех начал
В нём женщина, покорная ночам.
Обнажены и грудь, и плечи,
И взгляд гипнозом манит в вечность.

По руку правую – страдание и смерть,
И статуя на пасмурном погосте,
По левую – как вечный знак «не сметь»,
Крест, череп, рядом чьи-то кости.

Древнейший родственник рептилий
Дракон – служитель гибких линий,
Скользнув в шагреневый чулок,
Покоится у стройных ног.

Луч света мрак пробить не может,
По тракту жизни, как в бреду,
На тени скорбные похожи
Мужчины к Женщине бредут.

Веками честь, богатство, знатность
И государства безопасность,
Свобода и семейный плен
Решались у Её колен.

И нет сильнее магнетизма –
Нам дан природой вечный зов,
Чтобы, презрев благие "измы",
Врываться в кольца кандалов –
Дорогу к счастью болью мерить...

Мой гимн тебе – земной Венере,
Толпа поёт его слова:
"Ты – Женщина. И этим ты права..."


Благодарю за будни

Благодарю тебя за мудрость‚
За прочность нашего альянса‚
За опьяняющую юность
Неувядающего станса‚
Где я грешил стихом неловким
И состоялся как художник.
Ты вслед за мной‚ таким неробким‚
Несла в ладонях‚ словно крошки‚
Таланта моего построчность
И всё его несовершенство‚
Мои просчёты и порочность…
Высокой верности блаженство
Твою испытывало прочность.

Над всем‚ что было‚ есть‚ и будет‚
Мосты чудесные нависли…
Благодарю тебя за будни‚
За состоявшиеся мысли.


Мольба

Роди мне девочку, жена,
Зеленоглазую блондинку,
Какую видел на картинке,
Которая во сне жила.

Я свой закат ей подарю,
Поэзией украшу детство,
Мечты оставлю ей в наследство...
Тебя о дочери молю.

Веселый бантик, две косы
И кружева на белом платье,
И смех, и детские объятья,
Тревоги долгие часы...

Мне дочь отчаянно нужна,
Она продлит мое блаженство
Своим невинным совершенством...
Роди мне девочку, жена.


Про листопад

Мне нравится осенний листопад,
мой Бог.

Когда, ласкаясь, листья шелестят
у ног,

В лукавые глаза её гляжу
из мглы.

Ну что, усталый, ей скажу?
Увы...


...Друг без друга
Я сам себя судил,
И суд был очень строгим.
Василий Фёдоров

Непостижимо в одночасье
мы выпали из круга счастья,
слова звучали грозно, грубо –
нам будет плохо друг без друга.

Нас сглазил, видно, друг старинный
в пространстве собственной гостиной,
я ранил верную подругу –
нам будет больно друг без друга.

На вираже нелегкой трассы,
где каждый куст таит опасность,
увы, мы выпали из круга –
нам будет пусто друг без друга.

Простятся жизни быстротечной
ошибки, промахи, беспечность...

...когда мы улыбнёмся внуку,
и ты опять подашь мне руку.


Давнее

Ранним утром‚ путь проделав длинный‚
Весь во власти свежести весенней
Подошёл я к домику любимой‚
Утонувшему среди сирени.

Рада будет встрече долгожданной‚
И прильнёт‚ и нежно поцелует.

Что-то тих ты‚ домик деревянный‚
Спит ещё – однако, постучу я...
Я пришел к ней с луком купидона‚
Но она не ночевала дома.


Воспоминания

Всю боль твоих стихов впитал в себя я,
Неравнодушных не осталось клеток.
Слеза свинцово-грузная, скупая,
Скатилась из зимы в начало лета.

Оттаяли рябины тёмной грозди,
Косым лучом внимания согреты,
И обаяние твоей улыбки поздней
Сокрыло парадокс и суть секрета.

Под ретушью былое дремлет робко,
Давно просохла правда от рыданий,
Лишь изредка стегнёт по сердцу плётка
Тяжёлых, как снега, воспоминаний.


Дрова

Хорошо, что машину трехтонную дров
Привезли к нам в тот вечер недобрый.
Им лежать бы, наверное, до холодов
Под дождём по-осеннему дробным.

Но узнал я тогда, что уже не любим ...
Раскалялся мой мозг от отчаянья!

Я побрёл, одержимый несчастьем своим,
На дрова те наткнулся случайно
И рубил‚ как врага‚ сучковатый сырец
Колуном‚ как жестоким кастетом‚
Задыхаясь, я клял себя:
...«жалкий слепец‚
Опалённый коварным рассветом!»

Ярость, муку несказанных слов
Под порывами шалого ветра
Растерял у громады расколотых дров,
Всё отдав этим трём кубометрам.


Люби меня

Оставь тревоги и сомненья
по поводу, без повода.
Люби меня, как воскресенье,
люби меня по-новому.

Благодарю за то, что было,
благодарю за то, что ждёт,
За то, что ты мне подарила
желание и новый взлёт,
Затем, чтобы поднявшись выше,
окинуть взором жизни гладь
И многое познать, чтоб выжить
и выжить, чтоб затем познать.


Всего-то нужно...

Пусть мир бушует своей зарёй,
Своим закатом, своей слезой,
Своею правдой, что нелегка,
Своим уменьем любить слегка,
Своей мечтою построить дом.

Всего-то нужно... побыть вдвоём.


Мечта
Среди забот и суеты больного люда...
Анатолий Берлин

Ты принца ждёшь?
Таинственного знака?
Сверяешь знаки зодиака
С надеждою построить дом?

Но‚ может‚ у него
невеста где-то‚
И для неё написаны сонеты‚
И к ней спешит он на коне верхом?

И сладостна ему её гордыня‚
И блеск двора
его дворцу подстать?..

Мечты наивная рабыня!
Тебе судьба определила ждать
Простого чуда –
белого коня...
Обет
рискованный
храня...


Случилось

Не я у Вас,
любезный,
выкрал жизнь
и то, что в ней
позднее
стало важным.

На перекрёстке судеб
разошлись
мы с Вами
в грешный день,
когда однажды
Вы потеряли
Женщину и дом ...

И век спустя,
в закатной полубыли
Вы отыскали миф.
Да, Вы любили,
когда письмом,
как стареньким смычком,
в надежде
пробудить былое скерцо,
коснулись струн
израненного сердца...

Но в нём звучал
торжественный хорал –
Трагедия
любовью залечилась...

Жизнь пролетела;
Всё, что в ней случилось,
я просто для себя зарифмовал.


Тебе

Много лет мы прожили с тобой...
Жесты‚ мысли – все давно знакомо‚
Но активный‚ шумный‚ озорной,
Я лечу на свет родного дома‚
Где мне никогда не суждено
Скучно жить и маяться бездельем‚
И смотреть в унылое окно‚
Осушив стакан с порочным зельем,
Где тепло твоих прелестных рук
Напоило стены вдохновеньем‚
Где среди литературных мук
Муза пронесется сновиденьем,
И польется снова мой рассказ
О любви‚ о жизни и сомненьях‚
Где уж не припомню сколько раз
Отмечал я День Благодаренья –
Дату благодарности судьбе
За случайность нашей давней встречи...

Два бокала, лица в серебре,
И неугасающие свечи.


Не сердись

Не сердись на меня, не сердись...

За эмоций промчавшийся шквал‚
Что с тобой я себя не продлил‚
Что так редко глаза целовал‚
Не хвалил твой воскресный обед‚
Непоседою был и грубил...
И за шалости прожитых лет
Не сердись на меня, не сердись...

Ты прости мне капризы ума
И упрямство дневных мелочей‚
Что цветы покупала сама‚
Что так поздно в безмолвье ночей
Обгоревшие свечи зажглись –
Не сердись на меня, не сердись...


Одиночество

Я вспоминаю тёплый вечер:
Деревья ждут ветров прилёт,
Земля с грозою жаждет встречи,
В траве росу кузнечик пьёт.

Луны всевидящее око
Подкралось, спрятавшись за дом,
И нестерпимо одиноко
Мне было в городе чужом.

Прислушался к далёким звукам
И остро понял, что отдам
Себя, терзаемого скукой,
Чужим, но ласковым рукам.


Лже - Мефистофель

Стройна, мила, античный профиль,
Свежа, как первая трава...
И я ей, горе-Мефистофель,
Шептал лукавые слова.

В чудесных блюдцах глаз мелькало,
Моё лицо, как в зеркалах,
А мой язык с двуглавым жалом,
Искусный в лести, похвалах
Вещал, глаголов не жалея,
И тайну чувств украсть хотел,
Бальзамом был и был елеем
И звал к слиянью душ и тел.

Не ведал я, каким наивным
Был зов мой, как я уязвим
Пред той порочной и бесстыдной,
Сидящей скромно визави.

Какой я, право, искуситель?!
Расставил сети я – и вот,
Зазвав её в свою обитель,
Попал в её водоворот.

И завертело, закружило,
И, как в угаре понесло,
Лишило разума и силы
Её земное ремесло.


Поверь…

Поверь‚ ты хороша собою‚
Как солнечный весенний день.
Хочу своей мужской рукою
К губам твоим пригнуть сирень

И влагой напитать желанья
Неопытного естества‚
И ветра жаркого дыханьем
Шептать безумные слова‚

Чтобы‚ испив хмельные травы‚
Нескромной не боясь предстать‚
Забыв на миг мирские нравы‚
Могла ошибки совершать.


Разочарование

Я ждать устал, когда заснёт твой сын
За ширмою, в кроватке деревянной,
И посмотрел украдкой на часы –
Ещё не поздно, но уже не рано.

Я осмотрелся: выцветший торшер
И канделябр – недавняя находка,
Будильника усталая походка
Озвучивает тусклый интерьер.

Пеньки свечей подмигивают робко,
Отбрасывая хоровод теней,
Едва заметна в сумраке верёвка,
Забытый лифчик съежился на ней.

Я обещал, – и ты ждала, конечно.
Твои надежды – тоненькая нить:
Я свой визит легко мог отложить
На день, неделю, может быть, на вечность...

Но я пришёл, терзаемый развязкой,
Затем, чтобы, себя переломив
И неохотно расточая ласки,
Согреть тебя в ответ на твой порыв.

Напрасно ожиданье – сын не спит,
Остыл в стакане терпкий чай цветочный,
Будильник хромоногий, как нарочно,
Всё громче по моим вискам стучит...

На цыпочках сквозь полумрак гостиной
Я проскользнул, прикрыв бесшумно дверь...

А жизнь казалась непомерно длинной,
И за окном проказничал апрель.


Падение

Ей были так нужны слова
Манящие, зовущие,
Она, не ведая сама,
Ждала такого случая,
В душе не веря, что придёт
К ней торжество открытия
И что растопит чуткий лёд
Осознанность события.

Но прилетел, как с моря бриз,
Желанный шёпот трепетный,
И чувства птицей поднялись,
Стремясь к погоде ветреной,
И закружилась голова
В неистовом горении...
А к нам потом дошла молва
О взлётё и падении.


Ретро

Ночь неторопливо и вальяжно
Заполняла свет оконных рам‚
Уличный фонарь‚ качаясь важно‚
Не спеша, подмигивал стихам.

В такт неугомонному кадилу
Падали на лист любви слова.
Женщина поэта приютила...

Начиналась новая глава
Жизни, где дороги и печали
Вымощены верой и мечтой,
Где слова навеки обвенчали
Новый пламень с мудростью мирской.

Пенилась в твоём бокале радость,
Падала звезда, и на лету
Я шептал, чтоб ты такой осталась...

...олицетворяя красоту.


Горечь

Ты читаешь мне стихи...
Чувственны и голы,
нервных строчек пауки
вяжут сеть крамолы.

В родниках вода чиста,
хоть бурлят потоки,
ну, а горечь неспроста
проникает в строки.

Ты немало лет уже
избегаешь случая ...
Нет надёжных рубежей
у благополучия‚

И не сменишь адресов,
налетев на рифы ...

Водопад колючих слов,
сбившиеся рифмы ...


К Соне

Давай порадуемся дню...
На старый календарь смотрю.
В нём репродукции картин
Великих мастеров. Один
Известный всем портрет
Таит немыслимый секрет,
И я ночей не сплю.

Как узнаваема рука
Неповторимостью мазка,
Какой благословенный дар!
И справа росчерк – Ренуар.
Виденье дамы в полный рост
Художник перенёс на холст,
И кисть была легка.

Когда впервые он возник,
Чудесный, несравненный лик?
С кого писался тот сюжет?
Ведь на портрете ты, мой свет:
Осанка, губы и глаза,
Волос спадающих краса,
Пастельный тон ланит...

А, может, в тайнике земном
Существовал такой геном,
И, проявившись век спустя,
Он отыскал в толпе тебя,
Вдохнул небесные черты
И создал гений красоты,
Воспетый полотном?

Живописать лица овал
Мне друг Пегас повелевал,
Но, жрец метафор, я не смог
Зарифмовать достойных строк.

На старый календарь смотрю,
Давай порадуемся дню...


Складка у рта

Жар каминный
уют распластал‚
млеет воск
незажженных свечей.
Чуть заметная
складка у рта –
это след
сиротливых ночей‚
это высохший
горный ручей‚
шрам‚
оставленный
горьким пером,
боль
при взгляде
на связку ключей...
и губительной крепости
ром.


Такая история

Ведь может с каждым так случиться:
Похоже – есть в руках синица.
Доволен и пишу о том,
Но болен ... чьим-то журавлём.

И мне заказано судьбою
В толпе, наедине с собою
Жить тем невинным поцелуем,
Забыть который не смогу я.

Больней всего мне сознавать:
Ей журавлём моим не стать.


Разрыв

Разверзлось ущелье разлуки,
Слабеют усталые руки,
И словно живой исполин
Дохнул на меня из глубин...

И сыростью веет, и смрадом,
Но нет тебя, нежная, рядом,
А есть лишь саднящая боль –
Играть непривычную роль.

