ПОСЛЕ ИЗДАНИЯ - 2

Имена
(гостиница «Счастливый Пушкин»,
Санкт-Петербург, 2009)

Сколько великих людей не воспето,
Сколько имён просто кануло в Лету…
Только любовницы Пушкина вечны –
Их он воспел – молодых и беспечных,
Взглядом упрямых, и тех, кто был кроток –
Барышень томных, замужних красоток,
Местных девиц и прелестниц залётных,
Чувственных, нежных, умом искромётных
Львиц родовитых и дам полусвета –
Пленниц влечений и страсти Поэта…

Капельки жизни стекаются в реку,
В Чёрную речку – преступницу века.
Выстрел прервал анфиладу желания…
Гений! – Ему нет нужды в оправданиях.

Геометрически-шутливое
Я с детства не любил овал
Павел Коган
Да будь он параллелен!
Я – женщина квадрат
Я – женщина овал
Марина Матвеева

Я с геометрией со школьных лет знакома,
Живу, кружась в евклидовом пространстве,
И, следуя простейшим аксиомам,
Я создала нехитрое убранство
Из хорд и биссектрис, трапеций, пирамид,
(Проекцию судьбы надёжно вставив в угол),
Квадрата чёрного, что на стене висит, –
Подарка от законного супруга…

Поэт-бунтарь, овала не любивший,
(Да будь ты параллелен лишь отчасти)
Мой эллипс, в геометрии не лишний,
Вписал строкою в треугольник счастья.

В нём два угла остры:
поэзия и ты –
А третий, хоть тупой,
но всё же свой…

Педагог и Исполнитель
Светлой памяти Иосифа Дорфмана

Христос был счастливым Учителем:
из двенадцати учеников только один
предал его и один отрёкся
Виталий Маргулис

Мировоззрение, эмоций круговерть,
Импровизация на тему «жизнь и смерть»…
Всё отдано мелодии Добра –
Рыдает дека и поёт струна.

В каких глубинах созревал сей клад,
В ком Истины созревший звукоряд,
Гармония, Любовь и Красота
Навеки обрели Тональности цвета?

И в том согласии Наставник, Педагог
Интерпретировал Духовности урок,
В котором Музыка и Счастье человека –
Есть Философия на Нотном Стане Века.

В азарте творческом, в себе соединив
Эстетику и нравственный прорыв,
Солист свой заключительный фрагмент
Исполнил…
Как послушен инструмент!

Финал. Взорвался зал. Аккорд ещё звучит...
Живёт Маэстро тем, что знаменит
Стал лучший ученик, с ним связанный легато…

И вновь звучит любимая соната.

Странное желание

Я проснулся с женщиной в постели –
Кудри по расстегнутой пижаме…
Со стены чужой на нас смотрели
Два лица в посеребрённой раме.

Кто они, те двое, что не спросят,
О стороннем в доме человеке?..
Женщина спала в пикантной позе,
И доверчиво разглаженные веки
Трепетали,
влажными устами
Улыбалась спящая наяда…

Видно перед теми, кто был в раме,
Ей ответ держать уже не надо.

Время не состарило привычно
Добрых глаз, струящих пониманье…
Захотелось мне узнать их лично –
Вот такое странное желанье.

Чем знакомство это обернётся,
Радостью или унылой прозой?..
Я о них спрошу, когда проснётся
Женщина, что спит в пикантной позе.

Лехаим!*

Однажды шёл он, русский имярек,
Тропою поздней через парк заросший,
Навстречу по единственной дорожке
Брёл выпивший высокий человек.

Свернуть с пути подальше от беды?
Да некуда, и гордость не позволит…
Собрав в кулак всё мужество и волю,
Впечатывал он трудные следы.

Сюжет знаком – ровесник ратных дел,
Он знал подонков жесткие повадки,
Неровен час – с него и взятки гладки…
А парень, приближаясь, громко пел.

Когда тот был совсем невдалеке,
Вдруг желваки разжались рефлекторно –
Он различил знакомый и задорный
Текст песни на еврейском языке.

Мелодия звучала словно гимн,
Он даже ненароком прослезился…
А юноша слегка посторонился:
Папаша, ну, лехаим-лехаим!
……..
Евреи покидают эту ширь,
И с кем судьба сведёт на узкой тропке
Такого же, из бывших и неробких?

Дай Бог, не вас, усталый богатырь!

*За жизнь!


Отчее

Вращается Земля и всё, в ней Сущее,
И счастье, рядом волнами бегущее…
Благодаря за радость жить и прочее,
Я чувствую в Творенье что-то Отчее…


…надо жить…

упала осень в пруд
тоскливо на душе
меня нигде не ждут
никто не ждёт уже
ни дети ни жена
ни братья ни сестра
в печаль погружена
пожухлая листва
моих прошедших лет
моих наивных снов
прощальный силуэт
осиротевший кров
где помнит каждый гвоздь
и каждое стекло
как мальчику жилось
и сытно и тепло
но счастье утекло
и проложило нить
меж тем что было до
и тем что надо жить


Стакан молока

Шёл юноша через деревню в город.
Был долог путь, стезя была трудна.
Шел день, другой, поднявши зябко ворот…

Та сторона была совсем бедна.

Кружились птицы, голубело небо,
Он, сглатывая голода слюну,
Не смел спросить хотя бы корки хлеба,
Чернуху жёсткую, желанную, одну…

Остановился у плетня чужого,
Чтобы подумать, дух перевести,
А на крыльцо ухоженного дома
Взошла хозяйка лет так двадцати.

Увидела парнишку-незнакомца,
Всё поняла, и добрая рука
Несёт большую кринку,
в ней под солнцем
Белеет гладь парного молока.

Прошли года, нелегкие, лихие,
У той хозяйки мальчик занемог,
Стонал, сражён проклятой малярией,
И местный знахарь делал все, что мог.

В церквушке старой перед образами
Молилась мать то плача, то крича,
Творец смотрел серьёзными глазами,
А мальчик таял, таял, как свеча.

В больнице городской за жизнь ребёнка
Сражался эскулап и день и ночь,
И вот уж смерть подвинулась в сторонку,
Потом и вовсе отступила прочь.

Но горькой правдой счастье омрачалось –
Как оплатить бесценный этот труд?!
Ей вечностью минута показалась,
Спасенья нет, и ей листок несут…

Она взглянула, сделав вдох глубокий –
Цена была безумно высока!!!
А поперёк размашистые строки:
«Оплачено стаканом молока».


Черенок
Натирать мозоли на душе
Ирина Алексеева

Я – землекоп, мои ладони в ссадинах,
Тружусь, как шмель, жужжа басисто в ухо,
А черенок лопаты обязательно
Быть должен гладким, без сучков… –
Наука!

Сидят занозы в скрюченных ладонях,
И ноют в наших скорчившихся душах,
И больно всем, жирующим на тронах,
И тем, кто спят, упрятавшись от стужи.

Найдите черенок, что ровен, гладок,
Не плавится в огне, в воде не тонет –
Доверьте не робея, без перчаток,
Ему души потёртые ладони.

Сказ о пуле
Испей свою долю,
Пройди своё поле
А. Берлин

У смерти для каждого
есть своя пуля.
Кому в феврале,
а кому-то в июле
Достанется этот
особенный дар,
Подарок судьбы,
а вернее – удар.
А если вам больше
понравится осень,
Закажем вам осень,
и милости просим…

Не носим жилетов,
спасающих жизни,
Мы верим в удачу,
гуляем на тризне.
Не чтим гороскопов,
не верим приметам…
Мы дразним фортуну
зимою и летом,
закатом, рассветом,
ножом, пистолетом…

У смерти для каждого
есть своя пуля,
Пускай прилетает –
покажем ей дулю!
Нам лучше не знать,
где кончается поле –
У жизни для каждого
есть своя доля.


МЫСЛИ НА ОЩУПЬ
«дали-змы»
Искусство гения Дали —
Часы текут, судьбу пророча...
Анатолий Берлин

Написанные словом картины, в которых
симбиоз образности и философской сути
бытия, подкреплённый версификаторским
искусством, заставляет остановиться и
подумать...


Две фиалки

На поле, обрамлённом пяльцами истины, умелыми руками времени вышит ровным крестиком гипнотизирующий орнамент. Унылые, эти крестики ровными рядами белеют среди тёмных плит, на которых лаконично высечены даты, разделённые короткой чертой. Это всё, что было отпущено человеку, всё, что от него осталось. Но выполнил ли он свою миссию на земле? Износившись или уйдя по воле злого демона, стал ли он кем-нибудь ещё, или его неприкаянная душа до сих пор мечется в поисках счастья?

Не своди меня с ума, берегиня,*
Уже стёрлось, растеклось твоё имя,
Для меня любовью ты и отрадой
Так недолго пробыла, моя Лада.

Перед самой роковой нашей свадьбой,
Где с друзьями брагу пить да гулять бы,
Демон зла наворожил наши беды –
Ты оставила меня, не отведав...

Красотой своей зазря ты не мучай,
Страсть мою не уберёг жизни случай...
И на саван опустив две фиалки,
Я тогда безумцем стал, ты – русалкой.

Вышит крестиком сюжет пасторали,
В ней приметы неизбывной печали –
Плачут соком у ограды берёзы,
Где косой повисли девичьи грёзы.


* У славянских народов берегини (наиболее частое имя Лада) – невесты, умершие до свадьбы. Многие исследователи славянского эпоса считают, что именно берегини стали прототипом для русалок.


Хронометр

Тектонические Пласты Времени, словно ледяные торосы, сталкиваются и наползают друг на друга. То выделяя, то поглощая что-то ещё неведомое, они корёжат Информационное Поле Вселенной – эту Матрицу, которая и есть Бог с Его Началом. Планеты медленно, но с невообразимой быстротой сменяют друг друга, подставляя ласковому Солнцу свои цивилизации. Купаясь в нежности, эти порождения Матрицы по её же законам постепенно либо приближаются к Источнику Жизни, чтобы испариться в духоте неумолимого горнила, либо отдаляются от Него, чтобы сжаться в студеного монстра, не способного сохранить даже каплю влаги. Но Информация! Она не умирает никогда, и, перетекая во Времени, оставляет отпечатки прожитых циклов на циферблате Вечности. Опять и опять, воскреснув из пучины информационного потока, проходящего сквозь нас, и нас, проходящих сквозь него, мы с удивлением возвращаемся в Прошлое. Проваливаясь сквозь образующиеся разломы и мелкие трещины Времени, дробятся на куски и исчезают в галактических муках крупинки бытия: люди и корабли, культуры и континенты... Фантасмагория Гибели и Возрождения, в которой Эпоха царствования Земли, подходит секундной стрелкой к отметке «THE END».

Держу хронометр в руке,
считаю мили...
Что там мерцает вдалеке,
не мы ли в мыле,
Цепляясь за случайность дел,
оторопели,
Увидев собственный предел
на дне купели?

Видение споткнулось вдруг –
но не случайно...
Всё предначертано, мой друг,
но это – Тайна.
Любой осколок бытия
был нами прожит,
Живёте вы и маюсь я...
Так дай нам, Боже,
Не знать, что предстоит пройти –
Долой провидцев!
У Времени свои пути
для очевидцев.


Эрегированный возраст

Скосив глаза на эротически высокую грудь молоденькой пластиковой девицы, пожилой джентльмен проходит мимо обнажённого манекена. Он только делает вид, что его не волнует суррогатная нагота. Ограниченная подвижность элементов этой бесстыдницы, не позволившая дизайнеру исполнить чувственный танец своего воображения, подсознательно беспокоит примитивность одураченного сознания. Ах, какая женщина... – вспоминается ему строка из ресторанной песни. Кукла с эрегированными сосцами так безупречна в своей статичности, что желание близости с реальной плотью как-то слабо просвечивает сквозь вуаль воспоминаний. Внезапный выброс тестостерона стыдливо обозначает этот несанкционированный всплеск прошедшей молодости. Джентльмен выпрямляется, став выше и стройнее, и, не замедляя шага, но более упругой походкой следует к выходу из гламурной сказки.

не хочется стареть,
вперясь слезливо в смерть,
а хочется успеть,
угнаться, досмотреть;

...за молодостью вслед,
за растасовкой лет,
глядясь в автопортрет,
в котором правды нет;

желанья пламенят
оторопевший взгляд,
и мышцы веселят
уснувших дьяволят;

в атаке мизансцен
нет недоступных цен,
как прежде вожделен
раздетый манекен.


Генофонд

Тянется очередь за неизбежным... Кто-то пытается протиснуться вперёд, по другую сторону ограды, где правит вечность. Полное согласие, никто не одёргивает нетерпеливых клиентов. Все похожи друг на друга, как черепахи одного семейства. Вот бы прожить столько лет! Как это черепахам удаётся? Давайте тоже жить медленно. Какой ген отвечает за скорость старения? С возрастом приходит мудрость, и Неумолимая больше не пугает человека своим приходом. Ещё бы: нас ждут родственники, все, кто уже там.
Снимите калоши и поздоровайтесь, входя...

Мы все родня – взгляните в зеркала,
Учёные, сравните генофонд,
Звенят не год по нам колокола,
Мы все ушли, мы все ушли на фронт.

Поёт псалмы трубы литая медь,
Улиткою вдыхая анашу...
Здесь дантов ад – кончай играть комедь...
И я себя в раю не нахожу.

Забрала подняты – пора рубить концы,
Проникнуть в серебро своих зеркал.
Вперёд – к родне, в которой есть отцы
И матери, которых ты не знал.

Мы братья, так зачем же убивать
Друг друга – кровь на полотне...
У нас была на всех одна кровать –
Мы все свои... пустите же к родне...

Оградой окружён весь наш бомонд.
Мы близкие – сравните генофонд!


Сны

У каждой тучки есть свой маленький потайной крючок, и я развешиваю приходящие в голову думы на эти проплываю-щие мимо тучки-крючки. По одной. Пытаясь не вникать в их суть, я тороплюсь проводить свои мысли подальше от сна. Лёгкий бриз уносит эти причудливые белёсые создания, и я ласково прощаюсь с ними, хотя знаю, что многие не вернутся никогда, и я буду нещадно жалеть о потерянных ценностях. Ещё я знаю, что, как бы я ни старался отправить их всех в это недалёкое, до утра, плавание, многие самовольно, упорно и безжалостно будут возвращаться, чтобы терзать моё тело, ещё не успевшее отдохнуть от бессонницы прошлой ночи. Я вынужден подняться и сесть за стол, чтобы записать всё, что в густой тиши рождается в подкорке и передаётся незримыми нейронами клерку моего сознания, стоящему на страже отдыха. А он, этот клерк, этот душный демон, не всегда добросовестно выполняет свою работу.
Он вышивает гладью, и ему нравится это занятие...

Душные демоны,
на ворожбу
вы время за пяльцами тратите.
Букет сновидений своих ворошу
шершавыми пальцами памяти.

Пьют упыри черноротые
сон мой усталый, тревожащий...
Стебли торчат детородные
цветов...
Или это всё овощи?!

Нужны ли мне розы колючие –
уколы о трепетном лете?
Я свои грёзы зыбучие
выкрикиваю, как междометья.

Нужна ли прилежность тюльпанов
без запаха,
будто из флёра? –
Разорвана тайна романа
энергией дерзкого взора...

Но от ромашек садовых,
таких милосердно-невинных,
Я жду предсказания новых
соблазнов – простых и звериных.

А ирисов жадные пасти
молчат о кануне скандала...
Пылает цветов разномастье –
проснулся...
Но легче не стало...


Щедрость

Неброское сияние зари обесцветило язычок лампады, который подобно светлячку, волнуясь и трепеща, струит в ночи свой неутомимый свет через закопчённое стекло. Душа этого пламени всегда открыта для понимания несообразностей в жизни окружающих людей, для соизмерения боли, торчащей обломками бессонницы внутри этих божьих созданий. Зависнув над бренностью сусальным облаком, это пламя залечивает кровоточащие ссадины своим нежным прикосновением, и люди, словно смазанные механизмы, вдруг обнаруживают, что они зелёные и что им легче дышится...

Горит лампада, освещая путь
Извилистой дороги на подъём.
По сторонам – тоска, видений жуть...
...движение неведомым путём.

На сгибах непонятных плоскостей
Причудливы, впотьмах едва видны,
Лишь тени устрашающей длины
Не смазанных везением людей.

Невольники затасканных одежд,
Они алкают пищи и тепла.
Таит светильник сполохи надежд,
Елейная душа его светла.

У меланхолии альтернативы нет –
Заря восходит, разогнав печаль...
Дорога, убегающая вдаль,
И приглушенный, но надёжный свет.


Шанс

Мысли... Тяжёлые и лёгкие, великие и ничтожные, медленные и стремительные, тёмные и светлые, плотные и прозрачные, покоятся на ветвях дерева, именуемого Разумом. Не всякому удаётся сорвать и прочесть их. Они окутаны пеленой неопределённости, и надо прожить много жизней, чтобы мысли проклюнулись сквозь серое вещество. Происходит таинство и через образовавшееся отверстие льётся магматический свет... Он озаряет утробу нашего сознания, готового вести нас в направлении наших мыслей. Программа к действию! Результат зависит от нас самих... Как и сын Божий – Христос, мы дети Божьи, а потому нам открыт канал: мыслим счастье – и счастье рисует нашу жизнь.

Не упустить свой шанс!
Готовым быть его заметить,
схватить за фалду пиджака,
за бороду, крыло...
Добыть свой талисман,
низвергнуть лихолетье,
А после кто-то скажет:
повезло!

Скукожилась толпа,
собравшись многоточьем
У самого порога бытия...
Поёт надсадно медь,
Судьба предрешена
рукопожатьем прочным
Раздумий с кармой...
Чей черёд прозреть?

Вселенское кружит веретено –
Увы, прозреть не каждому дано...


Параллельность

Позвольте своей душе выстрадать себя, и тогда она станет легче. Тяжёлая субстанция страдания больше не гнёт её к земле и, освобождённая, душа ликует и поёт вашим голосом. Она проникает туда, куда телу не суждено пробиться. Нам не дано понять, как устроен мир, но мы живём и пользуемся им, благодаря Всевышнего. Мы бываем счастливы в своём мирке, каков он есть, потому, что не знаем другого, многомерного мира, богатого иными, неведомыми красками.

Два параллельных мира или три –
Какое множество кругов Творец создал?
Тот мир иной, что цвета электрик,
Постигнуть поспешу, уйдя в астрал.

Там всё известно всем – там благодать.
В декартовой системе на Земле
Подобных знаний ввек не отыскать
Ни в Библии, ни в мудрой Каббале.

Пройдя сквозь вздор неласковых оков,
Безумцы жаждут разгадать секрет...
Нормальные судачат у ларьков –
У линий параллельных «схода»* нет.


* Точка схода – математический термин, обозначающий
точку пересечения прямых линий


И один стих в поле воин
Иронический дали-зм

Шуршание листвы заполняет пространство тишины, освещаемое матовым лунным светом. На скамье под развесистым деревом сидит поэт. Его волосы растрёпаны, в глазах горят огоньки наслаждения родившимся словом. Он открыл новый образ. Это так просто – почему никто прежде не сделал этого?! К горлу подступает пароксизм вожделения к версификаторскому чуду – ни с чем не сравнимое чувство, с которым даже обладание любимой невозможно соотнести. Поэт знает, что должен вернуться домой и зафиксировать возникшее видение, но дама, слушающая его стихи, так грациозна.
Остановись, безумец! Кто станет платить по счетам?..

Я переполнился стихами,
мой ямб пророс
Словами обращенья к даме,
завис вопрос
О часе сбора урожая,
вздыхал рассвет,
«Как бы резвясь или играя»,
возник сюжет...

Струится стих по капиллярам
ушных ложбин.
И вот уже, объята жаром
своих глубин,
Сокрытой бездны равнодушья
к пустым речам,
Она становится послушней
всех прочих дам...

Могучий пламень вожделенья
влечёт меня,
Возвышенную боль творенья
я променял
На радуги иной соблазны,
на стон живой...
А к горлу подступают спазмы –
бери, я твой.


Счётчики

Как счётчик такси выбивает плату за проезд, так счётчик Времени выстукивает даты нашей жизни – быстро, монотонно и безучастно... Мы следим за продвижением цифр на колёсиках лет, успеваем заметить перескакивание символов на колёсиках месяцев, тогда как соседнее с ним колёсико дней вращается со скоростью, превышающей способность глаз что-либо определённое различить. Жизнь – есть настойчивый учитель. Прокол шины по пути следования предоставляет в наше распоряжение неоценимый жизненный опыт. Он учит нас готовности принимать как знамение свыше все, что ниспослано судьбой, дрессирует наше терпение. С его помощью мы определяем добро и зло, осмысливаем чувство благодарности за услугу, если нам помогли. Мы постигаем науку существования, расставляем по местам влюблённости и романтику. Именно от нас, от нашего выбора пути следования зависит, чему же в действительности научило нас посланное испытание. Мы усердно штудируем свои уроки, продираясь сквозь годы к недостижимому совершенству. И пусть неумолимая старость – этот достойный атрибут долголетия, подагрическими пальцами перебирает костяшки счёт, определяя стоимость проезда по тракту жизни.

Летят минуты в суховее дней,
Надежды ветер провожает их...
Как всё разумно, как безумен миг
Существования в краю полутеней..

Глотаем беспредельности озон
И с упоением вздыхаем у яйца,
В котором Скульптор – Гений Высших форм
Не учредил начала и конца.

Мучители своих учителей,
Отправленные истине вдогон,
Бежим свой олимпийский марафон
И постигаем призрачность идей.

А счётчики стучат – чеканят ход,
Не нарушая собственный закон.
Упругой тягой двигаясь вперёд,
Стаккато выбивает метроном.


Отрицание

Забавы ради обладатель «Цейса» фиксирует на плёнку происходящее... Кадры кинохроники шестьдесят лет спустя: человеческие призраки, обтянутые пергаментной кожей, своим неисчислимым количеством вызывают рвотный рефлекс у людей со среднестатистической психикой. Бульдозеры зла сгребают обломки тел, транспортируя их к промозглым рвам последнего приюта. Груды одежды, обувь различных размеров, волосы без их владельцев... Часы, кольца и прочее «золотишко» утилизированы ранее.
В зале раздаётся мерзкий смешок, исходящий из гнилого рта, даже не пытающегося скрыть нелепость и непростительность своей вероломной интервенции в человеческую трагедию, в жуть момента.
Язык соседа белеет от гнева. Слишком велика дистанция между точками зрения, чтобы вступать в полемику. Какой смысл приводить аргументы, которые априори не будут даже выслушаны, тем более – приняты. Можно только взорвать мерзавца или...
Взорвать себя!

Пульсирует височная артерия,
Выстукивая азбуку раздумий,
Как будто бьет шальная артиллерия
По нервам оголённого безумия.

Нет, не по швам одежда арестантов
Срывалась вместе с истощённой кожей,
Когда сквозь мясорубку лёгких танков
Пропущены,
белели в мёртвом поле,
На лица и останки непохожи,
Сугробы человеческого горя.

История купается в навозе,
Цинична ложь – а справедливость тленна...
И если «Это» не случилось вовсе,
То значит «Это» грянет непременно...


Перевёрнутая кибитка

Гранитный парапет Невы обрамляет застывшую слюдяным катком гладь реки. Приблизившиеся друг к другу на расстояние выстрела, два дуэлянта не отрывают глаз от глубокого декольте, подчёркивающего высокую грудь княжны. Размытый профиль одного из них через мгновение поглотят свинцовые воды холодного царства.
Воистину божественна и смертельна вечно-юная женская нагота,
прикрытая тенью ресниц.
Вставший на дыбы конь... Перевёрнутая кибитка... Пустые, мелочные занятия людей, пришедших в этот мир, чтобы улучшить себя, завершаются одинаково скучно, несправедливо и нелепо.

Устал я вдруг от суеты, денщик –
Приёмы и балы, разъезды и двуколки,
Смешные драмы, менуэты, польки...
Налей мне щей – люблю, признаться, щи.

Влюблённость дам мне боле не нужна,
Стреляться из-за них осточертело…
Как, bon ami, нежна была княжна,
А в памяти – служанки юной тело!

Я сам себе твержу: поручик, не ищи
Себе ненужных ссор с ревнивыми мужьями...
Поеду на охоту с егерями...

Подай мне щей – люблю я, братец, щи.


Великое Незнание

Фантасмагорическое переплетение падших ваятелей истории, обрамлённых своими свершениями, заблудших пророков в ослепительном свете их прозрений, жалких любовников, совершивших предательство в борьбе за обладание, великих злодеев, облагодетельствовавших мир... И над всем этим кажущимся хаосом сквозь голубую синь небес высвечивается Матрица, знающая всё, что происходит, поскольку задуманный Им сценарий воплощается Ею в реальность, до мелочей повторяя (в который раз) заданную программу. А спешащие люди внизу, силящиеся изменить или хотя бы осмыслить ход происходящего, робко воздевают руки и задают друг другу всё тот же изначальный вопрос: «А что, собственно, происходит»?!

Великое Незнание того,
Что всуе напророчено другими,
Того, кем было произнесено
Донёсшееся благозвучно имя,
Что кроется за сыгранною ролью
Фальсификаций, скрытых глубоко
И отзывающихся затаённой болью...

Великое незнание того,
Что выпало в забвения осадок,
Непостижимость смысла своего
Существования,
гипотез и разгадок
Творения, как обустроен мир,
Что Истина и кто её кумир...

Спешим и перевыполняем норму
В пучине пустоты, обретшей форму,
А всё, что познано, достигнуто и выведено,
Не стоит яйца невыеденного...

Но как разумно переплетено
Великое
с Незнанием Того...


На якоре в скале
Памяти комбрига Олега Сицкого
и замкомбрига Михаила Малинаа

Серая, враждебная рябь воды, словно потревоженная дрожанием глубин, окаймляет границы бухты, в которую нечасто заходят корабли. Холодно, неизменно холодно... Там, совсем недалеко, за границами этого природой сформированного залива, упругие волны набегают на скалы, пытаясь сузить их границы. Суровость, сжимающая клочок суши под низко нависшими тучами, настолько естественна, что редкий луч солнца, посещающий этот забытый остров, воспринимается его малочисленными узниками как послание из тёплых краёв. Но только здесь каждым туманным утром дыхание замирает перед чудом: из недр крутого утёса, из непробиваемой скальной породы его, внезапно и дерзко выступает выдвинутый далеко вперёд нос эсминца.

Вписался смело в антураж
ориентир.
Где дерзновенный экипаж?
Где командир?
Нос судна чайками покрыт –
не вороньём,
Не побеждён он, не забыт,
и под килём,
Чтоб с минами на мель не сесть,
вернуться в срок,
Счастливые семь футов есть...
Ещё есть Бог!

Заходят в бухту корабли –
военный флот,
Что там виднеется вдали? –
Эсминца борт.
Он бросил якорь хмурым днём,
обрёл покой...
Живёт предание о нём
в молве людской.


Дерево Познания

Мне подарили дерево Познания... Впрочем, не дерево ещё, даже не саженец, а черенок его. Это был невзрачный сморщенный корешок, едва цепляющийся за жизнь. Что вырастет из этого хилого существа: могучий исполин с изумрудной кроной или слабого здоровья карлик? Чем удобрять, как поливать и делать ли ему прививки, как уберечь от вражеских нашествий жучков, заморозков и всякой прочей напасти, пока крепнет мощная корневая система? В плодоношении имеется какой-то философский и даже мистический смысл...

...и, замерев, понаблюдать, как развивается,
растёт могучий всплеск усилий дерзких,
молиться смыслу бытия и каяться,
что поздно осознал имперский
путь познания его, значение
для поколений настающих,
стезю цветения,
и Плод за ней грядущий...

Пусть дорастёт до таинства Вселенной
прозрения людского торжество,
и мы осмыслим постулат нетленный:

Мы сами Боги – копии Его!


Суд и Свет
Мне ведомо, что близок день суда,
И на суде нас уличат во многом…
Но Божий суд не есть ли встреча с Богом?
Где будет суд? – Я поспешу туда!
Грегор Нарекаци

Признание Всевышнего для человека, не погружённого при рождении в неоспоримую аксиому Его существования, – это возникшая в определённый момент бытия способность интеллекта на интуитивном уровне воскликнуть «Эврика»!
Открытие Высшего разума, Бога, означает и признание жизни после смерти а, следовательно, и существование души человеческой, и той субстанции, которая предназначена к воскрешению, иначе – реинкарнации. А если будет воскрешение, то будет и встреча с Богом. Но встреча с Богом – есть встреча со Светом, тем Светом, который освещает даже то, что мы скрываем от самих себя. И если то постыдное, что еще осталось в нас, продолжается и не отринуто нашим покаянием, тогда встреча со Светом причиняет нам муку стыда и становится Судом.

Я встречусь с Богом, если Суд настанет...
Он Свет прольёт на мой смущённый лик,
Как мелочи мирские больно ранят,
Как слаб он, вечно запоздалый крик.

Я принял Бога, и теперь не поздно,
Став очевидным пленником греха,
Принять Твой кнут, каким бы ни был грозным...
Секи меня, прощения рука,

За раны, нанесённые случайно,
За преднамеренные козни, за разврат;
И строго сохраняемые тайны
Пускай откроются, пусть люди говорят

О том, что, виноваты перед Богом,
Мы очищаемся с приходом новым в мир,
И вот стою я снова у порога,
И льётся Свет и с Ним струит зефир.


Отцы и дети

Любовь сына к родителям заложена либо самим фактом его появления на свет, либо сформирована в процессе воспитания, общения. Сын, не оправдавший родительских ожиданий, не может без сострадания видеть глаза своей матери, а потому делает всё, чтобы не видеть этих глаз. Он мучается этим, он уходит, и для того, чтобы извинить себя, ищет и непременно находит причины своего отчуждения. Не осуждай его, тогда ты сможешь простить; не суди, и тогда ты сможешь его понять...
Признание сыном отца, как бы далеко ни разошлись их пути, – есть покаяние земное. Настанет час, и он поймёт, что обещание, данное душами друг другу, должно быть выполнено.

Отцы и дети – мировая драма,
Прости меня, мой сын, я виноват.
Твоя незаживающая рана
Саднит во мне сильнее во сто крат.

Ты обойдён отеческою лаской,
Я не заметил, как ты повзрослел,
И вот гляжу с неясною опаской
На наших отношений передел.

Ты вырос не таким, каким был виден
Нам, слушавшим свои колокола,
И потому наш клич тебе обиден,
Мы говорим, но не слышны слова.

Оставим спор ненужный и нелепый,
Мы смертны, сын мой, – вскоре ты поймёшь…
Я голову не посыпаю пеплом,
Поскольку ясно вижу: ты придёшь...


Вопрос

Мир многообразен и противоречив. Каждый имеет возможность взять свой, звучащий для него благозвучно, аккорд на неисчислимых струнах вселенской арфы. Но… Величие разума и феноменальная глупость уживаются в большинстве человеческих особей. Насколько понятней и благороднее выглядит поведение любого хищника.
Бесконечное переписывание Истории, служащей идолам, вопреки здравому смыслу взошедшим на престолы, закончится лишь с кончиной самой Истории человечества. В борьбе за власть, богатство, обладание лживые и коррумпированные лидеры приносят на жертвенный алтарь интересы своих народов и государств.
Миром правит шизофрения изощрённых идеологов, а людям, закормленным благами свободного рынка, сделали прививку от здравомыслия, и они не в состоянии проследить тенденцию... Гигантские мечети по всему христиано-иудейскому пространству! Политкорректность, доходящая до абсурда! Безумные вердикты судов! Поощрение отрицательной статистики на любом уровне социальной активности… Чем это кончится для Америки, ослеплённой страстью строить «новый мир», сокрушив старый, что уже неоднократно происходило на планете? Успеет ли экономический и политический нокдаун образумить массы, или мы перейдём в другую, гораздо менее благополучную цивилизацию?

Как ничтожен он и велик,
Каждый прожитый миром миг.
У меня закипает мозг
От волны насилия и угроз,
От убогой сущности новостей,
От речей политиков всех мастей,
От многообразия тех глупцов,
Что не внемлют опыту мудрецов,
Скудоумия всяких «звёзд»,
Отрицающих Холокост,
От долгов немыслимых, что несёт
Новый лидер страны, новый год…

Чахнет поле разума и трудов
В оцеплении дураков.


НЕМНОГО ПРОЗЫ

Окончательный диагноз?!

Секс на уме у всех!
Почти у всех...
Особенно в отпуске...
Ещё сильнее – на пляже.
Лежу на песке
и слушаю
ленивое шуршание прибрежной гальки,
бережно перекатываемой ласковым прибоем.
Прикрыв ладонью глаза,
сквозь пальцы,
ставшие почему-то прозрачными,
вглядываюсь в бесконечно-глубокое небо,
не омрачённое скоплением дождевой спелости облаков.
Жаркий день плавит мысли,
которые,
не сталкиваясь,
лениво перетекают одна в другую.
Откуда-то налетевшая водяная пыль,
столь же неожиданная,
сколь и уместная в пылу солнечного высокостояния,
приятно щекочет разгорячённое тело
и переключает на себя моё внимание.
Это не дождь,
от которого хочется спрятаться,
а какое-то своеобразное явление,
которое,
мне кажется,
бывает только на экзотических островах.
Поднимаю голову,
возвращаясь в реальный мир,
и вижу выходящую из воды русалку,
сияющую мокрой кожей.
Приятной формы бёдра,
соблазнительного размера грудь...
«Она годится мне во внучки» -
смущённо заглядываю в самого себя.
Девушка проходит мимо,
и я, невольно обернувшись,
фотографирую взглядом
виднеющуюся из-под лоскутка ткани
много ниже линии талии
цветную татуировку.

Словно печать под документом,
она жёстко определяет
моё место в возрастной иерархии ценностей –
S E N E C T U S – старость !!

...Диагноз окончательный.


Камчатка на... Гавайях

Едва ступив ногой в японский ресторан, слышу самый распространённый в курортной зоне вопрос: «Вы откуда?» Обычно по такой «невинной» схеме начинают свой вояж в ваш карман местные зазывалы. Умело соблазняющие прохожих райскими возможностями своих краёв, они буквально за бесценок предлагают то, что можно приобрести вдвое дешевле. «Вы откуда?»
Давно привыкнув к тому, что ответ «из Лос-Анджелеса», в силу особенностей нашей артикуляции, неизменно влечёт за собой следующий вопрос: «originally?», что является чем-то вроде: «а до того?», сразу отвечаю: «from Russia», чем привожу приветствующую гостей гавайянку в жуткий восторг. «У нас работает русская девушка» - демонстрируя коллекцию зубов, кажущуюся особенно жемчужной на фоне смуглой кожи, доверительно сообщает она. И в этот момент я понимаю, что мне снова не удастся попрактиковать свой английский даже перечислением блюд.

Наташа – так зовут миловидную, даже, вероятно, красивую официантку, задрапирована от шеи до пят в чёрную униформу, почти скрывающую её точёную фигурку: заказывайте, не отвлекайтесь!

Обменявшись приветствиями и самыми общими сведениями о себе, узнаю, что родом она из Южно-Сахалинска. (Вспоминаю, что есть такое географическое название!). Ей двадцать два года. Она только что окончила Университет и, кроме родного русского, свободно изъясняется по-английски и по-японски. Гавайи – это райское место для практики в языках и славный шанс упрочить своё финансовое положение... Попусту болтать с клиентами не предоставляется возможным: «Бархатный сезон» в самом разгаре, и японский народ, постоянно щёлкающий фотокамерами, пребывает стаями, требуя внимания. Было очевидным, что Наташе хотелось перекинуться с нами (мною и женой) более чем парочкой слов, и она умело пользовалась легальными обстоятельствами, доливая нам воду, убирая тарелки, подвигая на место стулья за освободившимся соседним столом. Да, ей скоро возвращаться домой, а хотелось бы бросить якорь в нетвёрдом грунте замечательной страны.
Был у неё бойфренд с мужественной испанской фамилией Кастейро. С ним она практиковалась в испанском, надеясь стать Натальей Кастейро, что звучало много романтичнее, чем Наталья Верёвкина... Увы, каждой женщине раньше или позже суждено познать мужскую неверность: мексиканский матадор исчез вместе с фамилией, а испанский язык остался недоученным.

Вот сколько подробностей своей короткой биографии можно обнажить за несколько минут сумбурного общения, когда возникает потребность излить душу случайному дяде с хорошей аурой.

Заполучив для оплаты мою кредитку, она искренне удивилась фамилии Берлин, из чего я предположил, что славный и широко разросшийся клан Берлиных как-то не совсем жаловал места столь отдалённые, как Южно-Сахалинск. Мне случилось ещё раз поразить эту милую девушку, рассказав ей о маленькой колонии российских молодых женщин, осевших в наших краях. Некоторые из них нашли тихую пристань, выйдя замуж за мужчин, много их старше, иногда и семидесятилетних. «Семьдесят лет?!» – вспыхнула она, и глаза у неё округлились. Люди, старше тридцати пяти, казались ей древними, а о семидесятилетних она, вероятно, слышала только в сказке о Кощее Бессмертном. «Мне недавно стукнуло семьдесят», рефлекторно подтянув наполненный морскими яствами живот, с некоторым чувством обиды и вызова сказал я. И глаза у неё запаниковали...

ЛИЦА В СЕРЕБРЕ, часть I
======ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ, ЧАСТЬ I
© Анатолий Берлин 2007

Моей любимой,
верному другу и спутнице жизни,
посвящаю эту книгу--------------------------------------------------------------



О ПОЭЗИИ АНАТОЛИЯ БЕРЛИНА
…Я – Душа.
Я – корпускула света…
(Анатолий Берлин)

ИЗБРАННЫЕ ПРОИЗВЕДЕНИЯ

© Анатолий Берлин 2007

Моей любимой,
верному другу и спутнице жизни,
посвящаю эту книгу--------------------------------------------------------------



О ПОЭЗИИ АНАТОЛИЯ БЕРЛИНА
…Я – Душа.
Я – корпускула света…
(Анатолий Берлин)

Говорят, хорошие стихи ведут себя как люди: приходят в твою жизнь, удивляют, поражают или очаровывают, обижают или молчат, своевольно навязывают своё мнение или – просто по душам беседуют с тобой. Одни – уходят, оставляя неясные воспоминания о вскользь брошенных словах, но иные – остаются с тобой рядом, к ним хочется обращаться за поддержкой, за советом, перечитывать. Поэзия Анатолия Берлина именно такова. Она лишена вычурности, внешних притязаний на эффектную оригинальность, но естественность говорения, афористичность высказывания и свет, идущий изнутри этих стихов, заставляет возвращаться к строфам его стихотворений, заново переосмысливая сказанное.
Поэзия А. Берлина обращается к читателю осторожно, бережно, говоря «о мире и о себе» словами, понятными каждому. Его стихи - разговор по душам о ежедневной суете и крошечных радостях, о минутах счастья и горьких раздумьях, об успехах и поражениях, о внезапных прозрениях и мучительных колебаниях, о встречах, о разлуках…

«Не доверяя жёсткой правде,
Мы ускоряем жизни ход.
Нас, как шары в большом бильярде,
Нещадно друг о друга бьёт…»

Его стихи – об истинных ценностях, которые с годами становятся всё дороже, всё чище, всё весомее… О том, что самое драгоценное – это душа, и именно она в конечном счёте отвечает на вопрос о смысле жизни…

«Неясен миг рождения души.
Она прикована к истерзанному телу,
Являясь до поры водоразделом
Простых миров: Дыши и Не дыши…»

И о том, что у каждого – свой Ангел-Хранитель, и свой Млечный Путь, и свой Звёздный час…

«Поверил в единого Бога,
Не вторя ни торе, ни ведам.
К закату спустившийся с неба,
Крылом меня ангел потрогал...»

В отношении А. Берлина к языку есть нечто державинское – поклонение русскому глаголу как чуду, подаренному свыше. Чуду, которое мы, находясь с ним рядом, иногда перестаём ценить...

«От летаргического сна освободившись,
Израненной, насилие простившей,
Изящная словесность не умрёт,
Откроет жаждой изнурённый рот –
И оживут сонеты и романсы…»

Может быть потому, что поэт волею судеб оказался на другом континенте, так далеко от мест, где язык его детства звучит на каждом шагу, русское слово стало для Анатолия Берлина отдельным, исключительным понятием, а ямбы, хореи, ритмы, художественные смыслы – иногда перестают быть только терминами, превращаясь в самостоятельные образы художественного текста. Русская речь и всё, что связано с ней, становится для поэта воплощением Времени, тонкой, но прочной ниточкой, связывающей его личное существование как с мистическим, переживаемым на генном уровне, прошлым, так и с будущим, в призрак которого он вглядывается всё пристальней.