Растает в дождях искушенье
Прощать и молить о прощенье,
Развеется горечь измен
Ветрами больших перемен.

Молитву шепчу во спасенье,
Как клятву, как стихотворенье,
И, словно тяжелый недуг,
Уходит из сердца испуг.

Изменится ауры пламя,
Уже не тревожа, не раня,
Взойдет потускневший рассвет
Над памятью прожитых лет.


Обещание

Я тебя не посмею обидеть,
Доиграю достойную роль –
Никогда уже в нашу обитель
Не впускать боль.

Я зажгу над тобою рассветы
До того, как насупится ночь,
А ворвутся колючие ветры –
Прогоню прочь.

Для меня ничего нет дороже
Нашей встречи в конце декабря.
Лёгкой дрожью былое тревожит...
...ты и я...


Поздравление

Эмоций тонких кружева,
Души пожары...
Ты – современная жена
С полотен старых.

Слова библейские найду
И в ряд поставлю,
И, чувства мыслью обернув,
Себя поздравлю.

Где отыскалось для меня
Такое чудо?!
Бежит по жизни, нас храня,
Любви причуда

И предстаёт в моих стихах
Строкою зримой,
Как благодарность жениха
Своей любимой.


Река любви

Любовь текла спокойно, величаво
В привычном русле пробежавших лет,
Текла без всплесков, требуя по праву
Почтенья, словно свадебный обед.

И берега, привыкшие к обряду
Немого отражения в воде,
Уверенно взирали на порядок
Добротности в размеренной судьбе.

Но от потока тайно отделился
И побежал незримою тропой
Ручей. Он пел, через пороги бился
И свежестью дышал, и рвался в бой.

Не выдержала мелкая запруда
Ликующего натиска извне,
И серебро ручья творила чудо,
Шлифуя камни острые на дне.

Оскорблена таким деяньем смелым,
Наполненная чувством до краёв,
Вдруг взбунтовалась ревностью и гневом
Река любви в броне своих оков.

И, одержима страстью, с новой силой,
Умноженной влиянием луны,
Она, поднявши воды, забурлила,
Впервые стронув с места валуны.


Свадебный этюд

Сегодня, вспоминая старину,
И греческих богов,
И Одиссею,
Хочу воспеть я узы Гименея,
Как добавление к восторгам и вину,
Союз сердец,
Сообщество привычек,
традиций,
взглядов,
Ценностей добро,
Улыбок вальс,
Парад забытых бричек,
Любовь, манящую, как злато - серебро,
Приподнятое ожиданье
И говор арфы нежных струй,
Свечей прозрачное мерцанье,
Ресниц заметное дрожанье,
Пьянящий свежий поцелуй.

Хочу воспеть обряда строгость -
Любви торжественный момент,
Неторопливость и достойность,
И озорной дивертисмент,
Колец волшебную округлость,
Оркестра громовую рать,
Невесты бережную юность,
Её волнующую стать,
Солидность жениха,
Томленье,
Парадной люстры яркий свет,
Гостей нарядных оживленье,
Родных немое умиленье,
Со вкусом поданный обед,
Цветы рекой,
Убранство зала,
И тостов выверенных строй,
И то, что Муза ниспослала,
И всё, что велено Судьбой.


Фонтан

Негромок всплеск…
Спокойно и знакомо
Журчит сквозь радость пролетевших дней
Родной фонтан‚ седеющий у дома‚
Спасающий от жажды водолей.

Сурдиной лет серебряные звуки
Чуть приглушив, мелодию ведёт‚
Струятся волосы, потоком льются руки
И блики на губах‚ как капли нот.

И влага нежная сбегает по равнинам
Твоих ланит и кроется в очах...

И прожитая жизнь неповторима
Звучанием фонтана по ночам.


Туман осенний

Разрушились две жизни безвозвратно‚
Что в плаванье пустились наугад:
Друг друга то ли поняли превратно‚
То ли один из них и вправду виноват.

На рее бился утлый флаг беззвучно
Под лёгким бризом слабеньких страстей,
И такелаж собрать было поручено
Тому, кто сам остался без снастей.

Теченьями умыт‚ волной обласкан‚
Под килем - жизнь глубин‚
в фарватере – земля‚
Ни скал, ни рифов, но близка развязка‚
И распоролось днище корабля.

Он сбился с курса здравых отношений‚
Компас виной или сирены зов‚
Или туман‚ прохладный и осенний‚
Нарушил ход простуженных часов.


Эпизод

Со старта начинался бег трусцою.
Репейник стлался в сумерках обид.
И я не знал того, что под горою
Столб выветренной истины стоит.

Бежал, не разбирая направленья,
Не ведая резонов и причин,
Испытывая удовлетворенье,
Что я в шальном забеге не один.

Оставил честь в безумии игривом,
И, только оказавшись на краю
Скалы и глянув вниз с обрыва,
Переосмыслил, как тебя люблю.


ГРАЖДАНСКАЯ ЛИРИКА

Одиннадцатое сентября

Действительно ли ты, святой Коран,
Для многих нас, “неверных”, недоступный,
Оправдываешь утренний таран –
Армагеддона призрак, день наш судный?

День, разделивший мир на две беды,
Два лагеря, две чётких острых грани,
Две философии, две догмы, две судьбы...
Неужто всё оправдано в Коране?

А если нет, то почему тогда,
Ликуют так сердца рабов Ученья?

И если да, то почему беда
Не вызвала лавины отреченья
От мракобесия, разрушившего Храм,
Самоубийц, воспитанных не нами?

В чём твоя святость?
Истолкуй, Коран,
Кого простить, кого считать врагами?


Раненый Флаг

Я вижу флаг, простреленный в упор.
Пробоины на звёздах от картечи.
Я чувствую величье и позор,
Пока сгорают плачущие свечи
В руках людей, оставшихся в живых,
В глазах детей, вопросы задающих,
В сердцах у тысяч близких и родных,
Похоронивших веру в день грядущий,
Уже не ждущих возвращенья тех,
Кто замер под руинами свободы...

А люди по привычке смотрят вверх,
В пустое дно больного небосвода.

Стою, седея, в сумерках стихий
На сквозняке печального ответа.
Сочатся бело-красные стихи
И мечется свеча в порывах ветра.


Роза ветров

Боль выползает
Из-под бинтов,
Стонет лихой моряк.
Рана сквозная,
Как роза ветров,
Скорбью сочится флаг.

Взрывы и шок,
И безжизнен руль,
Дым и шрапнели вой.
Не уберёг
Свою грудь от пуль,
Не уберег, герой.

Многие впали
В кровавый транс –
Будет им снится гюйс.
Выживи, парень,
Дай себе шанс,
Пульс ускользает... Пульс!

Рано за ними,
Ради Христа,
В мокрую благодать.
Мать обнимет,
Прильнёт сестра,
Девушка станет ждать.


Кораблекрушение

Шлюпок мало, волна холодна,
Крики, лязг, искаженные лица,
Только небо из млечного льда,
Только море без твердого дна,
Неизбежность того, что случится.

Не оставь их, суровый наш Бог,
Души замерли, словно на плахе,
Справедливости дай им урок,
Не настал, не настал ещё срок
Сгинуть им, словно стону во мраке.

Матерясь и когтями вонзясь
В гущу глоток толпы малохольной,
Душный страх, состраданьем слезясь,
Давит слабых, как трактором грязь...
Сын инстинкта – он сам подневольный.

В свалке – жизнь, не отдать бы концы,
Знатный приз кулачищам обещан.
У погибших не ноют рубцы -
Так куда же вы прёте, самцы?
Вам привидятся призраки женщин.

Лишь один дюжий малый, поправ
Всех инстинктов чугунную ношу,
Урезонил неистовый нрав,
Постигая в минуты, что прав
Своим правом на донное ложе.

Повзрослеет спасённый пацан,
И, кляня непотребно планиду,
Будет, грязен, оборван и пьян,
Вспоминать пароход, океан...

И зарок – отслужить панихиду.


Прозрение

В разгар сюрреализма
и в апогей абсурдного режима
Мне снилась тризна коммунизма
так явственно и так неотвратимо.

Поруганные правды,
забившие промёрзшие палатки,
Всем порция баланды
для выполнении служебной разнарядки.

Навек остался нищим
апологет с протянутой рукою.
Цинизма ветер свищет
над всей преображённою страною.

Из зоны гарнизонов,
от воровства, дебильных перестроек,
От хамства гегемона,
от нищенства
и пьянства миллионов
Уехал я...


Ю.Е.

Смотрю «Бандитский Петербург»,
Пишу стихи, жую английский,

А во дворе остался друг –
Заложник будущих амнистий.
Интеллигент и домосед,
Не бросился он в пасть стихии…

Живёт в изгнании поэт –
Заочный гражданин России.


Под Новый год...

Закат прохладою дохнул...
Несёт почётный караул
Предновогодняя возня
В веселье праздничного дня,

Детишки озорной гурьбой
Ведут свой шаловливый бой,
Целуют юноши подруг,
Не ведая, что вдруг, что вдруг...

Гудят моторы над землёй,
А души рвёт протяжный вой,
И танков вздыбленную мощь
Опередил смертельный дождь.
Бомбоубежища дрожат,
И пушек огненный откат
Неумолимо жрёт тротил
И город в камни обратил.

К стеклу холодному приник
Спонтанно вырвавшийся крик –
Последний крик живых людей,
Задохшихся в дымах теней.

Там, где рука была, саднит,
И ястреб в мареве парит
Над пятнами горелых пней,
Напоминающих детей.

Осталась серая зола
От догоревшего угла,
Глаза, невинное лицо,
Насильем взятые в кольцо,
И болью искажённый лик,
И обезумевший старик -
Огнём поруганная честь
И слово яростное: Месть!!!

месть... месть... месть...

...
Война по городу прошлась,
И обожгла и обожглась,
Остановила бег минут –
Войска по городу идут.


...На расПутье
Путина бояться – в сортир не ходить

Россию, что вздёрнул на дыбу Распутин
Руками вождей наших грешных,
Сегодня пытается вылечить Путин,
Ногами пиная успешных.

У власти, живущей триумфом коротким,
Недолог и путь до ответа...
Доколе свинцом заливать будут глотки,
В «сортире мочить» олигархов неробких,
Мораль прижигать сигаретой?


Доносы

Жива неизбывная тема сексотства,
Питая верхов ненасытную пасть.
Под маскою верности и превосходства
Донос превратился в тотальную страсть.

Донос во спасение собственной шкуры,
Донос на соседа под рюмку вина,
Донос патриотов аббревиатуры,
Донос, если нравится чья-то жена.

Донос как отмщенье, как глупая шутка,
Из зависти пошлой, от скуки порой,
Донос эпидемией стелется жуткой,
Косит заболевших опасной игрой.

Спешат позвонить, «настучать» анонимно,
За правду, за деньги и просто «за так»
Отдать на закланье, нередко взаимно...
Судьбу предрешает предательства факт.

И власть, поощряя систему доносов,
Разносит по лагерю эту чуму,
А разум терзают простые вопросы:
Зачем и за что, для кого, почему?!

...доносы ...доносы ...доносы ...


Ты, наша мачеха-держава...
Запекшиеся кровью груди
Прижми к народу своему…
А. Берлин

Ты, наша мачеха-держава!
Своих царей, своих сынов
Ты извела, присвоив право
На судьбы их детей и вдов,
На жизнь талантливых поэтов,
Крестьянства, верного земле,
Интеллигентов, диссидентов,
На сроки в сотни тысяч лет,
Так щедро даренных невинным...

Доносы, пытки, продотряд,
Великих строек список длинный,
Как выстрел страшное: «Штрафбат»!

Шаг в сторону – и карабином
Пометит «Смерш» затылка твердь:
Чтоб стать свободным гражданином,
Сначала надо умереть.

Необоснованность арестов
Сжимала хваткой кандалов,
Вселяла ужас, крала детство
У подрастающих рабов.

Ты не прощала интеллекта,
Покорность – ссылка, нет – расстрел,
Строчилась пулемётной лентой
История заплечных дел.

А тех, кто избежал расстрела,
Снега чужбины замели,
До боли вдаль она глядела –
Размолотая соль земли.

Любуясь праздником народным,
Досрочно выполнив приказ,
Ты превратила не сегодня
Всю ширь свою в сплошной спецназ.

Кто перечтёт твои уродства,
Когда закончится парад,
Рождённый ложным превосходством,
Когда Россию покорят
Цивилизованные люди,
Не воры и не палачи?..

И будет ли такое, будет?
Ответь, Россия, – не молчи!


Триста тысяч дней спустя...
Колокольня тянет в небо
Позабытый Богом крест.
И. Царёв

В унисон с колоколами боль моя
За Россию, что под тяжестью креста
Через тыщу лет после Христа
Рассупонена, стоит бедовая.

В самогонное веселье нарядись,
Эх, подмаслим своё злое бытиё.
Песен хватит нам на питиё...
Ты, Владимир Красно Солнышко, очнись.

Было несколько дано тебе путей -
Самолучшую избрал ли из дорог?
Подбиваем своей бедности итог
Через триста тысяч скоморошных дней.

При лучине видно за сто вёрст окрест,
Тихо льётся под руками пряжи нить.
Выпало нам утлый быт тащить,
Ставить на могиле вечный крест.
А потом поминки, знамо, и пошло
Разудалое веселье по Руси...
Эй, скоромный старец, гой еси!
Нас мордуешь ты, суконных-то, пошто?

Волочим кусок истории живой,
И кручинушкой перекосило рот.
Слышен хохот колокольный у ворот...

А на вышке с автоматом часовой.


Спас на крови

I Пролог

Покидал я шальную Россию
Как изгой.
Не осталось в душе ностальгии –
Я другой...

Я служу языку! Скажем хлеще –
Демиург*...
Ты погас в моей памяти вещей,
Петербург.

Своим трубным путиловским гласом
Не зови...
Почему в сердце место для Спаса
На крови?

II Начало истории

Ведомый ли безумием, проклятьем,
Историю багровую творя,
Народоволец с бомбою под платьем
Лишил Россию лучшего царя,
Народу волю даровавшего...
Не зная,
К чему ведёт кровавый приговор,
Второго Александра поминая,
Русь покаянная построила собор –

Опальный самый и живучий самый...
Как будто под брусчаткой генный код
Был зашифрован красной криптограммой –
Страдать ему за веру и народ.

Стоял, изрытый варваров клыками,
Униженный, восставший на крови,
Измаявшийся во столетней драме,
Народный символ горя и любви.

* Демиург – от греческого: мастер, ремесленник, творец. Впоследствии словом демиург, за редким исключением, стали обозначать созидающее, творческое начало во Вселенной

III Продолжение истории

Величавыми и многоглавыми
куполами в тумане царя,
Церковь гордо гербами державными
возносила России царя.
У канала раскинувши праздником
мозаичный декор на ковре,
Привечала она христарадников
на брусчаткой покрытом дворе.

Послужила бы, коли соратники
безрассудных бомбистов-убийц,
Облаченные в кожу и ватники,
не сломали морали границ.
Не однажды на их заседаниях
храм болезный решали снести, –
Отобрать у народа предание,
надругаться, вконец извести
Царский дух ... Уж зело позлословили,
сапогами топчась в алтаре,
Взрывники динамит подготовили...
Сорок первый стоял на дворе.

И в блокаду, в годину треклятую,
под сирены сиреневый вой
Здесь, под сенью, бедою примятою,
трупы павших горбились горой.
Зол мороз на Васильевском острове...
Потеряв, кто ребёнка, кто мать,
Ленинградцы, из тех – повыносливей,
приходили родных опознать.

В страшный день, как ночные налётчики,
по приказу святое поправ,
Бомбу сбросили чёрные лётчики,
целясь в Храм, прямо в купол попав.

Но и тут снизошло провидение:
у Спасителя в крепких руках
Сорок лет пролежал он в смирении –
неопознанный питерский страх.
Тот снаряд с высоты протараненной,
когда был обезврежен фугас,
На руках, словно царь весь израненный,
спущен бережно был на матрас.

И опять свою злобу накапливал
большевизм – беспощаден, угрюм, –
Жёг огнём и водою затапливал,
и гнильём набивал его трюм.
Тридцать лет, испросивши прощения,
Спас в лесах простоял, как в бинтах,
Ожидая своё Воскресение...
Как провидец с мольбой на устах.


ТОЧКА ЗРЕНИЯ

Иерусалим
Здесь вертикаль любви
С горизонталью боли
Образовали крест,
И я его несу.
Татьяна Кузовлева

Город белых камней,
философских страстей,
словно сказочный замок факира,
где заря иудейского мира
загоралась величьем идей.

Горы рыцарских лат
под камнями лежат,
но природой и людом разрушен,
этот город страданьем разбужен,
вновь построен и снова распят.

И религий поток
хлынул, словно потоп,
святость мест ниспослав пилигримам,
род Давида, развеянный Римом,
церковь там, где вознёсшийся Бог.

Город древний, святой,
умудрённый судьбой,
где разрушенный Храм не восстанет,
где стенанье реликвией станет.

... Вечный Город за Вечной Стеной.


Исход
Кем бы мы были, когда б не евреи,
страшно подумать.
Борис Чичибабин

Вспомните нас - пожалейте,
Что мы от вас уезжали...
Анатолий Берлин

Где вы, картавые физики,
Горбоносые дирижёры – Вы,
Лирики – Ицики,
Погромами не дожеванные?

Вдруг поднялись в одночасье
Из-за черты оседлости,
Меченые несчастьем
И синяками верности.

Строчки поэм изрубленных,
Шахматных досок бдения...
Всё для своих возлюбленных,
Всё для детей спасения!

Если б не длань Господня –
Прикройте в раздумьях веки –
Где был бы мир сегодня?
Примерно в семнадцатом веке...

Пляшут Зямы с Наташами –
Бармицвы* у полукровок...
Папа, какой ты отважный и
Как генетически ловок!

В мире сомнения – в мире
Двуличном – сугубо личном,
Живя не в своей квартире,
Кривиться – аполитично.

"Ах,рыбы вам фаршированной? –
Целую или кусками?!"
На Ближний Восток сформированный
Гарью пыхтя,
С гудками
Катится поезд скатертью…
Жаль, что не стала матерью!

Кровью Христа измазаны,
Христа, что мы им подарили...
Мчимся в веках отлаженной
Субординации...
Или:
«Ах, математики вы и
Ах, скрипачи...
Дать вам по тонкой вые,
Философ в очках, помолчи!»

.........................
Мы же безмерно устали
Передвигаться на цыпочках...

Как мы по-русски писали,
Как мы играли на скрипочках!

* Бармицва — религиозный обряд, который проводится,
когда еврейскому мальчику исполняется 13 лет
(возраст совершеннолетия)


Восток
Сегодня мне поведали о шестнадцатилетнем
мальчике, убитом за то, что он не захотел себя
взорвать в одном из зданий Иерусалима

Кто там лежит в неглубокой могиле?

Местного юношу зверски убили.
Даже не жертвою пал интифады...
Просто убили свои же, арабы.

За то, что юнец не хотел умирать,
За то, что юнец не хотел убивать,
За то, что с “неверной” сдружиться посмел,
За то, что любил, и за то, что был смел.

Он не пошёл в смертоносном корсете
В людное место, где женщины, дети...
Кровь на восставших губах закипела,
Дух победил, но безжизненно тело.

За то, что араб не хотел умирать,
За то, что араб не хотел убивать,
За то, что с “неверной” сдружиться посмел,
За то, что любил, и за то, что был смел.


Обряд

В день свадьбы у раввина умер брат,
И скорби ребе не было предела...
Так Б-г решил – никто не виноват,
Душа покинула безжизненное тело.

Раввина стеганула горя плеть,
Застыла хупа в ожиданье нервном...
Играть ли свадьбу? Можно ль песни петь?
Ссутулился раввин вопросом древним.

Но он был мудр, как старая сова,
И, вспомнив наставления Талмуда,
Весёлые нашел мотивы и слова,
Сиял улыбкой, как серебряное блюдо...

Не знала свадьба, что он пережил,
Отплясывая «фрэйлахс» до рассвета...

Окончен праздник, свечи сожжены,
...молитва, безутешность, боль ответа.


Навеянное...
Я б хотел быть сыном матери-еврейки
Борис Чичибабин

Не мои шли предки из варягов в греки,
Я родился сыном матери-еврейки.
И, в веках забыты, стали перегноем
Славные талантом пращуры-изгои.

Щедро поделившись генною основой,
Я покинул землю родины суровой.

Как недальновидно русское раздолье...
И остался каждый со своею болью.


Татьяне
Глубокой раной иудея
Поражена моя душа.
Татьяна Кузовлёва

Кто в наши дни отшельник и философ,
Тот иудей.
Борис Чичибабин

Какою силой ты владеешь
Свою поэзию верша!
Глубокой раной иудея
Поражена твоя душа.

Строками боли, гнева, страсти
Твой стих бичует и клеймит
Антисемитов разной масти...
И корчится антисемит

От откровенных слов, в которых
Признанье в искренней любви
К народу книги, чести, торы...
Господь его благослови,

К стране, где каждый сын солдатом
Рождён идти на вечный бой,
Где девушки и с автоматом
Чертовски хороши собой.

Здесь мудростью и благородством
Пустынный воздух напоён,
Здесь пьют за жизнь и каждым тостом
Благословляют отчий дом.

Он невысок, всем прочим равен,
Войди, Татьяна, в сень его,
Там брат твой, Боря Чичибабин,
Жил до тебя не так давно...


Продолжение

Пыльный интерьер, и дед в ермолке –
Нам не тесно впятером в каморке.
Мирно спит у печки раскладушка,
А на ней – сестрёнка-хохотушка.

Так, бывало, начиналась сага
От Давида, Сары, да Исаака –
Долгий путь еврейской голытьбы
По скрипучей лестнице судьбы.

Из шагаловского вышла «натюрморта»
Славная носатая когорта
Музыкантов, докторов, спортсменов,
Литераторов и бизнесменов,

Воинов, в сраженьях опалённых,
И актёров, ролью увлечённых,
Инженеров, физиков, портных,
И людей порядочных иных.


Полёт в пятидесятые
Вениамину Зорину посвящается

На остановку трамвая спешит
Старый еврей, невеселый на вид.
Он, по пригорку взбираясь на небо,
Очень похож на фигурку из хлеба.

Вот, оттолкнувшись от зыбкой земли,
Фалдами машет и – странно – летит!
Только нередко судачат соседи,
Будто он едет на велосипеде.

Без бороды и кипы, и без талес...
Вера, незримая, в сердце осталась,
Чтобы ночами, подальше от люда,
Трудные мысли доверить талмуду.

И по будильнику, зябко и трудно,
Так просыпается каждое утро
Дедушка мой. Он спешит на работу...
Впрочем…
блюдя, когда можно, субботу.


Точка зрения
Варвары со смертью под полою
насилуют суть цивилизации
А. Берлин

Сквозь щели фанатизма и юдоли
Глаза глядят воинственно на мир.
И в средостенье гнева, в центре боли
Взывает к миру умудрённый Пирр.

Узоры горя танки вышивают
По каменистой святости холста.
Слепой пророк уже стоит у края
Над пропастью висящего моста.

Кто Гордиев рассечь посмеет узел
Под стон неодобрения толпы?
Надеяться на Бога или Узи?
Молиться?!
Бросить в бой полки?!


ПОЭМЫ

Адонис и Афродита

Адонис – сын ассирийского царя Тианта и его дочери Смирны‚ которой Афродита за непочтение внушила страсть к собственному отцу. Тиант‚ узнав‚ что он разделял ложе с собственной дочерью‚ проклинает её. Боги превращают несчастную в мирровое дерево‚ из треснувшего ствола которого рождается ребёнок удивительной красоты – Адонис.
Афродита влюбляется в прекрасного юношу, но, мстя ей за оказанное предпочтение, Артемида насылает на юношу дикого кабана, который смертельно его ранит. Афродита горько оплакивает Адониса и просит Зевса вернуть его ей.
Персефона – богиня царства мёртвых, также влюбляется в Адониса. Спор богинь Зевс разрешает, предназначив Адонису проводить полгода в царстве мёртвых, возвращаясь весной обратно к Афродите.

I. Шипы и розы

Интригой давнею сокрыта,
Легенда эта родилась...

За сотканную Афродитой
Кровосмесительную связь
Дочь ассирийского царя
Была наказана богами:
Смолистой миррою стоять
В долине‚ сморщенной горами.

Но треснул ствол, невмоготу
ему такое испытанье,
Явивши миру красоту –
Плод запрещённого слиянья.

Младенец рос, не по годам
Созрел, чтоб жизнью насладиться‚
И вот, к лазурным берегам
Мчит Афродита в колеснице.

Богиню с ночи до утра
Томит желание свиданья;
Соблазнов тонкая игра
И трепет первого признанья
Адониса пленили вмиг:
Раскинув кудри в изголовье‚
Ласкал он вожделенный лик‚
Весенней радуя любовью.
Отвага в юноше жила
И увлечение охотой…
Его надёжная стрела‚
Звеня единственною нотой‚
Летела в цель, но злобный вепрь
Клыками взрыл младое тело…

Любовник пал‚ и дикий зверь
Свершил‚ что небо повелело.

Богиня, не скрывая слёз,
Помчалась к месту преступленья
Сквозь чащу белых майских роз‚
Шипы ломая в исступленье.

Кровь густо капала в пески
Из ран‚ саднящих от несчастья‚
И обагрила лепестки‚
И розы стали алой масти.


II. На Олимпе

Уныло в царстве Персефоны…
Но у богов – свои законы.
И вот уже царица ночи
Расстаться с пленником не хочет.

Внимая стонам Афродиты‚
Щадя прелестные ланиты‚
Зевс подарил ей благосклонность‚
Олимпа изменив законность.

Адонис – пылкий и прелестный‚
То дух, то юноша телесный‚
Жестокой местью потрясённый‚
Вновь Афродите возвращённый‚
Весной с возлюбленной своею
Скрывался в красочных аллеях‚
До осени‚ до увяданья
Даруя ласки и признанья.

Богиня плачет и смеётся‚
Отныне‚ гордой‚ ей придётся
Делить с царицею умерших
Свои страданья и надежды‚

Ждать каждый год поры цветенья‚
Роз красных нового рожденья‚
Цветы любви бросая в Лету‚
Чтоб Он опять вернулся к лету.


История Лота и гибель Содома

19.12 Сказали мужи те Лоту: кто у тебя есть еще здесь? ...
всех выведи из сего места,
19.13 ибо мы истребим сие место, потому что велик вопль
на жителей его к Господу, и Господь послал нас истребить его.
Ветхий завет, Первая книга Моисея. Бытие


I Пролог

В районе библейского Мёртвого моря,
Где воды солёны и берег скалист,
Два города-брата, Содом и Гоморра,
Порочнее всех именитых столиц,
Погрязнув в разврате, стояли, как крепость:

Распущенность старцев, растленность детей,
Насилия мерзость, к пришельцам свирепость...

И Бог уничтожил их волей своей.


II История Лота

Лот много лет при старце Аврааме
Любимым был его учеником.
Женившись на Ирит – вельможной даме,
Он был с ней счастлив: дочери и дом,
В котором к благоденствию привыкли.
Уж щедрый Бог послал им женихов...

Два Ангела под вечер забрели к ним.
Гостеприимный Лот напёк хлебов,
И, пригласив с поклоном и почтеньем,
Ночлег и пищу предложил гостям,
Но колебались Ангелы – смиреньем
Не отличались нравы содомян.

Тем временем Ирит ушла за солью,
Раскрыв секрет домашних новостей...
И вскоре люд, враждебный их застолью,
Пришёл «познать» непрошеных гостей.