«…Или просто в подсознанье не стереть,
как клюют поутру бойко караси...
По спине моей гуляет, словно плеть,
память белая студёных русских зим…» – говорит он, ностальгически вглядываясь в прошлое.

«Спортсмен бежит быстрее, чем когда-то,
и музыканту в прошлом равных нет,
и кажется мне очень языкатым
родившийся после меня поэт.
Стремительно взлетая по спирали,
потомки слышат микроголоса:
Вас, внуков, ждут немыслимые дали,
но космос начинался с колеса…» – с мудрой улыбкой наблюдает он за теми, кого видит в завтрашней поэзии, столь отличной от поэзии его поколения.

Слово для поэта – единственное и непобедимое оружие. Иного он, принципиальный противник насилия, не признаёт…

«Строчит в мою защиту без раздумья
Во вражье сердце, чтоб наверняка,
Шальная мысль
свинцом благоразумья
И беспощадной логикой стиха…»

Внимание к деталям и в то же время - незамутнённая мелочами ясность взгляда на окружающий мир, наблюдательность, которая сообщает поэтическим высказываниям «эффект присутствия» - всё это делает его образы живыми и яркими: будь то сцена из прошлого века, старинный приятель или любимая женщина, уличный музыкант в разноголосице южного города, жестокие петушиные бои, юная прелестная эфиопка, мелькнувшая в толпе, старик, идущий по дороге…
Характеристики, данные поэтом своей современности, всегда точны, хотя и не всегда лицеприятны:
«…Не удивляет усреднённый разум, привычно раздражает острый ум…»
«…Нам зло столетий Богом не простится ни на земле, ни далее – окрест...»

Неравнодушие, способность ощутить чужую боль, принять на свои плечи и тяжесть обезумевшего мира, и горечь чужой беды – признак талантливости души, и Анатолий Берлин обладает этим редкостным талантом в полной мере. Его размышления о тотальной дегенерации мира, лишённого творческого начала, мира, в котором, по его словам, «…чтобы жить по-людски, нужны нечеловеческие усилия...», наполнены тревогой и ощущением личной причастности и ответственности автора за то, что происходит на планете.

«Мир перевёрнут – В этом нет сомнений.
Сей аксиоме очень много лет,
А у живущих
Даже сожалений
На этот счёт
И не было,
И нет.

Во мне
Синдром разбуженной собаки:
Я чувствую,
Что дно над головой,
И то, что мир –
Лишь отдых после драки,
А правда –
Это лжи большой разбой…»
(«Перевёрнутый мир»)

«…Весь этот мир – как на ладони. …жаль, что не видно ни черта» – со сдержанной горечью констатирует поэт, осознавая беззащитность индивидуальной человеческой жизни и неумолимость предначертанной каждому судьбы:

«…И в мареве‚ подвластные вращенью‚
Несёмся мы по Млечному Пути‚
Не требуя последнего прощенья‚
Не ведая того, что впереди…»
(«Вращение»)

Космос – образ Вечности, антитеза мимолётной песчинке, которой является человеческая жизнь, присутствует в поэзии А. Берлина постоянно, иногда – крупным планом, иногда – за кадром человеческой жизни. Этот Космос – разумен, но отчуждён, безлик, непонятен, но осязаем. Поэт пытается прикоснуться словом к запредельному, объяснить то, что по сути является непостижимым. Восхищение и трепет перед необъятным, непроницаемым Началом соседствует в стихах с тонкой грустью… Параллельные миры не пересекаются, они лишь глядятся друг в друга, лишь незримо соприкасаются между собой невидимыми гранями. Мир человеческий предоставлен самому себе, и только сам человек ответственен за гармонию или дисгармонию в своих – до времени отчуждённых от Неба – пределах:

«…Словно дожди, в этот мир, зачарованный
Шелестом ветра и пением птиц,
Кружевом неба и снега покровами,
Льются из космоса сонмы частиц.

Им не постигнуть согласия странного
Медленно машущих крыльями стай,
Ветхой скамьи естества деревянного,
Трости, забытой на ней невзначай…»
(«Параллельные миры»)

В попытке разгадать загадки несовершенства бытия, Анатолий Берлин обращается к историческим сюжетам, к библейским притчам. Ретроспективные реконструкции, которые пытается воссоздать поэт, полагаясь на свою интуицию, не выглядят старомодно, ибо всегда соотнесены с современностью. Его герои – масштабны, вопросы, поднимаемые ими – актуальны. Они оживают от прикосновения поэтического слова и становятся драматическими сценами на незримых подмостках беспокойной человеческой мысли. Таков его Пилат («Начало»)
Мир, увиденный глазами Поэта – многолик, расколот на части, конфликтен, невыносим – и тем не менее прекрасен. Он трагичен и комичен одновременно, в нём нет правых и виноватых. Но по-детски упрямая, безусловная и звонкая вера в то, что этот мир (другого не дано!) может спасти только чувство красоты и человеческая доброта, приоткрывает читателю образ рая, лирическую сердцевину поэзии А. Берлина:

«Ангел мой, давай без перебранки
Каждого подсадим в наши санки…
…
Полетим в страну, где нет порока,
Нет ни Запада, ни Юга, ни Востока,
Где смеются взрослые и дети,
Где у каждого на ласковой планете
Бьётся у нагрудного кармана
Ангельское сердце без изъяна…»

Когда-то Андрей Синявский попытался определить, в чём секрет гениального обаяния стихотворений Пушкина… И стало очевидным: дело не только и не столько в технике, в мастерстве владения поэтическими формами. Секрет в творческом мировоззрении, которое заключается в благословении всего живущего – в пожелании солдату побеждать, женщине рожать детей, царю – царствовать… Скорее всего, этот секрет поэтического мастерства ещё не утратил своей свежести, хотя встречается всё реже. В стихах А. Берлина – искреннее, тёплое пожелание счастья всем, кто живёт, любит, дышит…

«Густою вьюгой счастье запорошило,
А шарик, хоть и медленно, но крутится...
Я пожелаю вам всего хорошего,
И будем вместе ждать, покуда сбудется…»

Светлана Осеева


На родину Есенина и Блока,
В Россию Пастернака, Гумилёва
Вернётся позабытая эпоха
Серебряного пушкинского слова.

О ПОЭЗИИ И ПОЭТАХ

Поэт

И вот опять помятый вечер
Свою протягивает длань,
Погасли свечи, стихли речи,
Уснула на окне герань.

И, словно в ступоре глубоком,
Перо уже не льнёт к листу…
Мне в кабинете одиноко,
Как часовому на посту.

Пойду, просплюсь от наваждений
И утром, полный новых сил,
Проснусь творцом стихотворений,
Что сон мне ночью подарил.


Восхождение

Когда бегут мурашки по рукам
От зарифмованного благородства,
Когда в глазах порозовевших дам
Для умиленья слёз не остаётся,

Я знаю, что удался мой сонет –
Эмоций буйных необычный ракурс,
И мой, доселе выцветший портрет
Тотчас обрёл неповторимый статус,

И чувствами наполненная мысль,
Взметнувшись гордостью фонтана из неволи,
Уже несёт меня в святую высь -
Навстречу новой непонятной доле,

Навстречу ненаписанным стихам -
Привычной смеси радости и боли ...

Пускай бегут мурашки по рукам
От зарифмованной поэтами любови.


Молодость поэзии

Мой верный глаз, изящный слог,
И чувство ритмики и рифмы
Свернулись в жизненный итог,
Который стал острее бритвы.

Могу природу описать,
Пофилософствовать, играя,
Слова лениво подбирая,
Картины жизни рисовать,
О чувствах с Музой говорить,
Перебивая рифмой мысли ...

Могу Поэзию творить.
Я без поэзии немыслим.

Меня пьянят твои дары,
Девчонка – юное созданье.
На небесах предрешены
Нам и разлука, и свиданье.


Мне снятся сны
Пишу в стихах не сны, а жизнь.
Вячеслав Дымов

Мои стихи...
Их Некто вдруг прочёл
И сделал свой неторопливый вывод,
Что Бродскому я вырос по плечо,
Хотя мы барды одного призыва.

Двадцатый век меня не целовал –
Я продирался тропами витыми
Сквозь дебри тропов,* ямбов снежный вал,
Валежник слов, колючки с запятыми.

В себе таланта выдумать нельзя –
В нём золотая россыпь, грань алмаза,
Недюжинный потенциал ферзя,
Источник сплина, счастья и экстаза.

Но выпал час...
Пленив улыбкой поздней,
Принц щедрый и блестящий - Жан Кокто**
По веткам снов стихов развесил грозди,
А я сорвал их поутру.
Легко...

* Тропы – явление художественной образности,
переносные значения слов или оборотов речи
** Знаменитый французский поэт первой половины прошлого века,
удостоенный своеобразного и редкого титула "принц поэтов"


Возвращение

Я – философ, усталый бродяга
И поэт.
Пожелтевшая помнит бумага
Мой сонет.

Исписавшийся, веком побитый,
До рубля
Прокутил я поэзию быта –
Болен я.

Оставляю реалии мира.
Мне легко.
Растворяюсь, сливаясь с эфиром.
Я – Никто!

Я – Душа.
Я – корпускула света.
На краю
Всех сокрытых доселе секретов
Познаю
Энергетику эволюции,
Связь стихий...

...вновь родится поэт.
И польются
Стихи.


Оставить свет
Уходя оставить свет –
Это больше, чем остаться
Пётр Вегин

Я надломился от его строки...
До боли, до изнеможенья
Я жажду этой мысли продолженья
И трепета руки.

Не каждому дано – впечатать след.
Поэтов много – мало драматургов,
Способных дорасти до демиургов
За миг бегущих лет.

Мне горя не избыть – ушёл поэт,
Оставивший навеки строки эти...
Пусть грешником прожил на этом свете,
Но он оставил свет.


На стыке боли...
Для искусства нужны люди достаточно несчастные
Стендаль

Достаточно ли‚ право‚ я несчастен‚
Чтобы писать хорошие стихи?

К поэзии серебряной причастен‚
Рифмую стародавние грехи
И песню тку из образов неясных…

Надгробьями
из книжек записных
Топорщатся названья разномастных
Стихов моих…
Достало ль грусти в них?

На стыке боли‚ счастья‚ нервной дрожи‚
В сиянии тернового венца
Поэзия весёлой быть не может‚
Омытая страданием творца.


Графоманство

Когда под пальцами раскованно и чисто
звучит рапсодия взволнованного Листа,
Когда любитель пылкого романса
рыдает в голос, выходя из транса,
То, вспоминая о святом искусстве
поэзии великих бардов русских,
Я перед ним склоняюсь и, краснея,
не отличаю ямба от хорея.

Не все стихи поэзией зовутся,
а мысли, чувствами наполненные, рвутся...
Но надо Божьей милости случиться –
на крупе у Пегаса прокатиться.


Надежда поэта

Пусть хромосомы давнего влеченья
Диктуют мне свои стихотворенья,
И пусть в России после катаклизмов
Найдут, прочтут и возвратят их к жизни.

От летаргического сна освободившись,
Израненной, насилие простившей,
Изящная словесность не умрёт –
Откроет жаждой изнурённый рот,

И оживут сонеты и романсы,
Напишутся пленительные стансы,
Вновь благородством пламенных красот
В них поэтическая мудрость оживёт.

Читающее племя возродится,
Вновь элитарным чувством озарится,
Глаза смягчатся робкою слезою,
И лица просветлеют над строкою.


Прощальная Песня
Как много, представьте себе, доброты...
Б. Окуджава

Последний троллейбус по улице мчит...
Щемящая нежность уснула в ночи.
Ты боль мою песней прощальной залей,
Троллейбус последний, последний троллей...

Арбат, мой Арбат земляка потерял.
Здесь Моцарт на старенькой скрипке играл,
Здесь Прошлое стало ясней и ясней...
Троллейбус последний, последний троллей...

Всю ночь до рассвета кричат петухи
О том, что сиротами стали стихи,
Земля еще вертится – в сговоре с ней
Троллейбус последний, последний троллей...

Надежды оркестрик и Ленька Король...
У лирика в сердце булатная боль.
...оборванной жизни апрельский ручей...
Троллейбус последний, последний троллей...

Грохочет сапог... И жене все простит...
И девочка плачет, и шарик летит...
И молодость наша – театр теней...
Троллейбус последний, последний троллей...


Идёт Концерт
...Ушли рутиною наполненные будни...
Анатолий Берлин

Нет Окуджавы... Лирики всплакнут -
Ушёл поэт - волнующий и чистый.
Губами к его нежности прильнув,
Добрели мы под звуки гитариста.

Свеча угасла, но идёт концерт,
Гитары переборы чуть зависли,
И слышится сменившийся акцент
В водовороте слов, в потоке мысли.

Сменяя микрофоны на устах,
Три интеллекта, три печальных барда
Поэзию творят, слегка устав,
На сцене крохотной, как поле биллиарда.

На перепутье наболевших слов
Поэта образ в свитерочке старом
И тени образов, вплетённых в ткань стихов,
Готовящихся к выходу с гитарой.

Не просто жанр - Эпоха за спиной,
И в каждой песне слышится тактично
Булатовский напев очередной,
А остальное - очень даже лично...

Идёт Концерт - эмоций полон зал,
И разом, словно тени пополудни,
Из святости, о коей Он писал,
Ушли рутиною наполненные будни...

Идёт Концерт...


Моё оружие

Иному страхом выкрутит запястья
И крупный пот обсыплет светлый лоб…
Во мне не просыпается, по счастью,
Беспомощность и трусости озноб.

Строчит в мою защиту без раздумья
Во вражье сердце, чтоб наверняка,
Шальная мысль
свинцом благоразумья
И беспощадной логикой стиха.


Звуки на острие
Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо...
В. Маяковский

Футуристы к штыку приравняли перо...
Я с опаской гляжу на стальное стило* –
Звуки Жизни нанизаны на остриё,
Партитуру судьбы написало копьё.

Нереальность метафор, убиения факт,
Из прокола в душе хлещет бешеный такт,
Словно дым над побоищем стелется страх,
И словами залечат уцелевших в боях.


* Стило – орудие письма, перо


Адажио
Адажио бескрылых мотыльков...
Александр Коротко

«Коньки откинув», всё ещё скользим...
Нам Вечность есть закон для подражанья.
И сколько пережить удастся зим –
Не так уж важно для голосованья.

Адажио бескрылых мотыльков,
Симфония беззвучного финала,
Безвестный гений спрятался в альков,
Не зная, что вошёл уже в анналы.
Амброзией питающийся дух
В антимирах светящихся сознаний...

А я пишу от полночи до двух,
Так каждый вечер. Без напоминаний.


Творческий вечер

Поэт на сцене скромного театра...
Волнует зал рифмованный бальзам.
Мерцают свечи, тени по углам
От канделябров лёгких из шпиатра...*

Под музыку духовную рояля
Рахманинов вздыхает у свечи,
Ведёт свою поэзию в ночи
Несмелый автор с лексикою Даля.

А в зале тесном – взглядов тишина.
Лишь барабанит дождь по крыше хрупкой,
Застыл мужчина с незажжённой трубкой,
С ним женщина – пронзительно бледна.

И льётся рифм размеренный поток,
И образы витают в белых платьях,
И слушатель у лирики в объятьях
Подводит дням седеющим итог.

Прикрытые волнением глаза,
Эмоции на лицах обновлённых,
Касание желаний возвращённых,
Хрустальная забытая слеза...


* Шпиаутеръ – легкий сплав цветных металлов


Жажда Таланта

Подари, природа, мне пароль,
чтоб я мог создать простое чудо,
испытать целительную боль
и откушать царственного блюда.

Я рифмую всё, что впереди,
маясь в экстатическом ударе:
чувств полёт на ветреном пути,
лес в осеннем лиственном загаре.

Как старатель, золотую нить
я ищу, но чуда жду впустую…

Чтобы душу не испепелить,
я своё сознание врачую.


Мой ритм

Дела, как тараканы в темноте,
Повыползали, требуя общенья.
Я весь в трудах.
И в вечной суете
Слагаются мои стихотворенья.

Куда стремлюсь прибыть чуть раньше всех,
И где кончаются той канители бредни?
Какой валютой платят за успех,
Кто рассмеётся надо мной последним?

Отбросив суеты ненужный груз,
Адреналина трепетную влагу
Сменил,
взяв запоздалый курс‚
На вдохновенье, ручку и бумагу.


Мутация общения

Послание от пылкого корнета
Запрятано лукаво за корсетом…
Наивных лет ушедшая примета‚
Но при этом
И страсть большая, и интриги света,
И муза оскорблённого поэта
На кончике пера страдали где-то…

Эпистолярный жанр канул в Лету,
Чернила пересохли, перьев нет уж,
А в паутине жадной Интернета
Есть информация от гриппа до ракеты.

Не сочиняют писем дамам сердца –
Есть телефоны, факсы, байты, герцы…
Кому писать, кому читать сонеты?
Нищает дух – до фабулы раздетый.


Ответный удар
Удар покуда не получен
То прямо в душу, то под дых,
Покуда ты благополучен,
Всё, что напишешь - пресный жмых.
Леонид Сорока

Рассосались гематомы прошлых лет,
Скучным, словно жмых, стал мой сонет...
Мне бы снова под гитару горло драть
И перчаткой, как свинчаткой, получать.

Скулы на бок, жалость девок заводских –
Вот тогда-то и напишется мой стих,
Пусть я бездарь, рифмоплёт и дилетант...
Дали в морду – значит, выдали талант.

Полно, критик, я ведь многое знавал
Перед тем, как мне войти в парадный зал.
Философия, груз пролетевших лет,
Труд и божий дар – вот весь поэт.


О семейном Олимпе

О, покорители семейного Олимпа!
Какие кручи преодолены?!
Какие пройдены глухие лабиринты,
Увиты терниями праведные лбы...

Завидую. Не для поэта радость
Гармонии двух любящих сердец.
Не для него святая эта малость,
Не для него – божественный венец.

Ведомый пароксизмом вожделений,
Поэт, увы, не признаёт границ.
Его снедает образ сновидений,
Ему недостаёт прекрасных лиц.

И нет порока в этой муке вечной.
Другой Олимп он видит из окна.
И образами жизни быстротечной
Поэзия его озарена.


Пауза в душе

Прочёл его стихи – и пауза в душе...
Спазмирует гортань, озноб по коже...
Метафоры, скользя на вираже
У самой кромке истины уже,
На новые созвездия похожи.

Рассудок за строкой боится опоздать...
Кто лезвие пера вручил поэту,
Чтоб слов привычных боевую рать
В каре построив, смог он передать
Своеобразный поворот сюжета?

Ладонью утерев зависшую слезу,
Я проглотил комок солёный в горле...

И катарсиса* нежную росу
К обряду омовения несу
Сквозь муки.
...ею напоён и вскормлен.


* катарсис – сопереживание читателя,
завершающееся духовным очищением


Есть ещё на свете Магадан?
Нет острых ощущений
Владимир Высоцкий

Согласно мне доставшейся генетике,
Не пью хмельного, даже не курю,
Скажу ещё: в ладу с семейной этикой,
Не нюхаю и вены не колю.

Любим супругой и друзьями славными,
Уют в квартире, на душе покой,
Меня ласкает солнечными ваннами
Калифорнийский берег мой родной.

Откуда взять поэту вдохновение?
Как поразить читателя строкой?
Дуэли жажду чудного мгновения
И новой бездны страсти роковой.

Хочу уехать в дебри магаданские,
Пить чистый спирт, а не аперитив...
И северная Муза хулиганская
Допишет мне за Пушкина «Юдифь».


Осенний сюжет

Дадим фонтану отдохнуть
и, Музу отпугнув бездельем,
Продолжим торопливый путь
без божества, без вдохновенья.

Но грусть привычного пера
с поэта уж сторицей спросит,
И ветром принесёт слова
волнующая сердце осень.


Не ревнуй
Но исполинские невидимые крылья
В толпе ему ходить мешают по земле
Шарль Бодлер

Не ревнуй –
С поэтом ты живёшь.
Барды, суть, не полностью нормальны:
Чувственны‚ крикливы‚ сексуальны‚
Дерзки до того‚ что дрожь…
Не ревнуй – с поэтом ты живёшь.

Не ищи нормальности во мне‚
Нет‚ я не такой‚ какой приснился.
Думаешь‚ что я оговорился‚
Сочиняя вирши при луне?…

Не ищи нормальности во мне.


Признание

Дыхание перехватило,
когда послала мне Фортуна
неописуемое диво
в обличье незнакомки юной.

От зова плоти не уснуть мне,
мир так жесток, а я не молод,
и вот стою на перепутье
стихий. И ощущаю голод.

Последний раз проникнуть в тайну
эротики влекущей стати...
Эмоций, что сберёг случайно,
ещё на стих, надеюсь, хватит.

Взволнованной души стенанья
и Музы зов из поднебесья:
Где ты, поэт? Твоё призванье...
И я устало брошу: Здесь я...


Среди бардов великой России ...
Но парус! Порвали парус!
Каюсь, каюсь, каюсь...
В. Высоцкий

Среди бардов великой России,
Где талант‚ как колосья, косили,
Жил актёр – он же русский поэт,
Прохрипевший свой сольный концерт.

Его правда, словами взорвавшись,
О живых, о безвременно павших,
Застревала в сердцах и умах,
Во дворах, на подмостках, в горах.

Своим песням он душу доверил,
Он метался подстреленным зверем,
Гнал по краю упрямых коней
До конца своих жертвенных дней.

Гневный, дерзкой музою движим,
Он парил над Москвой, над Парижем,
Над строкою, пропитанной болью,
До конца не доигранной ролью.

В гости к Богу, мятежный, он рвался,
И любил, и страдал, и смеялся,
Высотой и опасностью болен,
Пил и пел, зарифмованный горем.

Захлестнувшие яростью ритмы
Полоснули, как лезвием бритвы,
Зацепились струною за парус,
Прохрипели прощальное “каюсь”...

Среди бардов великой России ...


Памяти Владимира Высоцкого

Он не мечтал дожить, доплыть до мели –
Спаситель душ и рваных парусов -
Людскую боль своею мерой мерил,
Любил с войны вернувшихся отцов.

Его гитара пела и хрипела,
Натянутыми струнами резвясь,
И с философией его заматерелой
Поэзия надрывная слилась.

И что не возвращаются из боя,
Пел, напоённый личною бедой,
И мысль его, не знавшая покоя,
Святым витает Духом над Землёй.


Проснувшись

Я сплю не зря:
сны в вихре перепляса,
Толкают в бок
и в голове роятся.

Глаза открою
и, прервав видение,
Вскочу
и напишу стихотворение.

Я сплю не зря,
я не теряю время –
Моя заря
даёт названье теме.


Сдача позиций

С неких пор тома Ремарка
не годятся для подарка.

Призабыли Мопассана -
где любители романа?!

Проще выпить кальвадоса
и уйти от всех вопросов ...

Скучно массовой культуре
в мировой литературе.


Талант

Волшебная струна Таланта
Звучит лирическим бельканто,
Рыдает скрипка Страдивари,
Мольберт в неистовом угаре.

Колдуют руки, бронза тает
И форму мысль приобретает,
Поэзия уносит в дали,
Где раньше люди не бывали.


Оставленный Музой

Мы бегали беспечны и ловки‚
Дружили‚ ссорились‚ резвились вместе ...
Как остроумны, тонки и легки,
Как музыкальны были наши песни!

Оставила на произвол судьбы,
Запряталась за шкафом, под кроватью,
А, может, просто вышла из избы,
Чтоб на ветру холодном постоять ей?

Боль в сердце среди сумрачных углов,
Озноб от неприкаянных глаголов,
Чуть тлеющая горка горьких слов,
Остатки трепета, оскомина крамолы.


Размышляя

Талант наука познаёт,
Ища начало чуда:
Тому причиной генный код,
Или судьбы причуда,

Или мистический дурман
Реинкарнаций прошлых,
А, может, это всё обман,
По мнению дотошных?

И кто судьёю может быть –
Завистливые рожи ...
Моя судьба – поэтом слыть,
Посредственным, но всё же ...


Рассудок художника

Устал... Смертельная усталость
тайком реванш взяла,
Нежданной тяжестью подкралась,
раздела догола.

Меня довёл до истощенья
ненужный интеллект,
Глаза прикрою с наслажденьем
на склоне буйных лет.

Услады этой нет превыше –
лежи и не дыши,
Но скачут бесы, как по крыше,
на празднике души.

И белокурые красотки
в азарте молодом
Без устали в юбчонках лёгких
танцуют животом.

И тянутся немые руки
из ауры огня,
Являются чудные звуки
на перепутье дня.

И город синего величья
глядит в меня с моста,
И, яркие до неприличья,
куражатся уста.

Как всё живое в наше время
подвластно естеству,
Усталый мозг мечтой беремен
и бредит на посту.


Реквием

Покидаю
ристалище,
Оставляю
товарища,
Недописанный
ряд поэм,
Зарифмованных
в реквием.

Оступился
в краю дилемм,
Очутился
почти ни с чем,
Нескладушкою
маючись,
В бесталанности
каючись.


Поражение

Шумно правит бал мирской
Сатана,
А поэту-лирику давит грудь.
И струит, загадочна и бледна,
Полоса, что названа «Млечный Путь».

Там кисельно пенятся берега,
Там ладьи плывут в молоке.
Моя жизнь прекрасному отдана,
Не отдам и часть ее Сатане.

Мне перо гусиное и чернил,
И бумаги лист, чтоб писать...
Я вам столько россыпей сочинил,
Звал потрогать их, посчитать.

Но напрасна боль моя – суета.
И звучит то реквием, то хорал.
Люди гибнут радостно за металл –
Значит...
я Ему проиграл.


Строфы века
К выходу антологии русской
и мировой поэзии 20 века

“Строфы Века” – натюрморт из роз‚
Молнией расстрелянных в грозу…

Уносясь с потоком чьих-то грёз‚
Снова я гранит стихов грызу.

Шелестят метафоры дождём‚
Наполняя таинства сосуд,
И сверкают брызги идиом
Там, где их читатели не ждут.

Но терплю сравненья‚ не ропщу‚
Усмиряю пересохший рот‚
Колдовские истины ищу‚
Раскрывая незнакомый код.

Крадучись сквозь мысли‚ словно тать‚
Я блуждаю в лабиринте снов…

И в свою заветную тетрадь
Заношу ещё десяток слов.


Творчество

Роза алая застыла на ладони‚
Зацепив шипом за боль руки;
Понесли безудержные кони
Страсть поэта
к омуту реки‚
Где ни переправы‚ и ни брода‚
Где слова значенья не сулят…

Высекали ритмы из породы
Резвые копыта жеребят.

Тщетность мук и терпкость наслаждений
Он познал – рифмующий творец‚
Спрятав груз терзаний и сомнений
В свой заветный черновой ларец.

Но однажды‚ вдруг сорвав одежды
С лиры целомудренной своей‚
Обнажил он тайные надежды‚
Боль ночей и несусветность дней.

И‚ достигнув полного блаженства‚
Дописал строфы последний слог‚
По дороге к Музе Совершенства‚
На излёте прожитых тревог.


Стихотворчество

За каждою строкой
Расхристанные мысли
И пульса перебой
В такт познаванью жизни.

Щербатые слова
Царапают по сердцу:
Как ты была права,
Захлопнув детства дверцу.

Воспоминаний боль
Сквозь воспаленье суток,
Идёт последний бой,
В агонии рассудок.

Подкатит к горлу ком
Несбывшихся желаний.
Я возвращаюсь в дом,
Где память ждёт свиданий,
Где вдохновенья зов
Приходит по субботам...

Но стих уже готов –
Я славно поработал.


Черновики

Стол чист, архив не перегружен
Хранением исписанных листков...
Не оставляю я черновиков –
Моим потомкам этот хлам не нужен.

Компьютерные светятся экраны
Мерцающими строками стихов,
И нет привычных творческих следов –
Свидетелей терзаний и изъянов.

У горстки милых наболевших слов
Стоит поэт, творенья тайну спрятав...
Прочтите лучше то, что напечатал –
Не оставляю я черновиков.


ФИЛОСОФСКАЯ ЛИРИКА

Как всё перемешалось в человеке

Как всё перемешалось в человеке:
Добро и зло, любовь и равнодушье,
И широко раскрытые глаза,
И наглухо задраенные уши,
Свободы радость, нищеты удушье,
Ухмылка, ярость, тихая слеза,
Открытые для поцелуя губы,
И таинство произнесённой лжи,
Дыхание сквозь стиснутые зубы,
Глубины и поверхностность души,
Завистливость и мудрые сомненья,
Умение прожить за чей-то счёт,
Порыв убить на грани сожаленья,
Самоотверженность, изгнания почёт,
Алканье славы, утешенье злобой,
Лесть вязкая на службе у врага,
Стремление к слиянию с природой,
Насилие, коварство, доброта,
Глумление над теми, кто не мы,
Над всем, что недоступно без борьбы,
Желание успеха и утех,
Рыдание, молчание и смех.

Как всё перемешалось в человеке –
Навеки ...


Путь в философию

Мне для собственной воли не выдалось дня,
Надоело бывать, где не ценят меня.
Всем обязан, ни разу не взявши взаймы,
Я в долгу у друзей, у родных, у жены.

Вечно занят, как будто мне нечего есть,
Я мечтаю без спешки за книги засесть,
Отпустите грехи обязательств – оков -
Завалю вас томами хороших стихов.

Поворотов судьбы изучая следы,
Одолею озноб ожиданья беды,
Отрешусь от соблазна взглянуть на итог,
Сбросив истины боль на измученный лоб.

На излёте дороги – протяжной, прямой,
Возвращаясь из жизни далёкой домой,
Встречу мудрость, с которой судить о житье
Я смогу, балансируя на острие;
И философом стану незаметно для всех...

И Омара Хайяма мне приснится успех.


Диалектика

Спортсмен бежит быстрее, чем когда-то,
и музыканту - в прошлом равных нет,
и кажется мне очень языкатым
родившийся после меня поэт.

Стремительно взлется по спирали,
потомки слышат микроголоса:
вас, внуков, ждут немыслимые дали,
но космос начинался с колеса.


Картина
Маме посвящаю

Старый холст на теневой стене,
Нерожденному уже был близок мне.
Много лет бесхитростный пейзаж
Украшал наш немудрёный антураж.

Театр действий судьбами вершил,
Холст им декорацией служил,
А спектакль взволнованно звучал
И свидетеля в углу не замечал.

Тяжелела рама над гвоздем,
Будто намокала под дождем,
И тускнели переливы дней
Бурной биографии моей.

Снится мне, ушедшему, пейзаж –
Речка, чьи-то кони, дикий пляж,
Паутина тонких кракелюр,*
Лампы свет и желтый абажур.


* Кракелюры — трещины, появляющиеся со временем
на картинах, написанных маслом


Весь этот мир - как на ладони

Паранормален мир суровый,
И мы, на мистику ворча,
Реинкарнаций жаждем новых,
Гадаем тайно по ночам,
Осмысливаем, что неясно,
Не веря, но надеясь: вдруг!?
Теряем время понапрасну –
Гаданья лгут, смущая дух.

Что там сокрыто за вратами?
Как намагниченные мы...
Планеты гонятся за нами
В тиши космической волны,
И нет спасенья от погони,
Под лунным светом – суета…

Весь этот мир - как на ладони.
…жаль, что не видно ни черта.


Эзотерическое

Кто на закате отпущенных лет
Мне пролонгирует старый билет?
Кто напитает меня эликсиром,
Чтобы, мудрее расходуя силы,
В магию тела, как кокон, укутан,
Снова пройти мне знакомым маршрутом?

Чью-то энергию чувствую рядом,
Свежесть живительного водопада,
Пульс, наполняющий жизни струю, –
То, что продлит собой песню мою.


Дискобол

Мне дискоболом стать необходимо,
Чтобы метнуть небесное светило,
Крадущее у солнца свет ночной,
В галактику иную...
Что со мной?!
Я с детства ненавижу этот диск –
Бездушный, бледный...
В нём презренье, риск
Для нас, живущих под холодным взглядом...

Ползёт, как тень, и постоянно рядом.
Своими фазами сдвигает нас с ума,
Нет ясности – одни полутона,
И царствует недобрая ведунья,
Несчастья посылая в полнолунье.

Не для любви Бог создал это диво –
Достаньте мне Луну...
И я, счастливый,
Дотронувшись губами до распятья,
Избавлю вас от лунного проклятья...


Вращение

Жизнь – словно шар‚
что вниз неосторожно
Бежит стремглав‚ успехами пыля‚
События неся по бездорожью
К последней‚ нижней точке бытия.

Шар катится‚ неизлечимо ранен
Рассчитанной инерцией беды,
И розы алые цепляются шипами
За гладь стекла‚ податливость воды.

Шар катится‚ и таинство участья
Тревожит неизбежно каждый дом‚
Перемешав в избытке сладострастья
Осколки лет и судеб бурелом.

И в мареве‚ подвластные вращенью‚
Несёмся мы по Млечному Пути‚
Не требуя последнего прощенья‚
Не ведая того, что впереди.


Конспект беседы с Александром Мирзаяном

Тема первая: эмбрион за 270 дней проходит все стадии эволюции, таким образом покрывая временное расстояние, равное тысячелетиям.
Новый, не присущий какой-либо этнической группе людей ген за сравнительно короткий исторический промежуток времени становится достоянием всей этой группы.
Человеческий эмбрион, начиная с ранних стадий развития, слышит звуки, исходящие снаружи, и, таким образом, ещё находясь в утробе матери, уже постигает окружающий его мир, причём, со скоростью, соответствующей скорости протекания собственного времени.

Тема вторая: Язык создаёт нацию. Поэт, ведомый рифмой, зачастую предвосхищает умозаключения философов.
Государство строят Самодержец и Певец.

Рождение Интеллекта

За чуткой перепонкой живота,
войдя через заветные врата,
уютно разместилось Семя.

Таясь до срока в сумерках пролога,
Оно, одобренное Богом,
несёт к развязке Собственное Время,
которое с завидным постоянством
по искривлённому объятием пространству
мчит за грядущим
по пятам веков,
приравненных ко дням
извне.

Знакомый почтальон
разносит ген по рекам поколений,
И эмбрион
в тисках мгновений
музыки и слова,
как пыльцу,
любовно собирает по крупицам
свой интеллект,
чтобы потом, к концу
немого заточенья, насладиться,
как вином, нектаром знаний…

И, умножаясь новыми друзьями,
опять разумным семенем пролиться
за чуткой перепонкой живота.

Рождение Державы

Глагол и нота – ночи напролёт
рождается грядущего основа;
Настанет день,
когда поэт споёт,
строкой ведомый.
Дерзновенно слово...

Ведут историю по рытвинам веков
размер и интонация стихов.

Язык
великой пьесы многоактной
определит понятием абстрактным
пророчество – плод неустанных дум;

Столетие спустя оно придёт на ум
философам как истины венец:
Держава – это Самодержец и Певец.


Две строки Саади

Прочёл я жизнь длиною в две строки
На дальнем берегу в прохладе вязов.

Движения полны, как две реки,
Сверкали строки россыпью алмазов,

Восточной вязью переплетены,
Метафорами влажными увиты ...

Русалок тени, нежны и бледны,
Меж скал ныряли, как метеориты.

Всего лишь две строки мне подарил
Ума насмешливого тлеющий огарок.

Седой орёл над вязами парил
И всматривался в игрища русалок.


Дорога
«Дорогам нельзя научить,
их можно только пройти».
Из философии Дзен

Пройди меня – дорога попросила, –
Усталый путник, ты поймёшь потом,
Какое счастье и какая сила
Пройти меня и возвратиться в дом,

И озарённым мудростью скитанья,
Ради чего под солнцем стоит жить,
Любить меня до полного слиянья,
Постигнув то, чему не научить.


На каждое горе…

На каждое горе есть большее горе...
Но надо держаться за нить,
Наплакавшись вволю, принять свою долю
И губы в улыбку сложить.

С судьбою не споря – на то Божья воля
Рассветом плеснуть на закат –
Испей своё море, пройди своё поле...
Поля есть длиннее стократ.


Мозг Homo
По Рону Хаббарду

Я нити мыслей в косу заплету –
Тугую фантастическую плеть.
В руках она, готовая взлететь,
Вальсирует в тантрическом* бреду.

Обрушит неизбежно свой удар
Направленной инерции бросок
И, превратившись в чей-нибудь кошмар,
Оставит след или уйдёт в песок.

Хитросплетенье прожитых инграмм**
Упрятано за ширмой парадигм...***

Возможно ли освободить сей храм,
Избавив мозг невольника от стигм,****
И, переправившись в реальность через гать,*****
Счастливым стать?


* Тантризм – Направление в буддизме и индуизме, проповедующее
совершенствование человека на основе приобщения к тайному знанию
** Инграмма – образ-картинка, оставленная в подсознании какой-либо травмой.
*** Парадигма – пример, образец, исходная модель
**** Стигмы – Кровавые язвы, струпья
***** Гать – настил для прохода через болото


Для тех, кто умеет...

Для тех, кто умеет летать,
В вольере кромешная скука.

Для тех, кто умеет страдать,
Романс – это пища для слуха.

Для тех, кто умеет грешить,
Обман – это ложь во спасенье.

Для тех, кто умеет дарить,
Все дни, словно даты рожденья.

Для тех, кто умеет ценить,
Друзья не бывают спесивы.

Для тех, кто умеет любить,
Все женщины очень красивы.



Пушкин

I Feci quod potui, faciant
meliora potentes*

Я - гения российского потомок.
Мой скромен дар, и голос мой негромок.
Пожар поэзии горит в груди моей,
Знакомые рождаются сюжеты,
И образы забытых давних дней‚
Привычным ямбом будучи согреты,
Витают в зодиаке “Близнeцов”.**

Их бег веков неумолимо множит.
Душа Поэта их воспеть не может,
Покуда не найдёт‚ в конце концов‚
Себе приюта.
Муза растревожит,
Помедлив торопливых двести лет,
Оставленный в снегу кровавый след;
Вздохнёт опять привычно и свежо
Поэзии российской божество,

Обворожит восторженностью станса,
Где рифма восхитительно легка,
Восходами наивного румянца
Смущения,
забытого слегка,
Элегии пленительной строкой,
Записанной задумчивой рукой...

В обличье новом явится поэт
И сочинит ликующий сонет.


* Я сделал то, что мог;
кто может, пусть сделает лучше (лат)
** Автор так же, как и А.С.Пушкин,
родился под знаком “Близнецов”


II Non omnis moriar*

Нет, весь не умер я!
Душа в заветной лире
Пережила мой прах и снова обрела
Частицу, ощутимую в эфире,
С надёжною опорой для пера;

Порывистость, характер мой неровный,
Отвага эпиграмм и острый шарж ...
Поэзии служитель благородный,
Готовлю в путь свой старый экипаж.

Пройдя короткий путь во имя чести,
Покинул этот мир без чувства мести,
И, одолжив у вечности минут,
Я, обмакнув стило, вернулся снова
В стихию осени, к родной науке слова,
Воспеть земли заброшенный уют.


III Fama semper vivat**

Когда-то царствовал на матушке-Руси
Великий Пётр.
Премного воевал
И жил при нём в довольстве и чести
Арап - Абрам Петрович Ганнибал.

Царём воспитан,
в генеральском званье
Скончался эфиоп на склоне лет,
Но блеск его изящных эполет
И воина сурового призванье
Не унаследовал похожий на него
Чернявый правнук.***

Новое перо,
Что росчерком немыслимых побед
Смутило пленников глагола прошлых лет,
Вдруг зазвучало чудом тонких рифм,
За пульсом слога потянулся ритм,
И стал курчавый истовый брюнет
России гением.
И до исхода лет
Истории заветная пора
Живёт во славу русского пера.

* Весь я не умру (лат)
** Слава живёт всегда (лат)
*** А.П. Ганнибал был прадедом поэта



IV Nihil est in intellectu, quod
non fuerit prius in sensu*

Арины Родионовны сказанья
С младенчества он помнил наизусть.
И старенькая пушкинская няня,
Поэзии не ведавшая суть,

Лелеяла преданья старины,
И видел мальчуган цветные сны:
Попа, его работника Балду,
Царевну-Лебедь со звездой во лбу,

Людмилу, что похитил Черномор,
И рыбки человечий разговор,
Гвидона-князя с белкою волшебной,
Хрустальный гроб со спящею царевной,

И даже золотого петушка,
Что вынул старый евнух из мешка.