И Лот, моля в отчаянье о чуде,
Готов был дочерей отдать толпе,
Но та, растленная в привычном блуде,
Лишь юношей желала... Гости те –
Посланцы неба – приняли решенье
Примерно и жестоко наказать
Всех нечестивцев. И лишили зренья...

Господь не мог об этом не узнать!


III Божья милость

«Найди мне трёх, – велел Бог Аврааму, –
Благочестивых жителей в стране».
Но тщетны поиски – и даже в Храме
Подобных нет, а значит – быть беде!

Пришел расплаты час, настало время
Слезами горя лица утереть.
Задумал истребить людское племя
Всесильный Бог – отец всему, что есть.

И Лоту было приказанье с неба
Семью подальше в горы увести,
Был строг наказ: «Каким бы страшным ни был
Гром разрушений позади пути,
Не оборачиваться, ибо грешным
Сочтёт поступок сей Грозящий Перст!»

Лот с дочерьми, с женою безутешной
Пустились в путь из обречённых мест.


IV Гибель Содома и Гоморры

С небес дождём лились огонь и сера,
Взмывали вверх зыбучие пески,
Взбесившаяся с рёвом атмосфера
Рвала дома и лавки на куски,
Сады испепеляла и аллеи,
Могучие мосты, квартал Огней,

Плюясь слюной горящей и зверея
Как Молох, пожирала всех людей,
Мятущихся по площадям и склонам,
Истерзанных отцов и матерей,
Пытавшихся за огненным циклоном
В дыму по голосам найти детей.

Зловоние потоком липкой крови
Ползло по опалённым черепам,
Деревья падали, летели с башен кровли,
И раскололся купол... Это Храм
На обезумевшую землю рухнул,
Шипели газы, багровел закат,
Как будто опустившись краем в бухту,
Светило увеличилось стократ!

Среди слепящих молний и гуденья,
Не веря разуму и выжженным глазам,
Поверженные ниц от изможденья
Живые факелы взывали к небесам:

Нас пощади, Господь, погрязших в блуде,
Пошедших по неверному пути!
Нас тысячи, и мы – живые люди...
Избавь от гнева своего! Прости!


V История Ирит

Душа болит, не может отогреться,
Там люди гибнут, съёжившись в огне!
Проклятый день! Как рвётся горем сердце!
Им страшно в этой чёрной белизне!

Взглянуть на город! Хоть разок последний...
Подбитой птицею дыхание замри...
И столбиком солёных искуплений
Застыла навсегда Ирит.


VI Продолжение

Лот горевал, что велика потеря,
Три дня рыдали дочки над Ирит,
Уж не боясь людей, страшились зверя –
Пещера их оберегала быт.

У девушек в душе жила забота:
Одни в пространстве – никого вокруг...
Как род людской продлить? Ведь, кроме Лота,
Мужчины не осталось в мире. Вдруг,
Как будто Божья искра пробежала –
У старшей дочери родился дерзкий план
Начать всё человечество сначала
От мудрого отца...
Когда он сильно пьян...
Ведь не позволит он кровосмешенья –
Погибнет род людской и всё кругом...
И девушки, принявшие решенье,
Отца поили молодым вином.

Две ночи пил старик, закон поправ,
Обеих дочек оплодотворив...
У старшей дочери родился сын Моав,
У младшей – тоже мальчик – Бен-Амми.*


VII Эпилог

Разврат не поощряется Всевышним.
Блюсти себя и поливать посев
Нам велено Отцом, пока мы дышим...
Не дай нам, Боже, испытать Твой гнев!


* От них и произошли два великих народа —
моавитяне и аммонитяне


Пушкин

I Feci quod potui, faciant
meliora potentes*

Я - гения российского потомок.
Мой скромен дар, и голос мой негромок.
Пожар поэзии горит в груди моей,
Знакомые рождаются сюжеты,
И образы забытых давних дней‚
Привычным ямбом будучи согреты,
Витают в зодиаке “Близнeцов”.**

Их бег веков неумолимо множит.
Душа Поэта их воспеть не может,
Покуда не найдёт‚ в конце концов‚
Себе приюта.
Муза растревожит,
Помедлив торопливых двести лет,
Оставленный в снегу кровавый след;
Вздохнёт опять привычно и свежо
Поэзии российской божество,

Обворожит восторженностью станса,
Где рифма восхитительно легка,
Восходами наивного румянца
Смущения,
забытого слегка,
Элегии пленительной строкой,
Записанной задумчивой рукой...

В обличье новом явится поэт
И сочинит ликующий сонет.


* Я сделал то, что мог;
кто может, пусть сделает лучше (лат)
** Автор так же, как и А.С.Пушкин,
родился под знаком “Близнецов”


II Non omnis moriar*

Нет, весь не умер я!
Душа в заветной лире
Пережила мой прах и снова обрела
Частицу, ощутимую в эфире,
С надёжною опорой для пера;

Порывистость, характер мой неровный,
Отвага эпиграмм и острый шарж ...
Поэзии служитель благородный,
Готовлю в путь свой старый экипаж.

Пройдя короткий путь во имя чести,
Покинул этот мир без чувства мести,
И, одолжив у вечности минут,
Я, обмакнув стило, вернулся снова
В стихию осени, к родной науке слова,
Воспеть земли заброшенный уют.


III Fama semper vivat**

Когда-то царствовал на матушке-Руси
Великий Пётр.
Премного воевал
И жил при нём в довольстве и чести
Арап - Абрам Петрович Ганнибал.

Царём воспитан,
в генеральском званье
Скончался эфиоп на склоне лет,
Но блеск его изящных эполет
И воина сурового призванье
Не унаследовал похожий на него
Чернявый правнук.***

Новое перо,
Что росчерком немыслимых побед
Смутило пленников глагола прошлых лет,
Вдруг зазвучало чудом тонких рифм,
За пульсом слога потянулся ритм,
И стал курчавый истовый брюнет
России гением.
И до исхода лет
Истории заветная пора
Живёт во славу русского пера.

* Весь я не умру (лат)
** Слава живёт всегда (лат)
*** А.П. Ганнибал был прадедом поэта



IV Nihil est in intellectu, quod
non fuerit prius in sensu*

Арины Родионовны сказанья
С младенчества он помнил наизусть.
И старенькая пушкинская няня,
Поэзии не ведавшая суть,

Лелеяла преданья старины,
И видел мальчуган цветные сны:
Попа, его работника Балду,
Царевну-Лебедь со звездой во лбу,

Людмилу, что похитил Черномор,
И рыбки человечий разговор,
Гвидона-князя с белкою волшебной,
Хрустальный гроб со спящею царевной,

И даже золотого петушка,
Что вынул старый евнух из мешка.


* Нет ничего в уме, чего бы не было
раньше в ощущениях (лат)


V Non scholae, sed vitae discimus*

Умом на страже благородной цели
Сам Государь российский повелел
Собрать плеяду отроков в Лицее
И обучать веденью важных дел‚
Лелеять их под Царскосельским небом
Вдали от люда, пагубных страстей,
Под оком просвещённейших мужей
Воспитывать Отчизне на потребу
И завершить задуманный проект
В коротких шесть неповторимых лет.

Среди аллей,
Задумчивой тиши дубов,
Под сенью влажных веток,
Идиллии причудливых беседок
И у прудов, где чаще ни души,
Где девушка, разбившая кувшин,
И яркой зеленью осыпаны поляны,
Прозрачен воздух, мысли полупьяны,
Дворец Екатерининский стоял;

Соединённый трёхпролётной аркой,
Лицей к нему изящно примыкал,
Светилась колоннада цепью яркой.
Здесь дух побед российских пребывал.

Античные богини Парфенона‚
Венера, Муза, спящая Юнона,
А между беломраморных колонн
Ажурной галереи Камерона –
Сократ, Тиберий, гордый Цицерон –
Вся мудрость мира и величье трона.

В прудах синело утреннее небо,
Шёл мелкий дождик на закате дня;
Занятия и службы до обеда,
Вечерняя застольная беседа,
Мундиры синие – лицейская семья.

В библиотеке – робкие шептанья,
Торжественный настрой профессоров,
Необходимость острая познанья,
История народов, дух призванья
И переплёты читаных томов,
Философов значительных пример:
Вольтер, Руссо, Вергилий и Гомер.

Мальчишек игры в лабиринтах зданий
И на полянах шумная возня ...
В тринадцать лет прилив воспоминаний
Обременял их мало.
Но заря
пожарищ
над Москвой вставала,
И шли полки, кирасами горя...
Под лязг лафетов с крепостного вала,
Под запах обгоревшего металла
Взрослели юноши, тот век благодаря,
С героями своими заодно
Сердцами пережив Бородино.

Незабываемые Пущин, Кюхельбекер,
Бестужев-Рюмин, Дельвиг, Муравьёв ...
Стремился жадный вольнодумный ветер
К сокровищам распахнутых умов,
И юношам, взошедшим на Парнас,
Ночами грезился России славный час.

Был среди них младой служитель муз,
Поэт от Бога, звавшийся “француз”.
Очаровательный, стремительный и резкий,
Порывистый, как ветер лютых зим,
Любил он женщин. Сам упрямый, дерзкий ...
Его бранил Жуковский, Карамзин.

Державин ему лиру передал,
Лицей окончен.
Грянул жизни бал.

* Mы учимся не для школы, а для жизни (лат)


VI Homo sum, humani ninil
a me alientum puto*

Французских просветителей идеи
Витали мыслью дерзкою по миру,
А Пушкин, ещё будучи в Лицее,
Уже писал “Руслана и Людмилу”-
Поэму образов, коварства, наставлений,
Любви прекрасной, сердца откровений...

Двору, салонам, дамам полусвета -
Друзьям минутных слабостей поэта,
Открылась истина, что состоялся гений
Среди балов, театров, впечатлений,
Признания бесчисленных грехов,
Обид и ссор, и писем, и стихов,
Что не поглотит гордого эстета
Река забвения, зовущаяся Лета.

Эмоций нераскрытый фолиант,
Страстей поклонник, дерзкий дуэлянт,
Он душу Петербурга постигал...

И следовал за балом новый бал.


* Я - человек, ничто человеческое мне не чуждо (лат)


VII Omnia praeclara rara*

В гранит закован Петербург...
Мосты, истерзанные влагой,
Проспектов строгость,
златоглавых
Соборов непреклонный дух.

На глыбе – всадник именитый
Взирает со своих высот
На Летний Сад, дождём омытый,
На невский запоздалый лёд,
На пасмурный парад фантомов
На крышах зданий‚ во фронтонах,
На важный вид колонн Ростральных,
Творенья зодчих гениальных;

Атланты Северной Пальмиры –
Верхушки шпилей –
держат вес,
Подобных царственной порфире
Зарёй окрашенных небес.

Бледны задумчивые лица...
Неповторимая столица.

* Всё прекрасное редко (лат)


VIII Juncta juvant*

Наш баловень поэзии печальный
Страстями жил.
Уже и берег дальний
Был дымкою столичных фонарей
Окутан.
Зарево идей
Сильней пылало.
Всё смелей и резче
Он остроумием опасным в залах блещет
И, вольнодумством модным увлечён,
Дуэль ведёт и с властью, и с царём.

Союзы тайные, восторженные речи
И с Чаадаевым бесчисленные встречи;
Достойная дворянская забава -
Игра в отмену крепостного права.

Монархия, республика, свобода
И счастье угнетённого народа,
Аристократов мысль – убить царя,
Кровавая декабрьская заря...

А ветер воет над Невою злее...
Бестужев, Кюхельбекер, Трубецкой,
Полковник Пестель, либерал Рылеев
Готовят план невыполнимый свой.

Поэт наш, от столицы отлучённый,
Михайловскою ссылкой награждённый,
Не смог примкнуть в своём раденье штатском
К восстанью декабристов на Сенатской.

Узнал он позже, брат семьи опальной,
Об акте заключительном, финальном.

Остался шрам на камне, на мундирах,
В казарменных конюшнях, на квартирах,
В истории российского дворянства,
В душе поэта, в судьбах государства.

* Единодушие помогает (лат)


IX Littera scripta manet*

Друзей своих любить не мудрено:
Вся жизнь проходит с ними торопливо:
Во встречах и прощаниях счастливых
Взрослеем, старимся с друзьями заодно.

А лира именитого поэта
Слетала с кончика пера потоком света,
Играли красками необычайных тем
Полотна ненаписанных поэм.

Влюбляясь в каждую хорошенькую даму,
Пропитанный гармонией и драмой,
Он, небом избранный, творил на радость всем,
Чтоб в сладких песнях передать потомкам
Историю российской славы громкой;
И в Болдино – немытой стороне,
Забытом захолустье в центре мира,
Слагал предания о гордой старине,
Воспел Петра – жестокого кумира;
“Онегина”, зачав ещё на юге,
Дописывал под вой осенней вьюги.

Деревни покосившийся пейзаж
Пропитан был поэзией печальной,
Перо скрипело, таял карандаш –
Работал по ночам поэт опальный;

Объятый тишиной и слогом новым,
Склонялся над Борисом Годуновым,
Вёл разговор с тенями не спеша
О Моцарте, об Анджело, Сальери...

Мерцали свечи, до утра горели,
Волнуясь и растроганно дрожа.

И вдохновением его жила душа.

* Написанное остаётся (лат)


X Omnia ars imitatio est natural*

Был Летний Сад прохладой напоён;
Кленовые аллеи нежно рдели,
И листья падали в холодный водоём,
Где отражённого румянца гроздья зрели,
И лебеди, как в зеркало, глядели.

Ограды кружевной легка душа;
Аврора, Немезида и Помона
Стояли, в белом мраморе дыша,
Повержена Петром была Горгона;**

Амур лежал. Над шалуном, радея,
Склонилась грациозная Психея;
Над статуями женщин молодых
Тончайший запах аллегорий веял;

Разлёты струй фонтанов озорных
Резвились свежестью искристых брызг шальных...