* Нет ничего в уме, чего бы не было
раньше в ощущениях (лат)


V Non scholae, sed vitae discimus*

Умом на страже благородной цели
Сам Государь российский повелел
Собрать плеяду отроков в Лицее
И обучать веденью важных дел‚
Лелеять их под Царскосельским небом
Вдали от люда, пагубных страстей,
Под оком просвещённейших мужей
Воспитывать Отчизне на потребу
И завершить задуманный проект
В коротких шесть неповторимых лет.

Среди аллей,
Задумчивой тиши дубов,
Под сенью влажных веток,
Идиллии причудливых беседок
И у прудов, где чаще ни души,
Где девушка, разбившая кувшин,
И яркой зеленью осыпаны поляны,
Прозрачен воздух, мысли полупьяны,
Дворец Екатерининский стоял;

Соединённый трёхпролётной аркой,
Лицей к нему изящно примыкал,
Светилась колоннада цепью яркой.
Здесь дух побед российских пребывал.

Античные богини Парфенона‚
Венера, Муза, спящая Юнона,
А между беломраморных колонн
Ажурной галереи Камерона –
Сократ, Тиберий, гордый Цицерон –
Вся мудрость мира и величье трона.

В прудах синело утреннее небо,
Шёл мелкий дождик на закате дня;
Занятия и службы до обеда,
Вечерняя застольная беседа,
Мундиры синие – лицейская семья.

В библиотеке – робкие шептанья,
Торжественный настрой профессоров,
Необходимость острая познанья,
История народов, дух призванья
И переплёты читаных томов,
Философов значительных пример:
Вольтер, Руссо, Вергилий и Гомер.

Мальчишек игры в лабиринтах зданий
И на полянах шумная возня ...
В тринадцать лет прилив воспоминаний
Обременял их мало.
Но заря
пожарищ
над Москвой вставала,
И шли полки, кирасами горя...
Под лязг лафетов с крепостного вала,
Под запах обгоревшего металла
Взрослели юноши, тот век благодаря,
С героями своими заодно
Сердцами пережив Бородино.

Незабываемые Пущин, Кюхельбекер,
Бестужев-Рюмин, Дельвиг, Муравьёв ...
Стремился жадный вольнодумный ветер
К сокровищам распахнутых умов,
И юношам, взошедшим на Парнас,
Ночами грезился России славный час.

Был среди них младой служитель муз,
Поэт от Бога, звавшийся “француз”.
Очаровательный, стремительный и резкий,
Порывистый, как ветер лютых зим,
Любил он женщин. Сам упрямый, дерзкий ...
Его бранил Жуковский, Карамзин.

Державин ему лиру передал,
Лицей окончен.
Грянул жизни бал.

* Mы учимся не для школы, а для жизни (лат)


VI Homo sum, humani ninil
a me alientum puto*

Французских просветителей идеи
Витали мыслью дерзкою по миру,
А Пушкин, ещё будучи в Лицее,
Уже писал “Руслана и Людмилу”-
Поэму образов, коварства, наставлений,
Любви прекрасной, сердца откровений...

Двору, салонам, дамам полусвета -
Друзьям минутных слабостей поэта,
Открылась истина, что состоялся гений
Среди балов, театров, впечатлений,
Признания бесчисленных грехов,
Обид и ссор, и писем, и стихов,
Что не поглотит гордого эстета
Река забвения, зовущаяся Лета.

Эмоций нераскрытый фолиант,
Страстей поклонник, дерзкий дуэлянт,
Он душу Петербурга постигал...

И следовал за балом новый бал.


* Я - человек, ничто человеческое мне не чуждо (лат)


VII Omnia praeclara rara*

В гранит закован Петербург...
Мосты, истерзанные влагой,
Проспектов строгость,
златоглавых
Соборов непреклонный дух.

На глыбе – всадник именитый
Взирает со своих высот
На Летний Сад, дождём омытый,
На невский запоздалый лёд,
На пасмурный парад фантомов
На крышах зданий‚ во фронтонах,
На важный вид колонн Ростральных,
Творенья зодчих гениальных;

Атланты Северной Пальмиры –
Верхушки шпилей –
держат вес,
Подобных царственной порфире
Зарёй окрашенных небес.

Бледны задумчивые лица...
Неповторимая столица.

* Всё прекрасное редко (лат)


VIII Juncta juvant*

Наш баловень поэзии печальный
Страстями жил.
Уже и берег дальний
Был дымкою столичных фонарей
Окутан.
Зарево идей
Сильней пылало.
Всё смелей и резче
Он остроумием опасным в залах блещет
И, вольнодумством модным увлечён,
Дуэль ведёт и с властью, и с царём.

Союзы тайные, восторженные речи
И с Чаадаевым бесчисленные встречи;
Достойная дворянская забава -
Игра в отмену крепостного права.

Монархия, республика, свобода
И счастье угнетённого народа,
Аристократов мысль – убить царя,
Кровавая декабрьская заря...

А ветер воет над Невою злее...
Бестужев, Кюхельбекер, Трубецкой,
Полковник Пестель, либерал Рылеев
Готовят план невыполнимый свой.

Поэт наш, от столицы отлучённый,
Михайловскою ссылкой награждённый,
Не смог примкнуть в своём раденье штатском
К восстанью декабристов на Сенатской.

Узнал он позже, брат семьи опальной,
Об акте заключительном, финальном.

Остался шрам на камне, на мундирах,
В казарменных конюшнях, на квартирах,
В истории российского дворянства,
В душе поэта, в судьбах государства.

* Единодушие помогает (лат)


IX Littera scripta manet*

Друзей своих любить не мудрено:
Вся жизнь проходит с ними торопливо:
Во встречах и прощаниях счастливых
Взрослеем, старимся с друзьями заодно.

А лира именитого поэта
Слетала с кончика пера потоком света,
Играли красками необычайных тем
Полотна ненаписанных поэм.

Влюбляясь в каждую хорошенькую даму,
Пропитанный гармонией и драмой,
Он, небом избранный, творил на радость всем,
Чтоб в сладких песнях передать потомкам
Историю российской славы громкой;
И в Болдино – немытой стороне,
Забытом захолустье в центре мира,
Слагал предания о гордой старине,
Воспел Петра – жестокого кумира;
“Онегина”, зачав ещё на юге,
Дописывал под вой осенней вьюги.

Деревни покосившийся пейзаж
Пропитан был поэзией печальной,
Перо скрипело, таял карандаш –
Работал по ночам поэт опальный;

Объятый тишиной и слогом новым,
Склонялся над Борисом Годуновым,
Вёл разговор с тенями не спеша
О Моцарте, об Анджело, Сальери...

Мерцали свечи, до утра горели,
Волнуясь и растроганно дрожа.

И вдохновением его жила душа.

* Написанное остаётся (лат)


X Omnia ars imitatio est natural*

Был Летний Сад прохладой напоён;
Кленовые аллеи нежно рдели,
И листья падали в холодный водоём,
Где отражённого румянца гроздья зрели,
И лебеди, как в зеркало, глядели.

Ограды кружевной легка душа;
Аврора, Немезида и Помона
Стояли, в белом мраморе дыша,
Повержена Петром была Горгона;**

Амур лежал. Над шалуном, радея,
Склонилась грациозная Психея;
Над статуями женщин молодых
Тончайший запах аллегорий веял;

Разлёты струй фонтанов озорных
Резвились свежестью искристых брызг шальных...

А в домике Петра застыл покой
Торжественной минуты роковой.
Судьба уже отправилась в дорогу,
Готовя миру поворот крутой.

Поэт в саду скрывал свою тревогу.


* Всякое искусство есть подражание природе
** Пётр I изображён в образе Персея,
победившего медузу Горгону


XI Excidat illa dies!*

На Чёрной речке снег лежал махровый,
Шинель и шуба брошены на снег;
У Комендантской дачи – бор сосновый,
Стволы берёз белели на просвет.

И торопились оба секунданта
Отмерить десять вдавленных шагов,
И пулею француза-иммигранта
Неумолимый рок уж был готов
Пронзить поэта чувственное тело,
Что никогда не надевало риз,
И завершить трагедией умело
Натальи Николаевны каприз.

Когда молва для каверзы готова,
Развязка удивительно близка...
Как камень из пращи‚ взлетело слово
И опустилось прямо у виска.

Душа освободилась от предела,
Молчанием почтив жестокий мир...

Лишь хмурая свеча во тьме горела.
Поэт ушёл.
Продолжил жизнь кумир!


* Да погибнет тот день! (лат)


XII Ars longa, vita brevis*

На холмике, зовущемся Парнасом,**
Умолкли птицы, стало тихо разом.
Сосна седая помнит двести лет,
Как приходил к её стволу поэт.

Он не был счастлив в этом мире прозы
И каждодневной мерзости людской.
Прекрасные порывы, словно розы,
Хранят недолго тонкий запах свой.

Перо остыло,
чудное мгновенье,
Как облако на небе, разошлось...

Необоримой волей провиденья
Тревожат музы наше поколенье,
И тянется рука к изгибам лиры...

Вернитесь, павшие кумиры!


* Искусство вечно, жизнь коротка (лат)
** В селе Берново Тверской области, где любил
бывать А.С.Пушкин, есть холм, прозванный
Парнасом


Возвращение блудного сына

I. Отец

Мой сын, когда ты уходил к чужим порогам,
Где находил ты кров вдали от дома,
Зачем тебя, бунтующего, Бог
Отправил в путь дождливый?
Разве мог
Ты знать заранее, что будет впереди?
От денег, власти, славы и любви
Ты отказался.
И в груди моей
Остался след суровый давних дней.

Я вижу рубище и рваные сандалии,
В порезах руки и петлю на талии
И голову обритую твою...
Но ты вернулся, я благодарю
Всевышнего, что вижу сына вновь
Хоть перед смертью...
Молодеет кровь
От дум всечасных, что закрыть глаза
Мне сможет младший сын...
Опять слеза
При мысли о лишениях и боли
Мне застилает свет.
Подобной доли
Мы оба не заслуживали, сын –
Скитался ты вдали, я жил один...
Но, вижу, сохранил ты свой кинжал,
А, значит, до бесчестья не упал –
Изгой, бродяга, помнил, чей ты сын,
Я большего от жизни не просил.

Униженный, колени преклонив,
И голову на грудь мне опустив,
Ты слёз не льёшь, мой уважая сан,
Свой красный плащ тебе с прощением отдам,
Пусть видят все вокруг, какой ценой
Оплачена дорога в дом родной.

В разлуке понял, кто друзья твои? –
Ответь мне, сын, пока мы vis-à-vis…

И сын, пришедший к горькому концу,
Был как Исус, вернувшийся к Отцу.


II. Сын

Прости, отец, я глупым был юнцом,
Когда с гордынею своею не смирился,
И, разорвав семейное кольцо,
Я в путь, дотоль неведомый, пустился.
Беспутный сын, все правила поправ,
Как молодое дерево, ранимый,
Я злого гения неукротимый нрав
Направил против вас, так мной любимых.

Пройдя все муки ада на земле,
Переродился, выжил и не сгинул,
Распутство, праздность вы простите мне...
Твою и брата осознав обиду,
Я снисхожденья от него не жду.
Лишь ты, мой друг, старик подслеповатый,
Готов помиловать и позабыть вражду,
А он, я чувствую, презрением объятый,
Смириться не захочет с тем, что вновь
Я в доме нашем поселюсь отныне,
Что возвратилась прежняя любовь
К тебе, не позабывшему о сыне.
Приём радушный твой не по душе
Ему, ревнивому, разгневанному брату...

Благослови сынов на рубеже –
Мы оба пред тобою виноваты.



Даная

I. Саския

Аристократка молодая,*
Была я счастлива – Рембрандт
Писал восторженно Данаю,
Оттачивая свой талант,
И красота его палитры,
Убранство ложа и шелка,
И радость ангела, в улыбке
Взирающего с потолка,
И скромность моего наряда,
И дождь заветный, золотой
Являли Господа награду,
Но был коротким праздник мой…

II. Секрет художника

Влюблённый в Саскию Рембрандт писал Данаю,
Прикрыв от взглядов вожделенных стан любви.
Амур улыбчивый, к ней небо призывая,
Уж Громовержца** плод благословил.
Среди роскошного убранства медной башни,
Данае, заточенной там однажды
В мечтах о сыне – баловне небес,
Пролился золотом желанным дерзкий Зевс...
Пленённый ангельским её лицом,
Приник к Данае Бог и стал отцом.

Но Саскии недолго длился век,
И вот уже Гертье,*** коварна, лжива,
Велит писать мифический портрет
С неё, позируя игриво.

Ещё одну Данаю дарит миру,
Заканчивая новую картину
Поверх готовой, мастер светотени.
Творец, маэстро, живописи гений
Изобразил Гертье намеренно нагою,
В призывном жесте с поднятой рукою.
Но ни дождя из золотых монет,
Ни радости в картине больше нет...

Рыдает связанный амур на фоне ткани,
Другую женщину, пронзенную желаньем,
Он лицезрит отныне -
Вот сюжет...
Но почему тревожит красный цвет?


* Саския – жена Рембрандта, умершая от чахотки в
тридцатилетнем возрасте
** От любовной связи с Зевсом Даная родила Персея
*** Гертье – служанка Рембрандта, с которой он
некоторое время сожительствовал


Душа Героя
Алексею Стилю, живописцу и скульптору

Пролог
Расписавшему Храм

Сквозь витражи раскалённый закат расплескался в аккорде.
Не умещается миг вдохновения в мощной ротонде.
Купол прогнулся, намеренно взорванный дерзостью века,
Рвётся наружу, Богами завещанный, Дух Человека.

Славен герой на дорических фризах в объятиях тени.
Новые краски ложатся на фрески иных поколений.
И кракелюры напомнят потомкам о подвиге духа.
Восторжествуют фантастика света и кисти наука.


I. Пробуждение

Корпускулы извне
потоком льются в центр Вселенной,
где бодрствует пророчество,
покоясь на колоннах времени.
Сознания заветный уголёк вдруг вспыхнул,
разгораясь постепенно.
Младенца сон в уютной колыбели
нарушен суть несущими явленьями.

Он, младенец,
Творца величие ещё не сознавая,
явившемуся миру удивлён,
скользит глазами, полными смятения,
по вычурам необъяснимого видения.

Как широко раскрыты его глаза
неясным чувством рая.
Исходит благодать со всех сторон!
А что она такое – благодать?
Она какая?
Звучит мелодия.
Лишь миг тому всем управляла тьма;
Всё это – сон:
Луна в своём величье,
И этот свет! – дивит своим наличьем –
и сквозь – парят, как два герба,
Герой и тень его – Судьба.


II. Видение

Над визуальным абрисом планеты
витают незнакомые сюжеты.
На циферблате жизни – карнавал.
Судьба являет женское начало,
чьё лоно ждёт Героя величаво
у рубежа,
где чувства правят бал,
где путь от целомудрия юнца
лежит через долину долгой муки
сквозь пляску времени, которой нет конца...

Там интуиция тождественна науке.

И в страхе за иллюзию веков
орлица с настороженностью меткой
парит в экстазе, вырвавшись из клетки,
взмывая по спирали облаков.

Там Жизнь бросает вызов старику,
что Мудрость Знаний олицетворяет,
утрачены иллюзии...
Ему,
что Веры чудодейственной алкает,
ночами снятся грозные химеры,
прорвавшиеся вдруг из барисферы.


III. Искушение

В день, когда сонмы планет соберутся в созвездии Рыбы,
Пусть индивидуум внешнему миру объявит свой выбор.
Перст неизбежно в толпе равнодушных отыщет Героя
И обратит, соблазнившихся яствами, в стадо свиное.

Нет, не дано покорившимся славу снискать Одиссея,
Им не подняться до подвига духа, во страхе робея,
Легче, как все, без борьбы, без особых трудов и лишений
Ленно следить немигающим глазом за ходом свершений.
Праздным, обманчивым счастьем наполнятся сытые жизни,
Это Судом им простится. Когда? После горестной тризны.
К личному выбору будет готов только дерзостный гений,
Рядом с которым Судьба держит меч в ожиданье решений.

Непредсказуем исход неизбежно-жестокого боя,
Ангел с Олимпа проводит напутственным словом Героя,
Верность Идее доказана может быть праведным Действом,
Подвигом ратным в сражении Воина с жалким плебейством.


IV. Битва

Уже Герой на поле битвы,
Уже молитвы прочтены,
Все краски яростной палитры
На холст земной нанесены.
И статус-кво уже недолго
Веленьем обветшалым долга
Противиться сумеет боем
Герою - он искусный воин.

Задавшись целью наивысшей,
Он разрешит конфликт зависший.
За собственную веру, правду
Сравнится мужеством на равных
В единоборстве с грозной силой –
Драконом с головой змеиной.
От давних лет, от материнства,
Явившись с Господом на свет,
Необъяснимое Единство
Того, что Да, всего, что Нет,
Под взором яростным, орлиным
Переплелось в клубке едином.

Был труден беспощадный бой.
Но вот в последний миг кровавый,
Взмахнув безжалостной рукой,
Взял верх над Гидрою Герой,
Повергнув торс змеиноглавый.

И пали грозные темницы,
Над ними закружили птицы,
Пролилось с радостью вино
И Древо Знаний расцвело.
Судьба сумела повернуть
Историю на новый путь.
И снизошло благодаренье
Божественному Провиденью.


V. Торжество

Величье Духа, возвышенье
и наивысшее соединение
двух признаков природы, двух начал...

Триумф Героя в схватке означал
победу Принципов над долгой властью Тьмы
в процессе нескончаемой борьбы.

Был симбиоз заложен изначально,
и к Славе он Героя не случайно
привёл, где Света торжество
и крыльев дерзновенных волшебство.

В бессмертье отправляется Герой
в объятье вечном с собственной Судьбой.


VI. Эпилог
Святой Грааль

Грааль...
Он – философский камень
и основные принципы наук.
Святой Грааль многообразен
и завершает полный круг.
Круг от начала жизни до конца.
Сама Душа в нём и святое Имя.
В нём Истина,
на коей мир стоит,
Сверкая гранями
слепящими своими.
Найдётся ли младенец
иль старик,
Чтобы из Чаши этой
причаститься,
Гармонию объять,
не усомниться
В прозрении,
с надеждой глядя вдаль?

Для каждого он свой,
Святой Грааль.


Похищение Европы
Дьявол начинается с пены гнева на губах у ангела
Григорий Померанц

I. Европа

Дочь финикийского царя
(ей дал отец Европа имя)
Была прекрасна, как заря,
и златокудра, как богиня.
Она гуляла по лугам,
цветы срывая безмятежно,
Среди лазоревых лагун
под тихий всплеск волны прибрежной.

Палящий зной и суета,
гортанность городского шума
Ей надоели... И она
о милом Принце думу думать
Пришла сюда... О, если б вдруг
судьба ей подарила милость…
И слышен сердца лёгкий стук –
Европа, кажется, влюбилась.

В мечтах её летели дни,
ей птицы щебетали песни,
Как будто ведали они,
что гимн слагали о невесте,
Чья неземная красота
воспета будет Тицианом...
Младая девственница та
ещё не ведала обмана.

Жила свободная от пут
дарительница жизни новой,
Готовая беречь уют
в счастливый день и в час суровый,
Хранить для алтаря любви
с его божественным причалом
Все добродетели свои
как жрица женского начала.


II. Похищение

Природа неясной тревогой в лицо её дышит,
И вот к финикийскому пляжу всё ближе и ближе
От края священной, омытой слезами земли,
Белее песка и едва различимый в дали
К ней движется бык – и Европа, к животным добра,
Глядит без опаски. Смиренно склонивши рога,
Бык ближе подходит, вальяжно ей машет хвостом
И выглядит мирным, совсем незлобивым Тельцом.

Красавица гладит широкую спину быка
И нежно щекочет покрытые шерстью бока,
Целует его золотые с изгибом рога,
Любовно склонившись к упругому телу врага.

Бык лижет ей руку, ложится у ног, а потом
Ей вкрадчиво шепчет: «Давай покатаю верхом».
И юная дева без страха садится на круп,
А бык вдруг вскочил, бык неистовым сделался вдруг,
Глаза его кровью сверкнули, движеньем одним
Он кинулся к водам лазурным, поплыл, как дельфин.
Бедняжка успела вцепиться в крутые рога,
О помощи тщетно взывает и дышит едва.