А в домике Петра застыл покой
Торжественной минуты роковой.
Судьба уже отправилась в дорогу,
Готовя миру поворот крутой.

Поэт в саду скрывал свою тревогу.


* Всякое искусство есть подражание природе
** Пётр I изображён в образе Персея,
победившего медузу Горгону


XI Excidat illa dies!*

На Чёрной речке снег лежал махровый,
Шинель и шуба брошены на снег;
У Комендантской дачи – бор сосновый,
Стволы берёз белели на просвет.

И торопились оба секунданта
Отмерить десять вдавленных шагов,
И пулею француза-иммигранта
Неумолимый рок уж был готов
Пронзить поэта чувственное тело,
Что никогда не надевало риз,
И завершить трагедией умело
Натальи Николаевны каприз.

Когда молва для каверзы готова,
Развязка удивительно близка...
Как камень из пращи‚ взлетело слово
И опустилось прямо у виска.

Душа освободилась от предела,
Молчанием почтив жестокий мир...

Лишь хмурая свеча во тьме горела.
Поэт ушёл.
Продолжил жизнь кумир!


* Да погибнет тот день! (лат)


XII Ars longa, vita brevis*

На холмике, зовущемся Парнасом,**
Умолкли птицы, стало тихо разом.
Сосна седая помнит двести лет,
Как приходил к её стволу поэт.

Он не был счастлив в этом мире прозы
И каждодневной мерзости людской.
Прекрасные порывы, словно розы,
Хранят недолго тонкий запах свой.

Перо остыло,
чудное мгновенье,
Как облако на небе, разошлось...

Необоримой волей провиденья
Тревожат музы наше поколенье,
И тянется рука к изгибам лиры...

Вернитесь, павшие кумиры!


* Искусство вечно, жизнь коротка (лат)
** В селе Берново Тверской области, где любил
бывать А.С.Пушкин, есть холм, прозванный
Парнасом


Возвращение блудного сына

I. Отец

Мой сын, когда ты уходил к чужим порогам,
Где находил ты кров вдали от дома,
Зачем тебя, бунтующего, Бог
Отправил в путь дождливый?
Разве мог
Ты знать заранее, что будет впереди?
От денег, власти, славы и любви
Ты отказался.
И в груди моей
Остался след суровый давних дней.

Я вижу рубище и рваные сандалии,
В порезах руки и петлю на талии
И голову обритую твою...
Но ты вернулся, я благодарю
Всевышнего, что вижу сына вновь
Хоть перед смертью...
Молодеет кровь
От дум всечасных, что закрыть глаза
Мне сможет младший сын...
Опять слеза
При мысли о лишениях и боли
Мне застилает свет.
Подобной доли
Мы оба не заслуживали, сын –
Скитался ты вдали, я жил один...
Но, вижу, сохранил ты свой кинжал,
А, значит, до бесчестья не упал –
Изгой, бродяга, помнил, чей ты сын,
Я большего от жизни не просил.

Униженный, колени преклонив,
И голову на грудь мне опустив,
Ты слёз не льёшь, мой уважая сан,
Свой красный плащ тебе с прощением отдам,
Пусть видят все вокруг, какой ценой
Оплачена дорога в дом родной.

В разлуке понял, кто друзья твои? –
Ответь мне, сын, пока мы vis-à-vis…

И сын, пришедший к горькому концу,
Был как Исус, вернувшийся к Отцу.


II. Сын

Прости, отец, я глупым был юнцом,
Когда с гордынею своею не смирился,
И, разорвав семейное кольцо,
Я в путь, дотоль неведомый, пустился.
Беспутный сын, все правила поправ,
Как молодое дерево, ранимый,
Я злого гения неукротимый нрав
Направил против вас, так мной любимых.

Пройдя все муки ада на земле,
Переродился, выжил и не сгинул,
Распутство, праздность вы простите мне...
Твою и брата осознав обиду,
Я снисхожденья от него не жду.
Лишь ты, мой друг, старик подслеповатый,
Готов помиловать и позабыть вражду,
А он, я чувствую, презрением объятый,
Смириться не захочет с тем, что вновь
Я в доме нашем поселюсь отныне,
Что возвратилась прежняя любовь
К тебе, не позабывшему о сыне.
Приём радушный твой не по душе
Ему, ревнивому, разгневанному брату...

Благослови сынов на рубеже –
Мы оба пред тобою виноваты.


Даная

I. Саския

Аристократка молодая,*
Была я счастлива – Рембрандт
Писал восторженно Данаю,
Оттачивая свой талант,
И красота его палитры,
Убранство ложа и шелка,
И радость ангела, в улыбке
Взирающего с потолка,
И скромность моего наряда,
И дождь заветный, золотой
Являли Господа награду,
Но был коротким праздник мой…

II. Секрет художника

Влюблённый в Саскию Рембрандт писал Данаю,
Прикрыв от взглядов вожделенных стан любви.
Амур улыбчивый, к ней небо призывая,
Уж Громовержца** плод благословил.
Среди роскошного убранства медной башни,
Данае, заточенной там однажды
В мечтах о сыне – баловне небес,
Пролился золотом желанным дерзкий Зевс...
Пленённый ангельским её лицом,
Приник к Данае Бог и стал отцом.

Но Саскии недолго длился век,
И вот уже Гертье,*** коварна, лжива,
Велит писать мифический портрет
С неё, позируя игриво.

Ещё одну Данаю дарит миру,
Заканчивая новую картину
Поверх готовой, мастер светотени.
Творец, маэстро, живописи гений
Изобразил Гертье намеренно нагою,
В призывном жесте с поднятой рукою.
Но ни дождя из золотых монет,
Ни радости в картине больше нет...

Рыдает связанный амур на фоне ткани,
Другую женщину, пронзенную желаньем,
Он лицезрит отныне -
Вот сюжет...
Но почему тревожит красный цвет?


* Саския – жена Рембрандта, умершая от чахотки в
тридцатилетнем возрасте
** От любовной связи с Зевсом Даная родила Персея
*** Гертье – служанка Рембрандта, с которой он
некоторое время сожительствовал


Душа Героя
Алексею Стилю, живописцу и скульптору

Пролог
Расписавшему Храм

Сквозь витражи раскалённый закат расплескался в аккорде.
Не умещается миг вдохновения в мощной ротонде.
Купол прогнулся, намеренно взорванный дерзостью века,
Рвётся наружу, Богами завещанный, Дух Человека.

Славен герой на дорических фризах в объятиях тени.
Новые краски ложатся на фрески иных поколений.
И кракелюры напомнят потомкам о подвиге духа.
Восторжествуют фантастика света и кисти наука.


I. Пробуждение

Корпускулы извне
потоком льются в центр Вселенной,
где бодрствует пророчество,
покоясь на колоннах времени.
Сознания заветный уголёк вдруг вспыхнул,
разгораясь постепенно.
Младенца сон в уютной колыбели
нарушен суть несущими явленьями.

Он, младенец,
Творца величие ещё не сознавая,
явившемуся миру удивлён,
скользит глазами, полными смятения,
по вычурам необъяснимого видения.

Как широко раскрыты его глаза
неясным чувством рая.
Исходит благодать со всех сторон!
А что она такое – благодать?
Она какая?
Звучит мелодия.
Лишь миг тому всем управляла тьма;
Всё это – сон:
Луна в своём величье,
И этот свет! – дивит своим наличьем –
и сквозь – парят, как два герба,
Герой и тень его – Судьба.


II. Видение

Над визуальным абрисом планеты
витают незнакомые сюжеты.
На циферблате жизни – карнавал.
Судьба являет женское начало,
чьё лоно ждёт Героя величаво
у рубежа,
где чувства правят бал,
где путь от целомудрия юнца
лежит через долину долгой муки
сквозь пляску времени, которой нет конца...

Там интуиция тождественна науке.

И в страхе за иллюзию веков
орлица с настороженностью меткой
парит в экстазе, вырвавшись из клетки,
взмывая по спирали облаков.

Там Жизнь бросает вызов старику,
что Мудрость Знаний олицетворяет,
утрачены иллюзии...
Ему,
что Веры чудодейственной алкает,
ночами снятся грозные химеры,
прорвавшиеся вдруг из барисферы.


III. Искушение

В день, когда сонмы планет соберутся в созвездии Рыбы,
Пусть индивидуум внешнему миру объявит свой выбор.
Перст неизбежно в толпе равнодушных отыщет Героя
И обратит, соблазнившихся яствами, в стадо свиное.

Нет, не дано покорившимся славу снискать Одиссея,
Им не подняться до подвига духа, во страхе робея,
Легче, как все, без борьбы, без особых трудов и лишений
Ленно следить немигающим глазом за ходом свершений.
Праздным, обманчивым счастьем наполнятся сытые жизни,
Это Судом им простится. Когда? После горестной тризны.
К личному выбору будет готов только дерзостный гений,
Рядом с которым Судьба держит меч в ожиданье решений.

Непредсказуем исход неизбежно-жестокого боя,
Ангел с Олимпа проводит напутственным словом Героя,
Верность Идее доказана может быть праведным Действом,
Подвигом ратным в сражении Воина с жалким плебейством.


IV. Битва

Уже Герой на поле битвы,
Уже молитвы прочтены,
Все краски яростной палитры
На холст земной нанесены.
И статус-кво уже недолго
Веленьем обветшалым долга
Противиться сумеет боем
Герою - он искусный воин.

Задавшись целью наивысшей,
Он разрешит конфликт зависший.
За собственную веру, правду
Сравнится мужеством на равных
В единоборстве с грозной силой –
Драконом с головой змеиной.
От давних лет, от материнства,
Явившись с Господом на свет,
Необъяснимое Единство
Того, что Да, всего, что Нет,
Под взором яростным, орлиным
Переплелось в клубке едином.

Был труден беспощадный бой.
Но вот в последний миг кровавый,
Взмахнув безжалостной рукой,
Взял верх над Гидрою Герой,
Повергнув торс змеиноглавый.

И пали грозные темницы,
Над ними закружили птицы,
Пролилось с радостью вино
И Древо Знаний расцвело.
Судьба сумела повернуть
Историю на новый путь.
И снизошло благодаренье
Божественному Провиденью.


V. Торжество

Величье Духа, возвышенье
и наивысшее соединение
двух признаков природы, двух начал...

Триумф Героя в схватке означал
победу Принципов над долгой властью Тьмы
в процессе нескончаемой борьбы.

Был симбиоз заложен изначально,
и к Славе он Героя не случайно
привёл, где Света торжество
и крыльев дерзновенных волшебство.

В бессмертье отправляется Герой
в объятье вечном с собственной Судьбой.


VI. Эпилог
Святой Грааль

Грааль...
Он – философский камень
и основные принципы наук.
Святой Грааль многообразен
и завершает полный круг.
Круг от начала жизни до конца.
Сама Душа в нём и святое Имя.
В нём Истина,
на коей мир стоит,
Сверкая гранями
слепящими своими.
Найдётся ли младенец
иль старик,
Чтобы из Чаши этой
причаститься,
Гармонию объять,
не усомниться
В прозрении,
с надеждой глядя вдаль?

Для каждого он свой,
Святой Грааль.


Похищение Европы
Дьявол начинается с пены гнева на губах у ангела
Григорий Померанц

I. Европа

Дочь финикийского царя
(ей дал отец Европа имя)
Была прекрасна, как заря,
и златокудра, как богиня.
Она гуляла по лугам,
цветы срывая безмятежно,
Среди лазоревых лагун
под тихий всплеск волны прибрежной.

Палящий зной и суета,
гортанность городского шума
Ей надоели... И она
о милом Принце думу думать
Пришла сюда... О, если б вдруг
судьба ей подарила милость…
И слышен сердца лёгкий стук –
Европа, кажется, влюбилась.

В мечтах её летели дни,
ей птицы щебетали песни,
Как будто ведали они,
что гимн слагали о невесте,
Чья неземная красота
воспета будет Тицианом...
Младая девственница та
ещё не ведала обмана.

Жила свободная от пут
дарительница жизни новой,
Готовая беречь уют
в счастливый день и в час суровый,
Хранить для алтаря любви
с его божественным причалом
Все добродетели свои
как жрица женского начала.


II. Похищение

Природа неясной тревогой в лицо её дышит,
И вот к финикийскому пляжу всё ближе и ближе
От края священной, омытой слезами земли,
Белее песка и едва различимый в дали
К ней движется бык – и Европа, к животным добра,
Глядит без опаски. Смиренно склонивши рога,
Бык ближе подходит, вальяжно ей машет хвостом
И выглядит мирным, совсем незлобивым Тельцом.

Красавица гладит широкую спину быка
И нежно щекочет покрытые шерстью бока,
Целует его золотые с изгибом рога,
Любовно склонившись к упругому телу врага.

Бык лижет ей руку, ложится у ног, а потом
Ей вкрадчиво шепчет: «Давай покатаю верхом».
И юная дева без страха садится на круп,
А бык вдруг вскочил, бык неистовым сделался вдруг,
Глаза его кровью сверкнули, движеньем одним
Он кинулся к водам лазурным, поплыл, как дельфин.
Бедняжка успела вцепиться в крутые рога,
О помощи тщетно взывает и дышит едва.

Блестят, как алмазы, тяжёлые капли воды,
Страданья Европы заведомо предрешены –
Сам Зевс-громовержец, а вовсе не ласковый бык,
Скрывал от неё до поры свой воинственный лик.

Похищена Богом, царевна пощады не ждёт,
Вода потемнела, зверь к берегу быстро плывет,
И вот уж насильник к желанному телу приник,
Но Принцу не слышен любимой неистовый крик...

***
Над старой Европой – частицею материка,
Завис полумесяц, рогами пронзая века,
Померкли столицы, мечетей восточная вязь
Вокруг куполов, колоколен, крестов обвилась.

К каким берегам уплываешь ты, мать и жена?
Европу опять похищают – легенда жива.


СОНЕТЫ

Семантический анализ слова «СОНЕТ»
Моя жена имеет утончённый вкус к стихотворчеству, и я с этим «несчастьем» ничего не могу поделать. Когда однажды, наскоро состряпав очередное произведение, я показал его Соне (так зовут мою лучшую половину), оно ей не понравилось и СОНЯ сказала: НЕТ! Это и побудило меня наречь моё стихотворение «СОНЕТ». В нём очень кстати оказалось всего четырнадцать строк.

Классический сонет, безусловно, писался пяти или шестистопным ямбом. Однако, в современных литературных источниках это правило, как, впрочем, и ряд других, опускается, носит рекомендательный характер, либо ограничено замечаниями типа:
«… русский сонет довольно редко придерживается классических схем».Процитирую Игоря Бурдонова: «В конечном счёте, традиция существует для того, чтобы её осваивать, а, освоив, – нарушить, и тем самым, – продолжить. Как любили говорить китайцы: «Он освоил стили своих предшественников и на склоне лет решился создать свой неповторимый стиль». При основном удельном весе ямбических форм в коллекции сонетов, написанных мною, используется и хорей, и амфибрахий, и дактиль. Более того, венок сонетов написан анапестом.


Глаза

Эти глаза неспокойны, как море.
Вижу в них сумерки, отблески горя.
Часто ловлю я своё отражение
В радужной фата-моргане смятения.

Эти глаза... В них солёные воды
Гасят пожары ненастной погоды,
А если тучи не застят простора,
Дарят смиренную ласковость взора.

Я не смельчак и не витязь отважный,
Но утонуть я мечтал не однажды
В кротких, как всплеск, чародеях движения,
В окнах, зашторенных для сновидения.

В бездну глухую гляжусь безответно,
И седина моя меньше заметна...


Сиреневый дым
Мадригал венка сонетов

Паровозный гудок, как прощальное эхо
Отходящей в нирвану любви.
Был перрон, удалявшийся медленной вехой –
Наш последний глоток визави.

Дождевая слеза на созвездьях сирени
Уносила лиловый секрет,
Что откроются памяти ветхие двери
В эту встречу сквозь множество лет.

Проскользнув по фортуны неровному краю,
Мы бездумно расстались в тот день...
Стрелок бег, светофоры во мглу улетают,
Чёрный шлейф над толпой деревень.

Терпкий чай, сигарета впотьмах,
Запах гари и соль на губах.


Настроение

Меланхолик, уставившись в мир
Завершённой навек пасторали,
Наблюдает туманный эфир
И лугов незабвенные дали.

День уходит, прохладен и сир,
В беспроглядность вечерней вуали,
И молитвой закончен клавир,
Что завещан ночному роялю.

Ожиданье любви настоящей...
И во сне из берёзовой чащи
К нему ночью приходит пастушка.

И слышна невеселая песня
О забытой в деревне невесте,
О слезе, увлажнившей подушку.


Сонет о современном мире

Весь мир кипит, агонией террора
Пропитан шлейф проклятых новостей,
Мы, как в гипнозе, новых ждём вестей
С экранов нашей утренней Авроры.

В адреналине пагубных страстей
Барахтается стая борзописцев,
А элитарный клан эквилибристов,
За власть не дрогнет наломать костей.

Привычным ставший комплексный обед:
Победы, курс, перечисленье бед
С десертом в виде будущих терактов,
Грозящих горем затопить наш дом...

Народы поглощают пойло фактов,
А мы, поэты, творчеством живём.


Сонет на память

Не считал я утраченных женщин,
Сколько их пронеслось чередой...
Вам, прелестным, сонет мой завещан,
Благодарный поклон мой земной.

За любовь или просто за щедрость,
За стихи, что читал наизусть,
За улыбку, слезу, за неверность,
Добродетель, отраду и грусть.

Извиняя капризы природы, –
Угадать бы, где явь, а где сон –
Чту страстями побитые годы,
Не припомнив ни лиц, ни имен.

Вниз по Лете, волною играя,
Моя память событья сплавляет.


Ода белоснежному Пегасу*
Попытка безупречного сонета**

Я лошади сонет свой посвящаю –
Когда сразил Горгону доблестный Персей,
Конь белокрылый, гривою играя,
Предстал глазам отца – Владыки всех морей.

Он, молнии и громы доставляя
С Парнаса на Олимп, самих ветров быстрей,
Служил главе богов, и Зевс в начале мая
Метал армады стрел в животных и людей.

Копытом дерзким топнув как-то раз,
Любимец муз в горе пробил источник,
Вода в котором девственно чиста...

Хранит то чудо ревностный Пегас
И вдохновенья влагою проточной
Кропит поэтов пылкие уста.


* Пегас – сын Посейдона и медузы Горгоны, которой Персей отрубил голову и из плоти которой и родился Пегас.
** Сонет (мифологема, итальянская форма) состоит из двух катренов (abab, abab) и двух терцеров (cde, cde), позволяющих выполнить условие 154 слогов, необходимое для идеального сонета. Написано
пятистопными и шестистопным ямбом с чередованием мужской и женской рифмы, причём открывается женской рифмой и заканчивается мужской в последней строчке.
В катренах использована сквозная пара рифм, в них на один слог больше, чем в терцерах. Каждая строфа заканчивается точкой, ни одно из слов не повторяется. Выполнено условие: завязка, развитие, кульминация, развязка. Последние две строки являют собой замок сонета.


Конец литературы
Они появились в эпоху, которой не нужны,
которая не читает.
Валерий Сердюченко

Листки стихов ходили по рукам,
Их тайно и восторженно читали,
И в белый, рифмой вымощенный храм
По записи достойных допускали.
Поэт был исполином, слыл мессией...
Под ветром слов, от боли трепеща,
Светила послепушкинской России
Зажжённая поэзии свеча.
Творец от Бога – выше человека,
Эмоции ума дарил стихам…

Но миновала в спешке четверть века,
И вот стою я, подпирая храм
Уже пустой, как паперть в день забвенья,
С талантом, скомканным в кармане заточенья.

P.S.
…листки стихов ходили по рукам...


Неоконченный сонет

Играют жизнь в обшарпанном театре
под бутафорским шиком задников и люстр,
где зритель не фиксирует в азарте
помятость декораций, ложность чувств.

Для тех, кто на бродвеях и монмартрах
фортуною допущен в мир искусств,
репризы продолжаются в антрактах,
с загримированных соскальзывая уст.

И каждый выход, новою судьбою
оплачивая автора каприз,
актёр опять становится героем.

Слеза из-за кулис под крики «бис»,
а что не в свете рампы – то пустое...


Янтарная женщина

Ты светишься, прозрачна и легка,
Напоена нектаром благородства.
Есть у спирали жизни три витка -
Рождением один из них зовётся.

Последний, третий, - подведёт итог.
Блестит второй, как сталь при лунном свете.
В крутых извивах пройденных дорог
Мне подарил тебя попутный ветер.

Сидим одни, обнявшись, в поздний час -
Живой портрет в посеребренной раме -
Избытка чувств волна ласкает нас
И льёт покой свечи янтарной пламя.

К твоим глазам, зелёным, как трава,
Идет наряд – моей любви слова.


Собираясь в Петербург

Растворилось в пролетевших днях
Наше доморощенное детство.
Странствует в неведомых краях
Молодости шумное наследство.

Еле слышны сквозь туман времён
Оживленных праздников аккорды...
И остались мы с тобой вдвоём,
Внуки‚ память и морщин фиорды,

Думы о покинутых местах,
Привкус ностальгии на устах.

Эту связь нарушит только смерть‚
Но она пожалует не скоро.
Впереди – событий круговерть
И дорога... в наш любимый город.


ПЕСНИ

Музыка шагов

Мы шептали молитвы горящим свечам,
Отдавая всю радость коротким ночам,
Не стесняясь поэзии слов обнажённых
И касания рук, безраздельно влюблённых.

Без фальшивых рулад и глубоких длиннот
Мы читали с листа философию нот,
В унисон два мажорных аккорда звучали,
Пряча тайную боль диссонансов печали.

Припев:
Шелестел, как страницами книг, листопад,
Твой наивный вопрос – мой ответ невпопад,
Когда вместе брели вдоль ажурных оград
И оплакивал осень простуженный сад.

Не заметив по юности скрытой беды,
Камертоном не выверив точность судьбы,
Просмотрели, что тень отчужденья росла,
И струна порвалась без причины, без зла.

По инерции свой продолжая полёт,
Звуки скрипки волнуют и флейта поёт,
Но уже ни признаний, ни счастья, ни слов,
И растаяла музыка наших шагов.

Припев


Игрок

Бьют куранты по памяти прошлой,
Выше ставок мой разум тревожный,
Пусть рулетка шальная кружится,
Счастье там, куда шарик ложится.

Неудачи меня не остудят,
Ведь красивые женщины любят
Игроков, что рискнуть не боятся,
Счастье там, куда кости ложатся.

Припев:
А в пыли придорожной – с чьих-то плеч аксельбанты,
Был мой прадед-картежник отставным адъютантом,
Всё, что раньше любили, перешло в ностальгию,
Обещали кареты возвратиться в Россию,
Но кареты забыли возвратиться в Россию.

Глаз стремительных вызов не прячу –
Пусть Фортуна пошлёт мне удачу,
Честь дворянская в сердце стучится,
Счастье там, куда карта ложится.

Бьют куранты, скрипя осторожно,
Скоро утро – победа возможна,
Ну а если несчастью случиться –
Счастье там, куда пуля ложится.

Припев:


Эполеты

Исписались поэты, изругались супруги,
Застревали кареты в перепуганной вьюге.
Фаэтоны несчастья средь измученной пыли ...
И ни доли участья, только память, кем были.

Припев:
Эполеты, эполеты, эполеты,
Эполеты‚ милые чудачества,
Эполеты, эполеты,
Сколько в вас изящества.

Кто корнет, кто поручик, испитой подполковник...
Чемоданы без ручек, с вензелями половник.
Исступлённо метались по враждебной чужбине
И в поту просыпались в непонятном Харбине.

Припев

А в Париже и Риме в сумасшедшей кадрили
Молодые графини на панель выходили.
Чья-то жуткая шутка: вместо жизни, – гитара,
Прошлых лет институтка – нынче фея из бара.

Припев


Renovation
Песня к кинофильму “The Gun”

I’d like to hold your soul,
My arms will touch it softly,
Your love confession I’ll hear,
Words that were twisted with grief,
And secrecy of your dreams,
That never followed through.

Refrain:
I will fight all your dreadful fears,
And the music of tears,
New-planted seeds,
Your very needs
Let me hold in my arms (3 times)

You drowned your emotions
In tides of loving ocean,
Your soul will certainly heal,
Your heart will merely feel
My thoughts, devoted to you
With love, my cherished love..

Refrain:
I will fight all your dreadful fears,
And the music of tears,
New-planted seeds,
Your very needs,
Let me hold in my arms (3 times)

Let me hold in my arms
Forever…


ИРОНИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ

А.С. Пушкину

Родись я, скажем, раньше на сто лет,
Сегодня быть мне тоже знаменитым:
В библиотеках вывешен портрет,
А в тридцать семь, наверно, быть убитым.

Но посмеялась надо мной судьба –
Не в моде умирающие стансы,
Поэзии подведена черта,
И не читают, не поют романсы.

У юной современности в чести
Талант иной, иные наслажденья,
А мне свой груз заказано нести
Приметной датой своего рожденья.*

От наважденья некуда сбежать,
Преследует меня нещадный разум,
И рифм несчетных праведная рать
На место падших заступает разом.

Июнь шестого – правда, Близнецы?!..
Но Ты велик, а я живу мечтою,
И если мне не суждены дворцы,
Довольствуюсь квартирою пустою.

* 6 июня 1939


Встреча

Вот встретились – толкуем то, да это:
Подагра, и давленье, и успех,
И надвигающейся старости приметы,
И общий друг, ушедший раньше всех.

Жена поблекла, сам давно не ястреб.
Нам медицина продлевает честь.
Мы осторожны в выпивке и яствах,
А у соседа горничная есть ...

И в отпуск не пойдёшь – забит регламент,
Всё реже встречи с близкими людьми,
И ноет там, где жёг когда-то пламень,
И бляшками холестерин в крови.

Хотелось бы в Европу съездить вместе,
Тряхнуть и стариной, и кошельком,
И вспомнить нашей молодости песни,
А к горлу подступает горький ком.

Несправедливо, но, увы, не ново,
Всё так и будет тлеть и догорать...
И вместо заключительного слова
Позволь, мой друг, хоть раз тебя обнять.


Запой

Ни рубли, ни святотатство,
Ни извечное коварство
Моего не тронут дома
И меня с бутылкой рома.

Испросив Христа прощенья,
Буду пить до пробужденья,
До забвения причин,
Почему я пью один.

Я уйду и дверь закрою,
И с улыбкою незлою
Огляну толпу людей
В мягком мареве теней.

И душа моя больная,
Где-то в сумерках витая
И покоем дорожа,
Переселится в ежа.

Стану круглым и колючим
И сомненьями не мучим
В лес уйду и стану жить...

Рому надо бы долить...


Акростих о верности
В верности есть немного лени, немного страха,
немного расчёта, немного усталости, немного
пассивности, а иногда даже немного верности.
Этьен Рей

Прости, что не ленив и не пассивен,
Расчёта отродясь не ведал мук.
О, как я был до глупости активен,
Срубив без страха всем известный сук.
Ты не страдай, что ведал я путан,
И вновь прости...
Хотя бы, за талант.


И всего-то?
(житейская сказка - быль)
... это и понятно: вы видите, я беременна...
... мы прожили вместе уже столько лет...

Мой суженый, отец моих детей –
Заботливый и ласковый мужчина.
Чуть припозднившись после встречи с Ней,
Оправдывался вескою причиной.