Блестят, как алмазы, тяжёлые капли воды,
Страданья Европы заведомо предрешены –
Сам Зевс-громовержец, а вовсе не ласковый бык,
Скрывал от неё до поры свой воинственный лик.

Похищена Богом, царевна пощады не ждёт,
Вода потемнела, зверь к берегу быстро плывет,
И вот уж насильник к желанному телу приник,
Но Принцу не слышен любимой неистовый крик...

***
Над старой Европой – частицею материка,
Завис полумесяц, рогами пронзая века,
Померкли столицы, мечетей восточная вязь
Вокруг куполов, колоколен, крестов обвилась.

К каким берегам уплываешь ты, мать и жена?
Европу опять похищают – легенда жива.


СОНЕТЫ

Семантический анализ слова «СОНЕТ»
Моя жена имеет утончённый вкус к стихотворчеству, и я с этим «несчастьем» ничего не могу поделать. Когда однажды, наскоро состряпав очередное произведение, я показал его Соне (так зовут мою лучшую половину), оно ей не понравилось и СОНЯ сказала: НЕТ! Это и побудило меня наречь моё стихотворение «СОНЕТ». В нём очень кстати оказалось всего четырнадцать строк.

Классический сонет, безусловно, писался пяти или шестистопным ямбом. Однако, в современных литературных источниках это правило, как, впрочем, и ряд других, опускается, носит рекомендательный характер, либо ограничено замечаниями типа:
«… русский сонет довольно редко придерживается классических схем».Процитирую Игоря Бурдонова: «В конечном счёте, традиция существует для того, чтобы её осваивать, а, освоив, – нарушить, и тем самым, – продолжить. Как любили говорить китайцы: «Он освоил стили своих предшественников и на склоне лет решился создать свой неповторимый стиль». При основном удельном весе ямбических форм в коллекции сонетов, написанных мною, используется и хорей, и амфибрахий, и дактиль. Более того, венок сонетов написан анапестом.


Глаза

Эти глаза неспокойны, как море.
Вижу в них сумерки, отблески горя.
Часто ловлю я своё отражение
В радужной фата-моргане смятения.

Эти глаза... В них солёные воды
Гасят пожары ненастной погоды,
А если тучи не застят простора,
Дарят смиренную ласковость взора.

Я не смельчак и не витязь отважный,
Но утонуть я мечтал не однажды
В кротких, как всплеск, чародеях движения,
В окнах, зашторенных для сновидения.

В бездну глухую гляжусь безответно,
И седина моя меньше заметна...


Сиреневый дым
Мадригал венка сонетов

Паровозный гудок, как прощальное эхо
Отходящей в нирвану любви.
Был перрон, удалявшийся медленной вехой –
Наш последний глоток визави.

Дождевая слеза на созвездьях сирени
Уносила лиловый секрет,
Что откроются памяти ветхие двери
В эту встречу сквозь множество лет.

Проскользнув по фортуны неровному краю,
Мы бездумно расстались в тот день...
Стрелок бег, светофоры во мглу улетают,
Чёрный шлейф над толпой деревень.

Терпкий чай, сигарета впотьмах,
Запах гари и соль на губах.


Настроение

Меланхолик, уставившись в мир
Завершённой навек пасторали,
Наблюдает туманный эфир
И лугов незабвенные дали.

День уходит, прохладен и сир,
В беспроглядность вечерней вуали,
И молитвой закончен клавир,
Что завещан ночному роялю.

Ожиданье любви настоящей...
И во сне из берёзовой чащи
К нему ночью приходит пастушка.

И слышна невеселая песня
О забытой в деревне невесте,
О слезе, увлажнившей подушку.


Сонет о современном мире

Весь мир кипит, агонией террора
Пропитан шлейф проклятых новостей,
Мы, как в гипнозе, новых ждём вестей
С экранов нашей утренней Авроры.

В адреналине пагубных страстей
Барахтается стая борзописцев,
А элитарный клан эквилибристов,
За власть не дрогнет наломать костей.

Привычным ставший комплексный обед:
Победы, курс, перечисленье бед
С десертом в виде будущих терактов,
Грозящих горем затопить наш дом...

Народы поглощают пойло фактов,
А мы, поэты, творчеством живём.


Сонет на память

Не считал я утраченных женщин,
Сколько их пронеслось чередой...
Вам, прелестным, сонет мой завещан,
Благодарный поклон мой земной.

За любовь или просто за щедрость,
За стихи, что читал наизусть,
За улыбку, слезу, за неверность,
Добродетель, отраду и грусть.

Извиняя капризы природы, –
Угадать бы, где явь, а где сон –
Чту страстями побитые годы,
Не припомнив ни лиц, ни имен.

Вниз по Лете, волною играя,
Моя память событья сплавляет.


Ода белоснежному Пегасу*
Попытка безупречного сонета**

Я лошади сонет свой посвящаю –
Когда сразил Горгону доблестный Персей,
Конь белокрылый, гривою играя,
Предстал глазам отца – Владыки всех морей.

Он, молнии и громы доставляя
С Парнаса на Олимп, самих ветров быстрей,
Служил главе богов, и Зевс в начале мая
Метал армады стрел в животных и людей.

Копытом дерзким топнув как-то раз,
Любимец муз в горе пробил источник,
Вода в котором девственно чиста...

Хранит то чудо ревностный Пегас
И вдохновенья влагою проточной
Кропит поэтов пылкие уста.


* Пегас – сын Посейдона и медузы Горгоны, которой Персей отрубил голову и из плоти которой и родился Пегас.
** Сонет (мифологема, итальянская форма) состоит из двух катренов (abab, abab) и двух терцеров (cde, cde), позволяющих выполнить условие 154 слогов, необходимое для идеального сонета. Написано
пятистопными и шестистопным ямбом с чередованием мужской и женской рифмы, причём открывается женской рифмой и заканчивается мужской в последней строчке.
В катренах использована сквозная пара рифм, в них на один слог больше, чем в терцерах. Каждая строфа заканчивается точкой, ни одно из слов не повторяется. Выполнено условие: завязка, развитие, кульминация, развязка. Последние две строки являют собой замок сонета.


Конец литературы
Они появились в эпоху, которой не нужны,
которая не читает.
Валерий Сердюченко

Листки стихов ходили по рукам,
Их тайно и восторженно читали,
И в белый, рифмой вымощенный храм
По записи достойных допускали.
Поэт был исполином, слыл мессией...
Под ветром слов, от боли трепеща,
Светила послепушкинской России
Зажжённая поэзии свеча.
Творец от Бога – выше человека,
Эмоции ума дарил стихам…

Но миновала в спешке четверть века,
И вот стою я, подпирая храм
Уже пустой, как паперть в день забвенья,
С талантом, скомканным в кармане заточенья.

P.S.
…листки стихов ходили по рукам...


Неоконченный сонет

Играют жизнь в обшарпанном театре
под бутафорским шиком задников и люстр,
где зритель не фиксирует в азарте
помятость декораций, ложность чувств.

Для тех, кто на бродвеях и монмартрах
фортуною допущен в мир искусств,
репризы продолжаются в антрактах,
с загримированных соскальзывая уст.

И каждый выход, новою судьбою
оплачивая автора каприз,
актёр опять становится героем.

Слеза из-за кулис под крики «бис»,
а что не в свете рампы – то пустое...


Янтарная женщина

Ты светишься, прозрачна и легка,
Напоена нектаром благородства.
Есть у спирали жизни три витка -
Рождением один из них зовётся.

Последний, третий, - подведёт итог.
Блестит второй, как сталь при лунном свете.
В крутых извивах пройденных дорог
Мне подарил тебя попутный ветер.

Сидим одни, обнявшись, в поздний час -
Живой портрет в посеребренной раме -
Избытка чувств волна ласкает нас
И льёт покой свечи янтарной пламя.

К твоим глазам, зелёным, как трава,
Идет наряд – моей любви слова.


Собираясь в Петербург

Растворилось в пролетевших днях
Наше доморощенное детство.
Странствует в неведомых краях
Молодости шумное наследство.

Еле слышны сквозь туман времён
Оживленных праздников аккорды...
И остались мы с тобой вдвоём,
Внуки‚ память и морщин фиорды,

Думы о покинутых местах,
Привкус ностальгии на устах.

Эту связь нарушит только смерть‚
Но она пожалует не скоро.
Впереди – событий круговерть
И дорога... в наш любимый город.


ПЕСНИ

Музыка шагов

Мы шептали молитвы горящим свечам,
Отдавая всю радость коротким ночам,
Не стесняясь поэзии слов обнажённых
И касания рук, безраздельно влюблённых.

Без фальшивых рулад и глубоких длиннот
Мы читали с листа философию нот,
В унисон два мажорных аккорда звучали,
Пряча тайную боль диссонансов печали.

Припев:
Шелестел, как страницами книг, листопад,
Твой наивный вопрос – мой ответ невпопад,
Когда вместе брели вдоль ажурных оград
И оплакивал осень простуженный сад.

Не заметив по юности скрытой беды,
Камертоном не выверив точность судьбы,
Просмотрели, что тень отчужденья росла,
И струна порвалась без причины, без зла.

По инерции свой продолжая полёт,
Звуки скрипки волнуют и флейта поёт,
Но уже ни признаний, ни счастья, ни слов,
И растаяла музыка наших шагов.

Припев


Игрок

Бьют куранты по памяти прошлой,
Выше ставок мой разум тревожный,
Пусть рулетка шальная кружится,
Счастье там, куда шарик ложится.

Неудачи меня не остудят,
Ведь красивые женщины любят
Игроков, что рискнуть не боятся,
Счастье там, куда кости ложатся.

Припев:
А в пыли придорожной – с чьих-то плеч аксельбанты,
Был мой прадед-картежник отставным адъютантом,
Всё, что раньше любили, перешло в ностальгию,
Обещали кареты возвратиться в Россию,
Но кареты забыли возвратиться в Россию.

Глаз стремительных вызов не прячу –
Пусть Фортуна пошлёт мне удачу,
Честь дворянская в сердце стучится,
Счастье там, куда карта ложится.

Бьют куранты, скрипя осторожно,
Скоро утро – победа возможна,
Ну а если несчастью случиться –
Счастье там, куда пуля ложится.

Припев:


Эполеты

Исписались поэты, изругались супруги,
Застревали кареты в перепуганной вьюге.
Фаэтоны несчастья средь измученной пыли ...
И ни доли участья, только память, кем были.

Припев:
Эполеты, эполеты, эполеты,
Эполеты‚ милые чудачества,
Эполеты, эполеты,
Сколько в вас изящества.

Кто корнет, кто поручик, испитой подполковник...
Чемоданы без ручек, с вензелями половник.
Исступлённо метались по враждебной чужбине
И в поту просыпались в непонятном Харбине.

Припев

А в Париже и Риме в сумасшедшей кадрили
Молодые графини на панель выходили.
Чья-то жуткая шутка: вместо жизни, – гитара,
Прошлых лет институтка – нынче фея из бара.

Припев


Renovation
Песня к кинофильму “The Gun”

I’d like to hold your soul,
My arms will touch it softly,
Your love confession I’ll hear,
Words that were twisted with grief,
And secrecy of your dreams,
That never followed through.

Refrain:
I will fight all your dreadful fears,
And the music of tears,
New-planted seeds,
Your very needs
Let me hold in my arms (3 times)

You drowned your emotions
In tides of loving ocean,
Your soul will certainly heal,
Your heart will merely feel
My thoughts, devoted to you
With love, my cherished love..

Refrain:
I will fight all your dreadful fears,
And the music of tears,
New-planted seeds,
Your very needs,
Let me hold in my arms (3 times)

Let me hold in my arms
Forever…


ИРОНИЧЕСКАЯ ПОЭЗИЯ

А.С. Пушкину

Родись я, скажем, раньше на сто лет,
Сегодня быть мне тоже знаменитым:
В библиотеках вывешен портрет,
А в тридцать семь, наверно, быть убитым.

Но посмеялась надо мной судьба –
Не в моде умирающие стансы,
Поэзии подведена черта,
И не читают, не поют романсы.

У юной современности в чести
Талант иной, иные наслажденья,
А мне свой груз заказано нести
Приметной датой своего рожденья.*

От наважденья некуда сбежать,
Преследует меня нещадный разум,
И рифм несчетных праведная рать
На место падших заступает разом.

Июнь шестого – правда, Близнецы?!..
Но Ты велик, а я живу мечтою,
И если мне не суждены дворцы,
Довольствуюсь квартирою пустою.

* 6 июня 1939


Встреча

Вот встретились – толкуем то, да это:
Подагра, и давленье, и успех,
И надвигающейся старости приметы,
И общий друг, ушедший раньше всех.

Жена поблекла, сам давно не ястреб.
Нам медицина продлевает честь.
Мы осторожны в выпивке и яствах,
А у соседа горничная есть ...

И в отпуск не пойдёшь – забит регламент,
Всё реже встречи с близкими людьми,
И ноет там, где жёг когда-то пламень,
И бляшками холестерин в крови.

Хотелось бы в Европу съездить вместе,
Тряхнуть и стариной, и кошельком,
И вспомнить нашей молодости песни,
А к горлу подступает горький ком.

Несправедливо, но, увы, не ново,
Всё так и будет тлеть и догорать...
И вместо заключительного слова
Позволь, мой друг, хоть раз тебя обнять.


Запой

Ни рубли, ни святотатство,
Ни извечное коварство
Моего не тронут дома
И меня с бутылкой рома.

Испросив Христа прощенья,
Буду пить до пробужденья,
До забвения причин,
Почему я пью один.

Я уйду и дверь закрою,
И с улыбкою незлою
Огляну толпу людей
В мягком мареве теней.

И душа моя больная,
Где-то в сумерках витая
И покоем дорожа,
Переселится в ежа.

Стану круглым и колючим
И сомненьями не мучим
В лес уйду и стану жить...

Рому надо бы долить...


Акростих о верности
В верности есть немного лени, немного страха,
немного расчёта, немного усталости, немного
пассивности, а иногда даже немного верности.
Этьен Рей

Прости, что не ленив и не пассивен,
Расчёта отродясь не ведал мук.
О, как я был до глупости активен,
Срубив без страха всем известный сук.
Ты не страдай, что ведал я путан,
И вновь прости...
Хотя бы, за талант.


И всего-то?
(житейская сказка - быль)
... это и понятно: вы видите, я беременна...
... мы прожили вместе уже столько лет...

Мой суженый, отец моих детей –
Заботливый и ласковый мужчина.
Чуть припозднившись после встречи с Ней,
Оправдывался вескою причиной.

Я верила решительно всему,
И наша жизнь текла без лишних трений.
Он мой кумир, мой друг и потому
Вне ревности и пошлых подозрений.

Но суть любви немыслимо сложна,
И дни летят, и тело, знаем, бренно.
А жизнь вокруг соблазнами полна,
Которые настигнут непременно.

Я знаю, что проблема не во мне,
А в том, пардон, как созданы мужчины:
Они не любят стрессов в голове
И возле шва, где сходятся штанины.

И вот в один из заурядных дней
Звоночек в дверь застиг меня за стиркой,
И дама, где-то возраста детей,
Возникла с очень мягкою улыбкой:
«Вы знаете, где муж Ваш был вчера?
Подумайте, и Вы тотчас поймёте...
Со мною он проводит вечера,
Когда сидит подолгу «на работе».

Вдруг холодом в лицо дохнул июль:
Он нужен ей, девица ждёт скандала,
Но я, раскрыв лежащий ридикюль,
Бесстрастно, но напористо сказала:
Мужчины так порочны и легки,
Их манит, что глупее и моложе...
Я уплачу за все его грехи,
Он сколько Вам, мадам, остался должен?


Брошь

Среди игривых угольков
Каскадов трепетных шелков
Свидетель нежного объятья,
Я гордым украшеньем платья,
Как луч разбуженного утра,
Переливаюсь перламутром.

Играю света огоньками
При каждом вздохе божества
И отражаюсь зеркалами
По всем законам естества.

На самом крае декольте
Вздымаюсь в чувственном порыве,
Как всадник молодой в седле,
Любовь завидев на обрыве.

За переливами муара
Растёт волнение в груди...

А на меня глядит тиара,
Глаза не в силах отвести.


Живём, пока живём...

Суд государственный, третейский
Грехам назначат меру‚
Осудят за эпикурейство‚
Свою навяжут веру.

Людские слабости, пороки
Расставив по ранжиру‚
Ликуют судьи и пророки‚
Цензура топчет лиру.

Не им судить, не нам сдаваться,
На всё есть Божья воля.
Нам здесь не вечно оставаться
На ветреном приколе.

Пока влекут мужские нужды,
Платить мы будем цену.

…брюнетки созданы для дружбы,
блондинки – для измены.


Ироническоe

Ах… ты мила, как наши кошки,
И безупречна, словно лань…
И я люблю тебя немножко –
Ты на меня, красавца, глянь:
Горящий взгляд, почти что молод,
Слегка небритый, озорной,
Мне всё равно, что жар, что холод –
Неприхотливый я такой...

А ты – добра, стихи читаешь
И критикуешь без конца...
Ещё тебя я обожаю
За выражение лица,
Когда, пардон, на стройных ножках
Ты, равновесие держа,
Бежишь по жизненной дорожке
От возбуждения дрожа.

Вот никогда ты не умела
Держаться ровно на бревне
И нахлобучить тапок левый,
На правой прыгая ноге...

Прерву развитие сюжета,
К чему корить – любовь же зла...
Я смог простить тебя за это,
Прости и ты меня, козла.


Ложь

Ложь не к лицу мужчине средних лет.
Его седины сделали мудрее,
Очаг семейный греет всё теплее,
И хочется домой, где ждёт обед.

Не бесится в крови тестостерон,
И где-нибудь болит, хотя не часто,
И решены проблемы жизни частной,
Покой души желанный обретён.

Но вдруг, ах это злое – вдруг,
На службу, где корпели два еврея,
Взята зачем-то молодая фея –
Владелица красивых ног и рук.

Ей в связь вступить, как выпить чашку сока.
Особа любит пожилых мужчин,
Естественно, её срамной почин
Разбудит то, что спит не так глубоко...

Измена не сегодня родилась,
Любимая жена, семья, достаток,
Не остановят резвости остаток
И любопытства временную страсть.

И вот уже в разгаре адюльтер,
А чувства, остры как на поле битвы,
Диктуют сердцу бешеные ритмы,
Сорвавшиеся с места и в карьер.

И, как в порнографическом кино,
Бушуют страсти в каждом вздохе, взгляде...
Вы не судите строго, Бога ради,
Безумие, что было так давно.

Догадка, озарившая жену,
Вопрос, как будто заданный не к месту,
И ложь святая выше Эвереста,
И сага, не пошедшая ко дну.

Воспринимать не надобно всерьёз
Мужские шалости на склоне лет суровых,
Ничто не ново под Луной, не ново,
А жизни путь – один большой курьёз.


По Фрейду

Мы все одной породы дети,
Попавшие к природе в сети,
Но вот, признаться, малый таз –
То, что приводит нас в экстаз.

Идут красотки вдоль бульвара,
И каждой требуется пара.
Одна, другая то и дело
Под взгляд подставят своё тело.

Нога длиною поражает
И что над ней не раздражает,
А дольки увлажнённых губ
И стоика с ума сведут.

И пульс пронзительным ударом
Звенит, как струны у гитары,
Когда волнительная грудь
Зовёт тебя в далёкий путь.

Забывшись, не соображаешь
И вглубь видения ныряешь,
Как вдруг жена... – ну да‚ жена,
Окликнет, чуть напряжена.

А ведь подумать, так нормально,
Что изменяем мы ментально,
Храня, как знамя на посту,
Своих “регалий” чистоту.


Дать взаймы

Когда ты одолжил пятак,
Его судьба тебя не тронет:
За ним не пустишься в погоню,
Не стукнешь в грудь себя: Дурак!

Когда ты «тыщу» одолжил,
Ты просто спятил - не иначе,
Себя заложником назначил
И что случилось - заслужил.

А потому, подумай раз,
Затем второй, за ними третий ...
Дай мне взаймы – ничто на свете
Тогда уж не разлучит нас.


Аллитерация

У меня было жёсткое детство –
Я веду себя резко и дерзко…
Никуда мне от детства не деться
И от памяти не отогреться.

Мне на рану насыпали перца,
Приоткрыли запретную дверцу‚
И заметили у иноверца
Измождённое нежностью сердце.

Водопой или Республиканцы «Слоны»
против Демократов «Ослов»

Ослик с поклажей в полуденный зной
Горной тропинкой тащился домой.
Озеро встало ему на пути –
Ослик решил его вброд перейти.