Я верила решительно всему,
И наша жизнь текла без лишних трений.
Он мой кумир, мой друг и потому
Вне ревности и пошлых подозрений.

Но суть любви немыслимо сложна,
И дни летят, и тело, знаем, бренно.
А жизнь вокруг соблазнами полна,
Которые настигнут непременно.

Я знаю, что проблема не во мне,
А в том, пардон, как созданы мужчины:
Они не любят стрессов в голове
И возле шва, где сходятся штанины.

И вот в один из заурядных дней
Звоночек в дверь застиг меня за стиркой,
И дама, где-то возраста детей,
Возникла с очень мягкою улыбкой:
«Вы знаете, где муж Ваш был вчера?
Подумайте, и Вы тотчас поймёте...
Со мною он проводит вечера,
Когда сидит подолгу «на работе».

Вдруг холодом в лицо дохнул июль:
Он нужен ей, девица ждёт скандала,
Но я, раскрыв лежащий ридикюль,
Бесстрастно, но напористо сказала:
Мужчины так порочны и легки,
Их манит, что глупее и моложе...
Я уплачу за все его грехи,
Он сколько Вам, мадам, остался должен?


Брошь

Среди игривых угольков
Каскадов трепетных шелков
Свидетель нежного объятья,
Я гордым украшеньем платья,
Как луч разбуженного утра,
Переливаюсь перламутром.

Играю света огоньками
При каждом вздохе божества
И отражаюсь зеркалами
По всем законам естества.

На самом крае декольте
Вздымаюсь в чувственном порыве,
Как всадник молодой в седле,
Любовь завидев на обрыве.

За переливами муара
Растёт волнение в груди...

А на меня глядит тиара,
Глаза не в силах отвести.


Живём, пока живём...

Суд государственный, третейский
Грехам назначат меру‚
Осудят за эпикурейство‚
Свою навяжут веру.

Людские слабости, пороки
Расставив по ранжиру‚
Ликуют судьи и пророки‚
Цензура топчет лиру.

Не им судить, не нам сдаваться,
На всё есть Божья воля.
Нам здесь не вечно оставаться
На ветреном приколе.

Пока влекут мужские нужды,
Платить мы будем цену.

…брюнетки созданы для дружбы,
блондинки – для измены.


Ироническоe

Ах… ты мила, как наши кошки,
И безупречна, словно лань…
И я люблю тебя немножко –
Ты на меня, красавца, глянь:
Горящий взгляд, почти что молод,
Слегка небритый, озорной,
Мне всё равно, что жар, что холод –
Неприхотливый я такой...

А ты – добра, стихи читаешь
И критикуешь без конца...
Ещё тебя я обожаю
За выражение лица,
Когда, пардон, на стройных ножках
Ты, равновесие держа,
Бежишь по жизненной дорожке
От возбуждения дрожа.

Вот никогда ты не умела
Держаться ровно на бревне
И нахлобучить тапок левый,
На правой прыгая ноге...

Прерву развитие сюжета,
К чему корить – любовь же зла...
Я смог простить тебя за это,
Прости и ты меня, козла.


Ложь

Ложь не к лицу мужчине средних лет.
Его седины сделали мудрее,
Очаг семейный греет всё теплее,
И хочется домой, где ждёт обед.

Не бесится в крови тестостерон,
И где-нибудь болит, хотя не часто,
И решены проблемы жизни частной,
Покой души желанный обретён.

Но вдруг, ах это злое – вдруг,
На службу, где корпели два еврея,
Взята зачем-то молодая фея –
Владелица красивых ног и рук.

Ей в связь вступить, как выпить чашку сока.
Особа любит пожилых мужчин,
Естественно, её срамной почин
Разбудит то, что спит не так глубоко...

Измена не сегодня родилась,
Любимая жена, семья, достаток,
Не остановят резвости остаток
И любопытства временную страсть.

И вот уже в разгаре адюльтер,
А чувства, остры как на поле битвы,
Диктуют сердцу бешеные ритмы,
Сорвавшиеся с места и в карьер.

И, как в порнографическом кино,
Бушуют страсти в каждом вздохе, взгляде...
Вы не судите строго, Бога ради,
Безумие, что было так давно.

Догадка, озарившая жену,
Вопрос, как будто заданный не к месту,
И ложь святая выше Эвереста,
И сага, не пошедшая ко дну.

Воспринимать не надобно всерьёз
Мужские шалости на склоне лет суровых,
Ничто не ново под Луной, не ново,
А жизни путь – один большой курьёз.


По Фрейду

Мы все одной породы дети,
Попавшие к природе в сети,
Но вот, признаться, малый таз –
То, что приводит нас в экстаз.

Идут красотки вдоль бульвара,
И каждой требуется пара.
Одна, другая то и дело
Под взгляд подставят своё тело.

Нога длиною поражает
И что над ней не раздражает,
А дольки увлажнённых губ
И стоика с ума сведут.

И пульс пронзительным ударом
Звенит, как струны у гитары,
Когда волнительная грудь
Зовёт тебя в далёкий путь.

Забывшись, не соображаешь
И вглубь видения ныряешь,
Как вдруг жена... – ну да‚ жена,
Окликнет, чуть напряжена.

А ведь подумать, так нормально,
Что изменяем мы ментально,
Храня, как знамя на посту,
Своих “регалий” чистоту.


Дать взаймы

Когда ты одолжил пятак,
Его судьба тебя не тронет:
За ним не пустишься в погоню,
Не стукнешь в грудь себя: Дурак!

Когда ты «тыщу» одолжил,
Ты просто спятил - не иначе,
Себя заложником назначил
И что случилось - заслужил.

А потому, подумай раз,
Затем второй, за ними третий ...
Дай мне взаймы – ничто на свете
Тогда уж не разлучит нас.


Аллитерация

У меня было жёсткое детство –
Я веду себя резко и дерзко…
Никуда мне от детства не деться
И от памяти не отогреться.

Мне на рану насыпали перца,
Приоткрыли запретную дверцу‚
И заметили у иноверца
Измождённое нежностью сердце.

Водопой или Республиканцы «Слоны»
против Демократов «Ослов»

Ослик с поклажей в полуденный зной
Горной тропинкой тащился домой.
Озеро встало ему на пути –
Ослик решил его вброд перейти.

Рыбки на солнце сверкают, играют;
Вот и Форель не спеша проплывает,
Нежно виляя прозрачным хвостом…
Как не заплакать, родившись Ослом?!

Всю свою жизнь делал трудное дело:
Мышцы устали, душа изболелась,
Ласки хотелось, воды ключевой…
Счастье, что есть на земле водопой.

Ослик по брюхо в прохладу вступил,
Чуть погрузился в податливый ил,
Ноги легонько расставил свои
И … возбудился от свежей струи.

В царстве озёрном не знали такого!!!
Клюнула рыбка без лишнего слова:
Пухлые губки ласкали умело
Слабое место у сильного тела.

Замер Осёл от подобной проказы…
Он про Ослиху не вспомнил ни разу!
Даже поклажи немыслимый вес,
Будто бы в сказке, мгновенно исчез.

Жирная Галка – коварная, злая,
Шашни в воде из гнезда наблюдая,
Стаду Слонов доложила об этом:

Рыбку Форель чуть не сжили со свету,
Ослику уши надрали – а жаль…

Кончилась басня – осталась мораль:
Если б не галки, в полуденный зной
Каждый осёл бы любил водопой…


Концепция Бога

Для муравьёв я свят и всемогущ,
непостижим, неясен, многозначен;
Слежу за ними сквозь завесу туч,
что сам же сигаретой обозначил.

Их муравейник приютил лесок –
заветная планета обитанья.
А я, шутя, в ладони взяв песок,
тайфуном смёл несчастные созданья.

Могу землетрясеньем разорить
их миллионный город, взявши палку,
потоп создать, вулканом опалить,
приехав в лес с друзьями на рыбалку.

А муравьи бегут – у них дела...
Двух придавил, как шаловливый школьник,
И сразу их наука поняла,
как грозен мой бермудский треугольник.

Могу, пальнув беспечно из ружья,
Обречь их утлый мир на Хиросиму,
И апокалипсис для них – всё тот же Я...
Как малые созданья уязвимы!

Философ я и аналогий друг,
и каверзная мысль меня тревожит,
что где-то в нам неведомом миру
живёт, следя за нами, грозный Боже.


Обед прозаика

Всё ещё роман не покорён -
В нём длинноты слюни распустили.
Погибают толпища имён
В мешанине глупости и стилей.
Мысль его живёт напряжена
И по мелководью хороводит.
Видно, не спроста ушла жена -
От добра немногие уходят.
Некому у скудного стола
Потакать немыслимому бреду‚
Высится надёжно, как скала,
Скукота, готовая к обеду.


Мемуары

Садик, песочница, дети,
Девочку в школе приметил,
Сдал сопромат по шпаргалке,
Чуть перепил на рыбалке,
Женщину чем-то расстроил,
Вновь помирился с женою,
Дети не слушали папу,
Год не платили зарплату,
Вспомнил про дальнего друга,
Встретился с бывшей супругой,
Влился в поток эмигрантов,
Стал ниже ростом и рангом,
Много освоил профессий,
Шел за десятком процессий,
Радость – приехали гости,
Зал, юбилейные тосты,
Дни стали явно короче,
Пенсия, старость и прочее...

Ночью терзают кошмары -
Вот и пишу мемуары.


Моему спаниелю
Дай, Джим, на счастье лапу мне...
С. Есенин

Ты рано, мой друг, начинаешь скулить,
Настырно пытаясь меня разбудить,
И тычешь в ладонь свой доверчивый нос...
Встаю и, одевшись, бреду на мороз
Из мягкой постели, от тёплой жены,
В тот час, кода веки ещё тяжелы,
Вдоль спящих оконцев, угрюмым двором...
И ты мне с любовью виляешь хвостом.

Под каждым кустом и у каждого пня
Твоя побывала собачья родня,
И, самозабвенно понюхав следы,
Ей там оставляешь приметы и ты,
А после бежим, кто быстрее, домой,
Туда, где тепло и где миска с едой.


Ревность

согласных поток
вдохновенье на марше
звоню на восток
только день у них старше
и слышится хрип
на краю телефона
какой-то старик
пробудился от звона
у лёгкой мембраны
скрипучие звуки
за ней окаянной
покоятся слухи
что ножка у стула
что дырка в наряде…
ты просто уснула
намаявшись за день
ленивая бренность
взывает к обиде
мохнатая ревность
ползёт в голом виде
на дне глухомырья
румяный от зноя
глотаю бессилье
и нет мне покоя


Деревенский сюжет
(грустная пародия)
Вот идёт Эфиопка –
как пантеры шаги...
А. Берлин

Вот идёт Украинка –
та и шо цэ такэ...
Две больших половинки
на усталой ноге,
Свет струится от ляжки
к тёмной ямке пупка
И с обветренной ряшки
к перепутью лобка.
Свежесть мятной капусты
от платка на плечах,
Не по-девичьи грустны
вишни в чёрных очах.
Позолоченный крестик
меж упругих грудей,
Глядь – и кофточка треснет,
коль вздохнёт посильней.
Величаво ступает
и тревожит народ
Мимо сучьего лая,
вдоль тесовых ворот.
Запах бора сосновый
и в ознобе гармонь,
От авоськи тяжёлой
покраснела ладонь.
Треплет ласковый ветер
пару мокрых кальсон,
А коса ниже бедер
вторит им в унисон.
Уж закат догорает,
в гопаке Млечный Путь.
Пьяный муж за сараем
лёг в навоз отдохнуть.


Эволюция случайностей

Долгий ряд случайностей во времени –
Вот и я.
Всегда в себе уверенный,
Непокорный, шумный, озорной...
И моих ошибок шлейф за мной.

Видимо-невидимые связи,
Словно монограмм тугие вязи,
Длинные, загадочные, плавные,
Опытом добытые и, главное,
В априори признанные тайными
Мило называем мы случайными.

Должен быть творец, подобный маме,
У случайностей в космической программе:
Слишком сложен созданный сюжет,
Чтобы даже в миллионы лет
Эволюция могла кусок металла
Превратить в часы, мечи, орала.

Тот творец, пускай он будет Богом,
С бородой и облечённый в тогу,
Планомерно, не впадая в крайность,
Нам готовит новую случайность.


Ода лени

Не поленюсь потомкам в назиданье
Восславить лень – то нежное дыханье,
Которое укачивает нас.
Его лелеем и клянём подчас.

Мы лени вопреки встаём с постели,
Когда нам все до жути надоели.
Когда нам всё обрыдло до чертей,
Себя бросаем снова в мир страстей.

Ты – униженье, радость и отрада,
Бред оправданий, искушенье ада,
Оскомина измученной души,
И тела боль, и мужества гроши.

Мы выковали пагубный критерий
И множеством труда друг друга мерим,
Несём своих мозолей торжество,
Забыв, что нашей плоти естество –
Не мир взрывать, а созерцать природу,
Отдавшись лени ...
Лень закончить Оду.


Переплетение стихий
Неистов и упрям, гори, огонь, гори...
Булат Окуджава

Нельзя огонь перебороть огнём,
Как воду осушить нельзя водою.
Умнее – пламя усмирять дождём,
А водоёмы осушать землёю.

Благоразумна круговерть стихий,
Здесь у Творца была своя программа –
Нам выживать во власти энтропий...
А остальное – так элементарно!

Зажжём плиту, согреем кипяток,
Польём цветы на клумбе у фасада,
Дадим камину воздуха глоток...
Гори, огонь, гори в стихах Булата.


И.Л.

Не рифмовать в своих стихах нехоженых дорог,
Писать о том, что пережил – таков был Ваш урок.
Вы, может, правы, может – нет...
У каждого свой путь,
Но Вы пытаетесь учить, себя дубася в грудь.
Не выдержав, скажу в ответ Вам лично, тет-а-тет,
Что Вы несимпатичны мне, скандальный человек.


Портрет Известного

Он знатный был оригинал:
Остёр, охоч до эпиграмм,
И то, что дерзко их писал,
Предпочитая звонкий ямб,
Что список им пленённых дам
Составил целый фолиант,
И то, что был бунтарь и франт,
Бретёр, а проще – дуэлянт,
Ему прощали за Талант,

Которым покорил весь мир
Поэт, повеса и кумир.


Диета

Путь к сердцу мужчины лежит через желудок
Жорж Санд

Ожидания полон,
зазвонил телефон.
Нет нас вечером дома –
замолчи, пустозвон.
У жены не любовник,
у неё лишний вес,
Зарыдает половник,
что в кастрюлю залез.

Пусто в доме, уныло,
но диету держа,
И меня не кормила:
не читала Жорж Санд...

Кто кого перевесит?! –
Я такой озорной,
И живу целый месяц...
Уже с новой женой.


Художественные ценности

Повешу взгляд на вешалку –
И, как в театр, на выставку...
Там парадоксов бешенство‚
Изящных форм неистовство.

Скрипач на колоколенке,
Коровы взгляд рассеянный...
Плывут по небу домики,
А я стою растерянный.

Не вижу гениальности
Там, где другие охают.
Живу в другой тональности
И не в ладу с эпохою.

Уважу дар проникшихся
Искусства катаклизмами,
На выставку вместившихся,
Чтоб обменяться измами.

В угоду вкусам каверзным,
С претензией игривою,
Что подано для трапезы,
Хвалю и в хвост, и в гриву я.


Шляпка

Хотелось быть твоею шляпкой
Мне, неразумному юнцу,
Чтоб укротить тугую прядку,
Сбегающую по лицу.

Лаская профиль твой изящный,
Скрывать вуалью звездопад
Миндалевидных глаз горящих,
Фривольный пресекая взгляд.

Хотелось трепет усмирить
В игривом молодом прохожем
И среди прочих шляп парить
Твоею поступью, похожей
На ритм лирических стихов...

И ты плывёшь, моя любовь,
В страстях миров и в звуках станса,
Прикрыв полями жар румянца.


На постое по весне

Офицеров расквартировали...
Предстояло им по вечерам
Прыть свою сверять с размером талий
Мимо дефилирующих дам.

Упивались воины-герои
Предвкушеньем будущих побед,
Их, признаться, факт не беспокоил –
Замужем красотки или нет.

Дерзко, не скрывая интереса,
Взглядом раздевали догола
Этих скромниц юные повесы…
А у тех кружилась голова

От мундиров, проплывавших мимо,
(Страсть к лампасам, право, не дефект)
И они походкою игривой
Силились произвести эффект.

Воздух напоён был ароматом
Пьяных трав в той южной стороне,
У служивых, в смысле вам понятном,
Распускались руки по весне.

Ожили цикады в одночасье,
Пели птицы и сирень цвела…
Звёздными ночами в омут страсти
Окунались юные тела.

Девушки в своих мечтах о счастье
Видели себя в краю невест,
А мужчины наслаждались властью
Галифе и в них приватных мест.

Может, не один усатый воин
Сердцем, плотью, золотом погон
Был любви пожизненной достоин…

Но приказ – и снялся эскадрон.


С днём рождения

В кутерьме, умудрённым в житейских науках,
К нам тот возраст приходит, который не ждут.
Мы, отдав свою молодость детям и внукам,
Продолжаем счастливый нелёгкий маршрут.

Как мы стали умны, осторожны, противны!
Всё, что будет, предвидим уже наперёд.
А симптомы болезней настолько активны,
Что любой из нас сам от себя устаёт.

Вот на этой возвышенной, радостной ноте
Поднимаю свой полный боржоми бокал,
И на вечный и скучный вопрос: как живёте?
Уже всё я заранее вам рассказал.

Так давайте поздравим друг друга с рожденьем,
С днём нелёгким, когда мы явились на свет,
С днём прекрасным, которого ждём с нетерпеньем,
С милым праздником, лучше которого нет.


Аркадию Гуровичу
Вас Анной звать...
Ведь это так элементарно...
Рояля вскинутое веко...
А. Гурович

Представлю: ВЕТЕРАН ЛЮБВИ,
МЭТР СТРАСТИ и ПЕВЕЦ СОИТИЙ,
Вложивший в образы свои
Эротику ночных событий.

Уж, мягко выражаясь, проседь
Библейский профиль оснежила,
В поэзии колдует осень,
Но как свежи её чернила...

«Вас Анной звать» – и сердце тает –
«Ведь это так элементарно»...
И в строках образы витают,
Катрены наполняя шармом.

Рифмует он чужие страны,
Как будто был там автостопом,
Хоть колорит немного странен,
Когда он бродит по «европам».

Какой пассаж, какая песня:
«Рояля вскинутое веко» –-
Мы чествуем, собравшись вместе,
Поэта, Друга, Человека.


Части тела

Голова

Если встать на голову,
Чтоб мозги повисли,
Это очень здорово
Для полёта мысли.

Тяжелее олова
Мудрости нагрузка,
Если встать на голову
С водкой и закуской.

Живот

Я – эмбрион. В пещере живота
Округлая глухая теснота...
Неведомая жизнь уже вросла
В загадочный регламент дня и сна.

Губами ещё девственного рта
Целую я замшелые борта,
Глаза во тьме не видят ни черта...

Светла гостеприимность живота.

Руки

Сбитые по амплитуде кулачищи,
Повторяя пройденный маршрут,
Взад - вперёд размахивают хищно,
Меряют убожество минут.

Правоту решают в толковище
Гири наших маятников - рук...
Если обладатель оных ищет,
Как приятней провести досуг.

Спина

Ты ноготками мне щекочешь спину,
Плетёшь следов легчайших паутину,
Перебегаешь пальцами равнину
Рецепторов, глухих наполовину.

Иссякла чувств стремительных лавина,
От шеи до крестца лежит ложбина,
Где кроется неясная причина
Глубокого хронического сплина.

Грудь

Две красавицы - сестры,
Как холмы на фоне зноя.
Башенки сосков остры,
Пахнут мятною травою.

Но в игривости своей
Наш Творец слукавил малость:
Изобрёл он для детей,
Чтобы взрослым не скучалось,
Чудо утренней красы,
Жар ночного рукоблудья -
Две молочных железы,
Называемые грудью.

Ноги

Что бы мог придумать Бог
Вместо пары стройных ног?!

Я не верю в чудеса,
Но представим на мгновенье
Два огромных колеса,
Данных для передвиженья.

И, скрестив колёс круги,
В элегантной модной позе
Восседает vis-a-vis,
Словно бричка на Привозе,
Моя новая мадам.

Выше ног, колёс простите,
Водружён изящный стан
С головою Нифертити.

Я подъехать к ней готов
По интимному вопросу
И застать её врасплох
На трепещущих колёсах.

Разогнала мой мопед
Поступательная сила –
Я столкнул её в кювет...

... на ногах удобней было...

The Butt

Let’s discuss the rear end:
Full of life like Disneyland,
Monumental as a house,
As beloved as Santa Claus,
Useful, sexy and as well
Cheerful like a wedding bell;
Round, rosy, nice and gay -
So important every day.


Простыми словами
Я не люблю стихи о вечности...
М. Сигалова

Селёдка, табурет, носки,
Метла и мусор в уголочке,
По платью – жёлтые цветочки
И запах вяленой трески.

Умыться, причесать виски
И позвонить по телефону,
Зайти в контору к управдому,
Перечитать стихов листки.

И сколько в дом ни приноси,
Жене казаться будет мало...
А солнце вставало,
И я шептал ему «мерси».


У меня конфликт

У меня конфликт с чужим покоем,
С мыслью, осуждённой на простой,
У меня давно конфликт с женою,
А с недавних пор – с самим собой.

Я живу вразнос, самозабвенно,
Превышая собственный предел,
И друзей теряю постепенно,
Самоустранившихся от дел.

Им, своей активностью мешая‚
Не даю заслуженно вздремнуть
И адреналином раздражаю
Патиной покрывшуюся суть.

В океане турбулентной жизни
Скоростью плачу за каждый миг,
А из под винта задорно брызжет‚
Изогнувшись радугой, конфликт.


Старость

Жрут болезни, изводит усталость –
Подбирается мерзкая старость.
Нас о ней известили заранее –
Вот и движемся к ней на заклание...

Что мне радость красивого дома‚
Когда гложет меня глаукома?
Что мне сытое сладкое лето‚
При наличии‚ блин‚ диабета?

Но особенно нет мне спасенья
От высокого крови давления.
И изжога проклятая мучит‚
И суставы болят, где-то пучит.

Я мечтаю‚ болезни отбросив‚
Эпикуром прожить свою осень‚
Без запретов жены‚ эскулапов‚
Все анализы в задницу спрятав.


Поэту Абстракционисту

В оценке стоеросового бреда
Не помогает жизненное кредо,
Поскольку бред не терпит возражений
И искажает сущность отношений.

Не убеждай меня в необъяснимом,
Не выделяй нелепости курсивом,
Фонтанами из лексики красивой
Залей пожар души своей плаксивой.

Оставь свои сравненья - заморочки,
Не видишь сам, что ты дошёл до точки?!
Забудь, что ты однажды был поэтом.
Напьёмся и поставим крест на этом.


Памятник

Воздвиг я памятник вечнее меди прочной...
...нет, я не весь умру...
Гораций
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный...
...весь я не умру...
Г. Державин
Я памятник себе воздвиг нерукотворный...
...весь я не умру...
А. Пушкин

Я в свой черёд взойду на пьедестал
И памятником стану после смерти,
Надеясь не смутить мемориал
Иронией безумной круговерти.

Поэтов единит Пегаса зов.
Когда стихов армада за плечами,
Нерукотворный грезится ночами,
И маятник рифмует бег веков.

Благословен компьютерный экран,
С которого читают наши лица.
Полночных бдений виртуальный храм
Хранит надёжно каждую страницу.

Каким бы ни был способ бытия,
Но на излёте завтрашнего акта
Отыщут в хламе диво артефакта –
Мой стих, в котором: «...весь не умер я».


Я, но не Я

Я разный, чёрный, белый и зелёный...
Е. Евтушенко

Я кем хотите, не был,
но кем хотите, был,
Смешались быль и небыль
по воле Высших сил,
Я трусом был и смелым,
и фронт любил, и тыл,
И красным был, и белым,
и битым был, и бил.

Я жил при разной власти –
евреем, русаком,
Удача и напасти
ко мне стучались в дом,
В науках инженерных
и на крутой лыжне
Любил себя безмерно,
а уважал вдвойне.

С согласья и без спросу,
чем Боже одарил,
По женскому вопросу
немножечко дурил.
Был бедным и богатым
и был исчадьем зла,
Но в ангеле крылатом
моя душа жила.

Был хамом, кавалером,
боксёром, скрипачом,
Артистом, инженером,
почти зубным врачом,
Я даже стал поэтом,
и слог мой был хорош,
Но то, что мной воспето,
не сыщешь, не прочтёшь.

Не стар я и не молод,
не слаб и не силён,
То в жар меня, то в холод,
то глуп я, то умён,
И, не считаясь с риском
ни в жизни, ни в стихах,
Пишу их на английском
и русском языках.


Философское видение явлений, жизненный опыт, исключительная способность запоминать и чувствовать стихи - всё это обрело зарифмованный смысл в поэзии Анатолия Берлина.
Валерия Ноздрина

...Стихи действительно производят ощущение писанных лезвием или на лезвии ножа. "Страсти плебса" по-настоящему, чертовски талантливы. Просто удивительно, как можно с таким "эффектом присутствия" описать гладиаторское побоище бойцовых петухов.
Валерий Сердюченко

«Браво, Маэстро!» И я молча склоняюсь перед компьютером. Спасибо, Анатолий. Давно не читал ничего подобного. Я говорю о чистоте, прозрачности и афористичности дара, данного художнику от Бога.
Анатолий Лернер

"Ожидание дождя" - еще одно поэтическое утверждение логосности бытия.
Андрей Бореев

"Волшебство и непрерывность чуда" в Ваших строках, как всегда, слышны. И всегда я благодарна буду Вам за светлый праздник для души. Анатолий! Вы и сами знаете, что эти стихи прекрасны! И спасибо Вам за них!
Тамара Ростовская

А деревня дивная! Просто все до мелочей ТАК НАПИСАТЬ!!! Великолепно! Сколь боли в Вашем стихе за все-все! И столько же любви...Спасибо за великий стих!
Тамара

Считаю «Прощальную песню» искренним и целомудренно-романтичным акафистом безвременно ушедшему в лучший мир поэту. Этот оборванный на последнем слоге "троллей…" - великолепная, психологически убойная находка, под которой наверняка подписался бы и сам Булат Окуджава.
Валерий Сердюченко

Действительно акварель. Картина увядания природы и жизни показана в во всей своей печальной красоте. Затрагивает душу, обостряет ощущения, пробуждает воспоминания, возрождает что-то родное и милое сердцу. Спасибо.
Дмитрий Сахранов

...Во всех Ваших стихах, что успел прочитать, мне близко именно дыхание Души, которая Сама движет Стих, а не передает его в холодные объятия ума. И хотя, судя по дате, - дело прошлое, мне приятно поддержать автора, хотя он в этом и не нуждается. Он Поэт и этим все сказано.. Александр Сухих

"Распустившихся ирисов синие рты" Это - почти гениальная метафора. Поздравляю с великолепной поэтической находкой.
Валерий Сердюченко

Дорогой Анатолий, ты мудр, как Соломон, и поэтичен, как декадент египетского розлива. Повторяю, мне кого-нибудь похвалить, что соляной кислоты напиться, но перед талантом немею и снимаю шляпу.
Валерий Сердюченко

«Пройди меня - дорога попросила,
Усталый путник, ты поймёшь потом»...
Вот за это стихотворение и 10 баллов мало.
Gagik