Рыбки на солнце сверкают, играют;
Вот и Форель не спеша проплывает,
Нежно виляя прозрачным хвостом…
Как не заплакать, родившись Ослом?!

Всю свою жизнь делал трудное дело:
Мышцы устали, душа изболелась,
Ласки хотелось, воды ключевой…
Счастье, что есть на земле водопой.

Ослик по брюхо в прохладу вступил,
Чуть погрузился в податливый ил,
Ноги легонько расставил свои
И … возбудился от свежей струи.

В царстве озёрном не знали такого!!!
Клюнула рыбка без лишнего слова:
Пухлые губки ласкали умело
Слабое место у сильного тела.

Замер Осёл от подобной проказы…
Он про Ослиху не вспомнил ни разу!
Даже поклажи немыслимый вес,
Будто бы в сказке, мгновенно исчез.

Жирная Галка – коварная, злая,
Шашни в воде из гнезда наблюдая,
Стаду Слонов доложила об этом:

Рыбку Форель чуть не сжили со свету,
Ослику уши надрали – а жаль…

Кончилась басня – осталась мораль:
Если б не галки, в полуденный зной
Каждый осёл бы любил водопой…


Концепция Бога

Для муравьёв я свят и всемогущ,
непостижим, неясен, многозначен;
Слежу за ними сквозь завесу туч,
что сам же сигаретой обозначил.

Их муравейник приютил лесок –
заветная планета обитанья.
А я, шутя, в ладони взяв песок,
тайфуном смёл несчастные созданья.

Могу землетрясеньем разорить
их миллионный город, взявши палку,
потоп создать, вулканом опалить,
приехав в лес с друзьями на рыбалку.

А муравьи бегут – у них дела...
Двух придавил, как шаловливый школьник,
И сразу их наука поняла,
как грозен мой бермудский треугольник.

Могу, пальнув беспечно из ружья,
Обречь их утлый мир на Хиросиму,
И апокалипсис для них – всё тот же Я...
Как малые созданья уязвимы!

Философ я и аналогий друг,
и каверзная мысль меня тревожит,
что где-то в нам неведомом миру
живёт, следя за нами, грозный Боже.


Обед прозаика

Всё ещё роман не покорён -
В нём длинноты слюни распустили.
Погибают толпища имён
В мешанине глупости и стилей.
Мысль его живёт напряжена
И по мелководью хороводит.
Видно, не спроста ушла жена -
От добра немногие уходят.
Некому у скудного стола
Потакать немыслимому бреду‚
Высится надёжно, как скала,
Скукота, готовая к обеду.


Мемуары

Садик, песочница, дети,
Девочку в школе приметил,
Сдал сопромат по шпаргалке,
Чуть перепил на рыбалке,
Женщину чем-то расстроил,
Вновь помирился с женою,
Дети не слушали папу,
Год не платили зарплату,
Вспомнил про дальнего друга,
Встретился с бывшей супругой,
Влился в поток эмигрантов,
Стал ниже ростом и рангом,
Много освоил профессий,
Шел за десятком процессий,
Радость – приехали гости,
Зал, юбилейные тосты,
Дни стали явно короче,
Пенсия, старость и прочее...

Ночью терзают кошмары -
Вот и пишу мемуары.


Моему спаниелю
Дай, Джим, на счастье лапу мне...
С. Есенин

Ты рано, мой друг, начинаешь скулить,
Настырно пытаясь меня разбудить,
И тычешь в ладонь свой доверчивый нос...
Встаю и, одевшись, бреду на мороз
Из мягкой постели, от тёплой жены,
В тот час, кода веки ещё тяжелы,
Вдоль спящих оконцев, угрюмым двором...
И ты мне с любовью виляешь хвостом.

Под каждым кустом и у каждого пня
Твоя побывала собачья родня,
И, самозабвенно понюхав следы,
Ей там оставляешь приметы и ты,
А после бежим, кто быстрее, домой,
Туда, где тепло и где миска с едой.


Ревность

согласных поток
вдохновенье на марше
звоню на восток
только день у них старше
и слышится хрип
на краю телефона
какой-то старик
пробудился от звона
у лёгкой мембраны
скрипучие звуки
за ней окаянной
покоятся слухи
что ножка у стула
что дырка в наряде…
ты просто уснула
намаявшись за день
ленивая бренность
взывает к обиде
мохнатая ревность
ползёт в голом виде
на дне глухомырья
румяный от зноя
глотаю бессилье
и нет мне покоя


Деревенский сюжет
(грустная пародия)
Вот идёт Эфиопка –
как пантеры шаги...
А. Берлин

Вот идёт Украинка –
та и шо цэ такэ...
Две больших половинки
на усталой ноге,
Свет струится от ляжки
к тёмной ямке пупка
И с обветренной ряшки
к перепутью лобка.
Свежесть мятной капусты
от платка на плечах,
Не по-девичьи грустны
вишни в чёрных очах.
Позолоченный крестик
меж упругих грудей,
Глядь – и кофточка треснет,
коль вздохнёт посильней.
Величаво ступает
и тревожит народ
Мимо сучьего лая,
вдоль тесовых ворот.
Запах бора сосновый
и в ознобе гармонь,
От авоськи тяжёлой
покраснела ладонь.
Треплет ласковый ветер
пару мокрых кальсон,
А коса ниже бедер
вторит им в унисон.
Уж закат догорает,
в гопаке Млечный Путь.
Пьяный муж за сараем
лёг в навоз отдохнуть.


Эволюция случайностей

Долгий ряд случайностей во времени –
Вот и я.
Всегда в себе уверенный,
Непокорный, шумный, озорной...
И моих ошибок шлейф за мной.

Видимо-невидимые связи,
Словно монограмм тугие вязи,
Длинные, загадочные, плавные,
Опытом добытые и, главное,
В априори признанные тайными
Мило называем мы случайными.

Должен быть творец, подобный маме,
У случайностей в космической программе:
Слишком сложен созданный сюжет,
Чтобы даже в миллионы лет
Эволюция могла кусок металла
Превратить в часы, мечи, орала.

Тот творец, пускай он будет Богом,
С бородой и облечённый в тогу,
Планомерно, не впадая в крайность,
Нам готовит новую случайность.


Ода лени

Не поленюсь потомкам в назиданье
Восславить лень – то нежное дыханье,
Которое укачивает нас.
Его лелеем и клянём подчас.

Мы лени вопреки встаём с постели,
Когда нам все до жути надоели.
Когда нам всё обрыдло до чертей,
Себя бросаем снова в мир страстей.

Ты – униженье, радость и отрада,
Бред оправданий, искушенье ада,
Оскомина измученной души,
И тела боль, и мужества гроши.

Мы выковали пагубный критерий
И множеством труда друг друга мерим,
Несём своих мозолей торжество,
Забыв, что нашей плоти естество –
Не мир взрывать, а созерцать природу,
Отдавшись лени ...
Лень закончить Оду.


Переплетение стихий
Неистов и упрям, гори, огонь, гори...
Булат Окуджава

Нельзя огонь перебороть огнём,
Как воду осушить нельзя водою.
Умнее – пламя усмирять дождём,
А водоёмы осушать землёю.

Благоразумна круговерть стихий,
Здесь у Творца была своя программа –
Нам выживать во власти энтропий...
А остальное – так элементарно!

Зажжём плиту, согреем кипяток,
Польём цветы на клумбе у фасада,
Дадим камину воздуха глоток...
Гори, огонь, гори в стихах Булата.


И.Л.

Не рифмовать в своих стихах нехоженых дорог,
Писать о том, что пережил – таков был Ваш урок.
Вы, может, правы, может – нет...
У каждого свой путь,
Но Вы пытаетесь учить, себя дубася в грудь.
Не выдержав, скажу в ответ, Вам лично, тет-а-тет,
Что Вы несимпатичны мне, скандальный человек.


Портрет Известного

Он знатный был оригинал:
Остёр, охоч до эпиграмм,
И то, что дерзко их писал,
Предпочитая звонкий ямб,
Что список им пленённых дам
Составил целый фолиант,
И то, что был бунтарь и франт,
Бретёр, а проще – дуэлянт,
Ему прощали за Талант,

Которым покорил весь мир
Поэт, повеса и кумир.


Диета

Путь к сердцу мужчины лежит через желудок
Жорж Санд

Ожидания полон,
зазвонил телефон.
Нет нас вечером дома –
замолчи, пустозвон.
У жены не любовник,
у неё лишний вес,
Зарыдает половник,
что в кастрюлю залез.

Пусто в доме, уныло,
но диету держа,
И меня не кормила:
не читала Жорж Санд...

Кто кого перевесит?! –
Я такой озорной,
И живу целый месяц...
Уже с новой женой.


Художественные ценности

Повешу взгляд на вешалку –
И, как в театр, на выставку...
Там парадоксов бешенство‚
Изящных форм неистовство.

Скрипач на колоколенке,
Коровы взгляд рассеянный...
Плывут по небу домики,
А я стою растерянный.

Не вижу гениальности
Там, где другие охают.
Живу в другой тональности
И не в ладу с эпохою.

Уважу дар проникшихся
Искусства катаклизмами,
На выставку вместившихся,
Чтоб обменяться измами.

В угоду вкусам каверзным,
С претензией игривою,
Что подано для трапезы,
Хвалю и в хвост, и в гриву я.


Шляпка

Хотелось быть твоею шляпкой
Мне, неразумному юнцу,
Чтоб укротить тугую прядку,
Сбегающую по лицу.

Лаская профиль твой изящный,
Скрывать вуалью звездопад
Миндалевидных глаз горящих,
Фривольный пресекая взгляд.

Хотелось трепет усмирить
В игривом молодом прохожем
И среди прочих шляп парить
Твоею поступью, похожей
На ритм лирических стихов...

И ты плывёшь, моя любовь,
В страстях миров и в звуках станса,
Прикрыв полями жар румянца.


На постое по весне

Офицеров расквартировали...
Предстояло им по вечерам
Прыть свою сверять с размером талий
Мимо дефилирующих дам.

Упивались воины-герои
Предвкушеньем будущих побед,
Их, признаться, факт не беспокоил –
Замужем красотки или нет.

Дерзко, не скрывая интереса,
Взглядом раздевали догола
Этих скромниц юные повесы…
А у тех кружилась голова

От мундиров, проплывавших мимо,
(Страсть к лампасам, право, не дефект)
И они походкою игривой
Силились произвести эффект.

Воздух напоён был ароматом
Пьяных трав в той южной стороне,
У служивых, в смысле вам понятном,
Распускались руки по весне.

Ожили цикады в одночасье,
Пели птицы и сирень цвела…
Звёздными ночами в омут страсти
Окунались юные тела.

Девушки в своих мечтах о счастье
Видели себя в краю невест,
А мужчины наслаждались властью
Галифе и в них приватных мест.

Может, не один усатый воин
Сердцем, плотью, золотом погон
Был любви пожизненной достоин…

Но приказ – и снялся эскадрон.


С днём рождения

В кутерьме, умудрённым в житейских науках,
К нам тот возраст приходит, который не ждут.
Мы, отдав свою молодость детям и внукам,
Продолжаем счастливый нелёгкий маршрут.

Как мы стали умны, осторожны, противны!
Всё, что будет, предвидим уже наперёд.
А симптомы болезней настолько активны,
Что любой из нас сам от себя устаёт.

Вот на этой возвышенной, радостной ноте
Поднимаю свой полный боржоми бокал,
И на вечный и скучный вопрос: как живёте?
Уже всё я заранее вам рассказал.

Так давайте поздравим друг друга с рожденьем,
С днём нелёгким, когда мы явились на свет,
С днём прекрасным, которого ждём с нетерпеньем,
С милым праздником, лучше которого нет.


Аркадию Гуровичу
Вас Анной звать...
Ведь это так элементарно...
Рояля вскинутое веко...
А. Гурович

Представлю: ВЕТЕРАН ЛЮБВИ,
МЭТР СТРАСТИ и ПЕВЕЦ СОИТИЙ,
Вложивший в образы свои
Эротику ночных событий.

Уж, мягко выражаясь, проседь
Библейский профиль оснежила,
В поэзии колдует осень,
Но как свежи её чернила...

«Вас Анной звать» – и сердце тает –
«Ведь это так элементарно»...
И в строках образы витают,
Катрены наполняя шармом.

Рифмует он чужие страны,
Как будто был там автостопом,
Хоть колорит немного странен,
Когда он бродит по «европам».

Какой пассаж, какая песня:
«Рояля вскинутое веко» –-
Мы чествуем, собравшись вместе,
Поэта, Друга, Человека.


Части тела

Голова

Если встать на голову,
Чтоб мозги повисли,
Это очень здорово
Для полёта мысли.

Тяжелее олова
Мудрости нагрузка,
Если встать на голову
С водкой и закуской.

Живот

Я – эмбрион. В пещере живота
Округлая глухая теснота...
Неведомая жизнь уже вросла
В загадочный регламент дня и сна.

Губами ещё девственного рта
Целую я замшелые борта,
Глаза во тьме не видят ни черта...

Светла гостеприимность живота.

Руки

Сбитые по амплитуде кулачищи,
Повторяя пройденный маршрут,
Взад - вперёд размахивают хищно,
Меряют убожество минут.

Правоту решают в толковище
Гири наших маятников - рук...
Если обладатель оных ищет,
Как приятней провести досуг.

Спина

Ты ноготками мне щекочешь спину,
Плетёшь следов легчайших паутину,
Перебегаешь пальцами равнину
Рецепторов, глухих наполовину.

Иссякла чувств стремительных лавина,
От шеи до крестца лежит ложбина,
Где кроется неясная причина
Глубокого хронического сплина.

Грудь

Две красавицы - сестры,
Как холмы на фоне зноя.
Башенки сосков остры,
Пахнут мятною травою.

Но в игривости своей
Наш Творец слукавил малость:
Изобрёл он для детей,
Чтобы взрослым не скучалось,
Чудо утренней красы,
Жар ночного рукоблудья -
Две молочных железы,
Называемые грудью.

Ноги

Что бы мог придумать Бог
Вместо пары стройных ног?!

Я не верю в чудеса,
Но представим на мгновенье
Два огромных колеса,
Данных для передвиженья.

И, скрестив колёс круги,
В элегантной модной позе
Восседает vis-a-vis,
Словно бричка на Привозе,
Моя новая мадам.

Выше ног, колёс простите,
Водружён изящный стан
С головою Нифертити.

Я подъехать к ней готов
По интимному вопросу
И застать её врасплох
На трепещущих колёсах.

Разогнала мой мопед
Поступательная сила –
Я столкнул её в кювет...

... на ногах удобней было...

The Butt

Let’s discuss the rear end:
Full of life like Disneyland,
Monumental as a house,
As beloved as Santa Claus,
Useful, sexy and as well
Cheerful like a wedding bell;
Round, rosy, nice and gay -
So important every day.


Простыми словами
Я не люблю стихи о вечности...
М. Сигалова

Селёдка, табурет, носки,
Метла и мусор в уголочке,
По платью – жёлтые цветочки
И запах вяленой трески.

Умыться, причесать виски
И позвонить по телефону,
Зайти в контору к управдому,
Перечитать стихов листки.

И сколько в дом ни приноси,
Жене казаться будет мало...
А солнце вставало,
И я шептал ему «мерси».


У меня конфликт

У меня конфликт с чужим покоем,
С мыслью, осуждённой на простой,
У меня давно конфликт с женою,
А с недавних пор – с самим собой.

Я живу вразнос, самозабвенно,
Превышая собственный предел,
И друзей теряю постепенно,
Самоустранившихся от дел.

Им, своей активностью мешая‚
Не даю заслуженно вздремнуть
И адреналином раздражаю
Патиной покрывшуюся суть.

В океане турбулентной жизни
Скоростью плачу за каждый миг,
А из под винта задорно брызжет‚
Изогнувшись радугой, конфликт.


Старость

Жрут болезни, изводит усталость –
Подбирается мерзкая старость.
Нас о ней известили заранее –
Вот и движемся к ней на заклание...

Что мне радость красивого дома‚
Когда гложет меня глаукома?
Что мне сытое сладкое лето‚
При наличии‚ блин‚ диабета?

Но особенно нет мне спасенья
От высокого крови давления.
И изжога проклятая мучит‚
И суставы болят, где-то пучит.

Я мечтаю‚ болезни отбросив‚
Эпикуром прожить свою осень‚
Без запретов жены‚ эскулапов‚
Все анализы в задницу спрятав.


Поэту Абстракционисту

В оценке стоеросового бреда
Не помогает жизненное кредо,
Поскольку бред не терпит возражений
И искажает сущность отношений.

Не убеждай меня в необъяснимом,
Не выделяй нелепости курсивом,
Фонтанами из лексики красивой
Залей пожар души своей плаксивой.

Оставь свои сравненья - заморочки,
Не видишь сам, что ты дошёл до точки?!
Забудь, что ты однажды был поэтом.
Напьёмся и поставим крест на этом.


Памятник

Воздвиг я памятник вечнее меди прочной...
...нет, я не весь умру...
Гораций
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный...
...весь я не умру...
Г. Державин
Я памятник себе воздвиг нерукотворный...
...весь я не умру...
А. Пушкин

Я в свой черёд взойду на пьедестал
И памятником стану после смерти,
Надеясь не смутить мемориал
Иронией безумной круговерти.

Поэтов единит Пегаса зов.
Когда стихов армада за плечами,
Нерукотворный грезится ночами,
И маятник рифмует бег веков.

Благословен компьютерный экран,
С которого читают наши лица.
Полночных бдений виртуальный храм
Хранит надёжно каждую страницу.

Каким бы ни был способ бытия,
Но на излёте завтрашнего акта
Отыщут в хламе диво артефакта –
Мой стих, в котором: «...весь не умер я».


Я, но не Я

Я разный, чёрный, белый и зелёный...
Е. Евтушенко

Я кем хотите, не был,
но кем хотите, был,
Смешались быль и небыль
по воле Высших сил,
Я трусом был и смелым,
и фронт любил, и тыл,
И красным был, и белым,
и битым был, и бил.

Я жил при разной власти –
евреем, русаком,
Удача и напасти
ко мне стучались в дом,
В науках инженерных
и на крутой лыжне
Любил себя безмерно,
а уважал вдвойне.

С согласья и без спросу,
чем Боже одарил,
По женскому вопросу
немножечко дурил.
Был бедным и богатым
и был исчадьем зла,
Но в ангеле крылатом
моя душа жила.

Был хамом, кавалером,
боксёром, скрипачом,
Артистом, инженером,
почти зубным врачом,
Я даже стал поэтом,
и слог мой был хорош,
Но то, что мной воспето,
не сыщешь, не прочтёшь.

Не стар я и не молод,
не слаб и не силён,
То в жар меня, то в холод,
то глуп я, то умён,
И, не считаясь с риском
ни в жизни, ни в стихах,
Пишу их на английском
и русском языках.


ГОГОТУШКИ
оригинальный жанр

Писали мы на разную тематику
(Для тех, кому не лень читать),
Распахивая мысли и грамматику...
Нам время жить и время гоготать.

Оригинальный жанр, возникший из телефонных бесед
с моим неразлучным другом Виктором Сигаловым. Эти
беседы неизменно заканчивались на шутливой ноте –
«гоготанием» по какому-либо поводу.
Так родилась идея писать «гоготушки» –
произведения, в которых слово «гогот» или производное
от этого неудобоваримого слова по нашему обоюдному
согласию должно присутствовать в последней строке
каждого четверостишия.
...что трудно!


Размышления в ритме движущегося состава

Живем надрывно,
по стрессу на день,
Судьба бесстыдно
дни наши тратит,
Шипы и розы,
то жар, то холод,
Кому-то – слезы,
кому-то – гогот.

Кто мог – прорвался,
другим не нужно,
А тот зарвался,
забыв о дружбе,
Стучат колеса,
их жуткий грохот
Кому-то – слезы,
кому-то – гогот.

Кто деньги сделал,
кто заработал,
Кому есть дело –
свои заботы,
Шуршат обозы,
хлопОк не хлОпок,
Кому-то – слезы,
кому-то – гогот.

А время сжалось
еще плотнее
И к людям жалость
растет быстрее,
Кто принял позу,
кто выпил грога,
Кому-то – слезы,
кому-то – гогот.


Безнадёжная вера

Сменялись медленно эпохи –
Велик остался Пушкин,
И барда пламенные строки
Сложились в гоготушки.

Проснувшись рано поутру,
Нет, понял, весь я не умру,
Доколь в подлунном мире
Гогочется в сортире.

Дыра в общественной уборной –
Нам памятник нерукотворный,
И Бог, и Царь, и наш герой -
Весь мир гогочет над дырой,

Но дум высокое стремленье
Воздаст певцу за скорбный труд,
За край, богатый удобреньем,
За гоготушки там и тут.

В них наши имена прочтут
С благоговеньем, восхищеньем,
И сущий наш язык поймут
И погогочут с облегченьем,

И в миг прозрение придет:
Долой дуэли, дам, пирушки;
Воспрянет мой родной народ
Под зов грядущей гоготушки,

И протрезвится и поймет,
Почешет плешь и по лбу треснет...
Мой друг, немало лет пройдет,
А гоготушка не исчезнет,

Ей по заслугам воздадут
За откровенные признанья,
И вникнув в суть, и взяв на суд,
Поймут причину гоготатанья,

Протяжно, жалобно скуля,
Россия над дырой зависла,
То упираясь, то скользя,
То гогоча от оптимизма

И летописцам суть ясна,
Что мы, историю влача,
Всё верим, что взойдет она,
Отборным матом гогоча...

Никто не знает наперёд,
В который час, в который год
Россия вспрянет ото сна
И нагогочется сполна.


Сказание о Василисе

Разъехались кареты со гербами,
и вот Царевич с Василисой сами.
Задув свечу, тихонечко легла
и ждёт, горя, наследника она.
Ванюша подошёл неторопливо
и, обнажив невесте это диво,
Залез в постель – доволен, пьян и сыт
и, гоготнув, уже гляди – храпит.

Всю ночь невеста слезы льёт в подушку,
а поутру бежит скорее к дружке,
Та разъясняет: мол, не царско дело ...
и ты иди к постельничему смело.
И Василиса, злая, как собака,
бредёт к нему, а у того, однако,
То диво было толще спелой груши
и гоготало б, коль привесить уши.

Часов не наблюдая, Василиса
резвится, как на скачках кобылица,
С бесстыдством отдаёт младое тело
и знатно в этом деле преуспела.
Ну, девять месяцев, как водится, проходит,
она мальчонку к масленице родит,
Не больно на Иванушку похож,
зато гогочет, сам собой пригож ...

Растёт царевич новый в государстве
при маме, но в интригах и коварстве,
На поле брани дрянь клюют воробышки,
Иван, сложил там буйную головушку,
На Василисе царственный убор,
о ней с почтением ведётся разговор,
И, не имея над собой суда,
она с постельничим гогочет иногда.
................................
По праздникам гордые пушки палят,
дворовые девки всё ржут да шалят,
История катит своё колесо,
одним подменяя другое лицо,
А нам остаётся достойно, прилично
закончить свой сказ о деяньях столичных,
Дождаться с женою, чтоб солнышко село,
и с гоготом делать не царское дело.


Деревенские раздумья

Озёра, лес, вишнёвый сад,
И гуси на пруду
Без пользы, как-то невпопад
Гогочут по утру.

Все знают: гуси Рим спасли
И что-то вновь пророчат...
Я замахнулся: «Ну, пошли!!» –
Они сильней гогочут...

А, может, вправду толк от них,
Когда, как гоев* рота,
Не соблюдая дней святых,
Гогочат по субботам.


* гой – не еврей


Так было

Дробил барабан
колыбельную нам,
И солнце площадно
палило нещадно,
И кто-то из тех,
для кого лишь успех,
У траурной урны
гогочет безумный.

Рубили сплеча,
разрешенья ища,
Тащился обоз
непотраченных слез,
В небес синеве
плавал лед на Неве,
Грозой грохотал
гоготальный хорал.

У быстрого разума
доводы разные,
Горело в пыли
содержанье земли,
Черпали вонючую
жилу живучую,
И Богу досталось –
так нам гоготалось.

Пахали грехи
у морей, у реки,
Уже не простится
взрывная частица,
Природа устала
являть всё с начала,
И все, что осталось –
то гоготу малость.


Полет в Дали

Искусство гения Дали –
Часы текут, судьбу пророча,
А где-то там, из-под земли,
Химеры злобные гогочут.

Забытый всеми вернисаж,
Усы пронзительно зависли...
Какой стремительный пассаж
В набросках гогочАщей мысли.


Устаревшая традиция
(шутка)

Уж мех освежили пушистые ели,
А вот и цикады свой вальс отзвенели,
Родные мотивы – поля и луга,
Гогочут в стогах, вкусно пахнут хлеба.

А в латах победных Илья Муромец
Красивую гойку* ведёт под венец,
И в ужас повергнут родитель Абрам,
Не на смех друзьям, но на гогот врагам.

– Ты шлемом надумал, шлемазл** такой,
Навек породнится с мишнухой*** чужой?!,
Твой сын не изучит Талмуда до дыр,
А вырастит русский степной гоготыр ...

Природа притихла, зависла луна,
Как будто с Абрамом согласна она,
А в чаще лесной, среди зелени пряной,
Гогочет сова над семейною драмой.


* гойка (евр) – женщина не еврейской национальности
** шлемазл (евр) – растяпа
*** мишпуха (евр) – родня


Вояж в Нью-Йорк
по поводу биологического родства

Сижу в пустынной келье,
Летят по небу зданья,
Джаз бесится в коктейле
С подземки гоготаньем.

Без всякого изъяна
Дни превращая в будни,
Два чёрных у фонтана
Гогочут пополудни.

Я чудом не потерян,
До станции добравшись;
Мне приоткрыли двери,
В лицо разгоготавшись.

БиоЛогичен папа
У повзрослевшей девы,
Сбегает вниз по трапу
Негоготальной темы.

Забудем, не простивши,
Виток неумолимый,
С сомнением зависшим,
С гогочущею миной.

Витиевато сложен
Весь мир из прорицаний,
В природе невозможен
Альянс без гоготаний.

Чтоб подвести итоги,
Чтоб осудить нестрого,
Сошли на землю Боги
Погоготать немного.


Концепция

Накормите собаку
до того, как поесть в суете,
Подарите рубаху
до того, как дыра на локте,
И не ждите годами –
свой успех молодым передать,
Гогочите с друзьями,
пока есть еще с кем гоготать.


Скромность

Мне мой талант
от Бога дан,
И после двух
портвейна кружек
Могу зажечь
улыбки дам
Огнем
нежданных гоготушек.

Ну как
поэтом мне не быть?!
Люблю
жонглировать словами
И, мысли
накаляя нить,
Слегка
погоготать над вами.


ХОККУ
японская поэзия

в пустыне знойной
старинный замок замер,
мираж увидев

в камине жарко,
полено смолянисто
в минуту боли

под потолком, где
комар зудит надрывно,
уснуть пытаюсь

берёзы сочны,
а на траве зелёной
кузнечик замер

и снится сон мне:
компьютер на морозе
бушует мыслью

сквозь грохот грома
луч золота хлопочет,
и пахнет мятой

в пучине гнева
седая туча бредит
бесстыжим громом

страдает муха
в осенней передряге,
и мусор пахнет

у кабинета
стою, как изваянье,
а в окнах осень

там, где слиянье
двух поколений мысли,
звонок раздался

зима бушует,
заиндевело солнце,
а лампа греет

асфальта реки
бегут неторопливо,
и клёну грустно

на сыроежках
шальная плесень брызжет
пенициллином

монета чахнет
от сырости коварной –
земля сырая

унылы звуки
ручья в оковах зимних,
но близок праздник

на перепутье,
устав от жизни,
читаю книгу

дождём умыты,
блестя под ранним солнцем,
раздумья чисты

на книжной полке
страниц живые мысли
весной проснулись

мне одиноко,
но власть весны грядущей
волнует память

на фото в рамке
твой лик одушевленный
ласкает небо

лежу, проснувшись,
а мысли повторяют
ночную песню

приходит осень,
любовь не умирает,
прося прощенья

поля застыли,
в их жизни наступила
лишь перемена

покрыта снегом
машина у забора –
хозяин умер

потоком чистым,
как лунный свет неброским,
льется красота

лист опадая,
к ногам ложится нежно,
как будто любит

ямщик удалый
по лужам мчит карету...
но бал окончен

приходит почта,
счета за газ огромны:
зима лютует

как блики солнца,
от окон отражаясь,
зрачок тревожат!

сквозь тонкий воздух
цветы благоухают –
не бабье лето

в тени сосны
ждёт важных сообщений
почтовый ящик

в замёрзшем парке
воспоминаньем дышит
труба камина

а в свежей луже,
ведомый капитаном,
плывёт кораблик

крыльцо соседки...
подсолнух распустился
в мой день рожденья

гляжу с обрыва...
душа опять в полёте,
как было в двадцать

скользят пушинки
по засушенным стеблям –
плач увяданья

цветы завяли –
засохшие коготки
царапают глаз

инструктор йоги,
как изваянье свыше,
похож на лотос

под лампой старой
том Шопенгауэра...
на стёклах – капли

поэт проснулся
в зените своей славы...
к закату жизни

льётся хмурый дождь,
на сердце новый камень...
в этот раз легче

солнце пробилось,
озарив перспективы –
тени былого

весна за окном;
компьютер работает –
пишет сонеты

там, где природа
создаёт поэзию,
правка не нужна

утро Монмартра,
подметают тротуар –
как это пошло

на фоне неба
прогресса достиженье
выглядит жалким

птицы щебечут,
очень хотелось бы жить,
если б не ворон...

поздней осенью
читаю без лампады –
двадцать первый век

бреду в темноте –
солнце запаздывает...
уснуло, верно

в кресле дантиста
урок астрономии –
небо в алмазах

остановился,
споткнувшись об океан...
идти некуда

присев на стульчик,
вдруг женщина упала....
кто-нибудь толкнул!

в бухте печальной
бакланы приветствуют
медленный катер

на дне баркаса
старик под знойным небом
латает сети

полураздеты,
толкают нимфы лодку –
какая песня!

радуюсь небу;
кричат, воды касаясь,
чайки в заливе

дождика капли
бьют по подоконнику –
звук хронометра.

а в Японии
хокку пишется легко –
местный диалект

полнолуние,
привычная усталость
ласкает тело

травой запахло,
часы считают годы,
а мы стареем

сердце считает
ударные гласные –
весна стучится

ночь беспощадна –
полна глубоких мыслей,
в постели душно

Калифорния,
невостребованная
крокодилами

штат Аризона –
жара невыносима,
слагаю хокку

я каждодневно
жду у моря погоды,
наверно, спятил

рассвет приходит,
лучом коснувшись тела –
пора работать

в дремоту клонит,
в ночной полёт отправлю
шальные мысли

стучится в душу
созданное весною
настроение

была красива
земля в объятьях неги –
убили чудо

жена уснула,
дверь на балкон раскрыта –
дышится легко

ссорятся дети
на зелёной поляне –
о жизни спорят

девушки стройны,
солнечный день радует –
седина в ребро

нездоровится
и дышится труднее
на склоне жизни

в камине жарко,
там всполохи уснули,
а угли плачут


СТИХИ В ПРОЗЕ


Хочу творить поэзию

Стихи…

Язык метафор и аллегорий
превращает их в поэзию.

Поэзия – это праздник для тех‚
кому доступны глубины слова.

Хочу творить поэзию на холсте…
Чтобы буйство красок‚
выплеснутых в минуту
наивысшего озарения‚
поражало осязаемостью мазка.

Хочу творить поэзию на подмостках театра…
Чтобы каждое па‚
каждый исполненный пирует
ласкали струны человеческой души‚
а каскад движений
превращался в идею.

Хочу творить поэзию на нотном стане…
Чтобы‚ переливаясь
из тональности в тональность‚
стаккато слов
трансформировалось в легато мысли‚
заполняя пространство
музыкой написанного.

Хочу творить поэзию...


Мысль о дружбе

Кто сказал,
что с возрастом труднее находить друзей?

Встреча людей одного диапазона
создаёт атмосферу узнаваемости,
ощущения долгого знакомства, родства,
полного понимания и доверия.

Опыт прожитых лет, неоднократно нами переосмысленный,
со множеством схожих событий и переживаний
вызывает взаимное притяжение и желание продолжить
общение, начатое ещё до знакомства и выливающееся в непомерное удовольствие.

Кто сказал,
что с возрастом труднее находить друзей?


Случайность

Розовый самолёт,
феерически неправдоподобный,
убегал от заходящего солнца.

Обитатели Ойкумены,
любуясь неосознанной пассажирами красотой,
надеялись,
что крошечный вымпел
не устанет парить на фоне синего неба.

Но диво не могло быть вечным,
и огненный стайер
вскоре превратился в серенький крестик на холсте,
обрамлённом пяльцами горизонта.

Одинокий,
он продолжал свой путь
по выставке лучших работ Случайности.

А люди внутри ждали мягкой посадки.


Обгоревшая жизнь

Грозно-синее небо
сползает вниз по могучим стволам,
омывая всей скорбью своею
обгоревшую жизнь.

По опалённым ресницам леса,
по обугленным веткам
и равнодушным валунам
разлилась тень пламени.

Липкие подтёки боли
застыли на теле исполинов –
то варварский огонь
увековечил треск естества.

Струпья со шрамов беды,
обласканные милосердным ветром,
разносятся по окрестности,
оседая на зрачках памяти.

Монумент из стволов
покорёженными корнями
впивается в золу отечества,
а дерзкая трава уже проклюнулась...


«...В тот час, когда тревоги...»

«Остерегайтесь, граждане, луны,
Поэты, прекратите излиянья...» -
Вот, что читал я, будучи пяти
Лет отроду в солдатском лазарете
Под пульса стук в израненных телах,
Где непривычен был для молодых калек
Уход сестёр и чистый детский голос.

Я, став поэтом, вдруг переосмыслил
Значение провидческих стихов:
Уж полумесяца несообразный абрис
Втыкает свои острые рога
В фантасмагорию, обретшую реальность…

Остерегайтесь, граждане, луны,
Когда она освещена частично
И в первой своей четверти растёт,
Чтобы серпом скосить созревший колос
И светом мертвенным залить ослепший мир.

Беда, беда... Восставшею бедою
Саднит пространство бывшей тишины...
Проклятьем вдов, молитвой матерей,
Питающих иллюзию спасенья,
Заполнены вибрации рассудка.

И вот опять ко мне приходят строки
(Что с той поры я помню наизусть),
Которые не учат нынче дети:
«Остерегайтесь, граждане, луны...»


На пляже в Канкуне

...что-то меня беспокоит
в этих ненужных мне людях.

Так гипнотизирует электросварка,
на которую нельзя,
но тянет смотреть.

Безусловно не чувствуя своего
несоответствия месту и времени,
да, собственно, и не заботясь
о подобных тонкостях устройства мира,
они, шатаясь от выпитого с утра,
пытаются выйти к пляжу через любезно распахнутые,
но несколько «сконфуженные» автоматические двери...

Чуждые реверберации родного языка,
извержение крикливых ничтожных фраз.

Женщина с томиком Мандельштама в руках,
озадаченная услышанной терминологией,
растерянно смотрит поверх книги,
пытаясь вникнуть в смысл варварского наречия,
некогда великого и свободного.

И меня, давно покинувшего Россию,
что-то беспокоит...


Осколки Государства Российского

Я девушкой‚ невестой умерла…
И. Бунин
И жду: придёт ли мой конец?
А. Пушкин

«Очень Вас прошу: переведите Бунина
на английский…
Я музыку напишу и буду петь.
Тоненьким голосом.
Реквием.
Реквием петь буду:
Я девушкой‚ невестой умерла»…

Оголённые провода
Нервными голосами гудят...

«Гумилёвым умиляться стану‚
И спою
На расстрелянные в упор слова.
Со стонами‚ со всхлипами»…

Инерция слова‚
Генетическая память таланта.

Дышат строки переводов
Отрока из Нью-Йорка:
«Пушкина люблю…
Пушкин‚ Пушкин‚ Пушкин!!!
…придёт ли мой конец?» –
Гениально!
Откуда будешь‚ пастернак?
Что же не по-русски пишешь‚ сынок?!

Осколки Государства Российского…

Доживают век свой
Исполнители культуры великой.
Невостребованными мечутся по миру‚
Спасаясь от нищеты.
За остатками признания.

Сегодня петь для России?
Кто те песни услышит?

Некому уже…
Уморили слушателей‚
Созидателей уморили.
Защитников…

Сами.
Сами измотали гениальность свою‚
Обессилили великими разрушениями.
Мальчики‚ девочки‚ девочки‚ мальчики.
Воют от голодной боли
Наследники свершений‚
Бегут от прошлого‚ спасаясь от
грядущего…

Стебельки слабенькие.
Цепляются корешками
За чужие угодья.
Сколько их по миру “в людях” мыкается
цветаевых, ахматовых…?

Для прокорма и на глумление
На вселенскую панель
Бросили юность свою‚ своё будущее
Милые‚ несчастные, порочные мамы
Ещё не рождённых строителей‚
Творцов прогресса.
Будущего…

Что строить будем?
Исчезнувшую страну?
Не для себя – для мира исчезнувшую.

Кому нужна она теперь?
Кому интересна?
Раздражение вызывает
Размером своим,
Ничтожной сумятицей...

Должно ли скорбеть
Над убожеством?
Над истощёнными российскими недрами?
Над своей же историей поруганной?
Должно?!
Жаль? Жаль народ?

Каждую одну многомиллионную‚
Изнасилованную благими порывами вождей‚
Изуродованную родиной
Частицу жаль?
Или страну?…

А из кого она, огромная‚ состоит?
…ошибка…


Чувство ревности

Я бы не ревновал твоё тело,
Если бы ты умела отдаваться не любя.
Я бы не ревновал твою душу,
Если бы по наивности думал,
Что ты не сумеешь полюбить никого другого.

Прости – я не верю в абсолютную любовь
И потому ревную тебя,
Моля переменчивую судьбу
Не дать тебе шанса убедиться
В справедливости моего чувства.

Я бы не ревновал твоё тело...


Эссе на тему

Когда мужчина становится старше‚
Множатся в его мире
Женщины молодого поколения.
Тогда же‚ неизбежно‚ в музыке марша‚
Звучащей в его персональном эфире‚
Появляются нотки утомления.

В теме Человека Пожившего‚
Они вначале слышны опереточной капелью‚
Временно освежающей увядающую аорту‚
А затем всплесками реквиема‚
до поры едва слышного‚
Но крадущегося уверенной тенью
К своему завершающему аккорду.


Ссора

Битвы словесной стихла гроза...
Э. Асадов
Сколько чугунного яда влито...
А. Вознесенский

я строчки взрастил
на слезинках любимой –
горькие строчки


МИНИ-МАКСИМЫ

выберусь из нищеты! – и брюнетка пошла учиться, а блондинка – изучать конъюнктуру...
она была настолько умна, что её можно было безбоязненно назвать глупышкой...
недовольство окружающими возникает от неосознанного недовольства собой...
он ушёл, пережив тех, кто хотел почтить его похороны своим присутствием...
привычка, благодарность и уважение – три опоры повзрослевшей любви...
старый усталый будильник, хромая, кое-как поспевал за ходом времени...
любовь права‚ когда ей удаётся, не опрокинувшись, пройти по виражу...
сбежавшая жена может испортить твоё настроение на целый день...
состояние общественного языка есть показатель культуры нации...
когда глядишь в небо, достижения прогресса выглядят жалкими...
расист, он не любил всех прочих, а из своих – только родителей...
тесная кампания – это когда все знают про всех всё, что не следует...
отпуск – это когда к жене обращаешься чаще, чем к Интернету...
памятник мыслям, дошедшим до ума, но не дошедшим до бумаги...
известность – это способности, замешанные на скандальности...
к жене относись с благоговением, к остальным – с интересом...
что ни говори, а самый большой начальник – это привратник...
перевернув последнюю страницу жизни, читаем: Бессмертие...
активный педофил до приговора - пассивный педераст после...
гениальность – это талант, коронованный обстоятельствами...
за что его так? – он был таким добропорядочным муравьём...
многое познать, чтоб выжить, и выжить, чтоб затем познать...
песочные часы оплавились, но тараканов это не беспокоило...
потерянные мысли редко находят – никогда не возвращают...
мир несётся к финишной ленте – ещё секунда и он победит...
каждый несчастен по-своему в силу собственной реакции...
разум живет в постоянных поисках новых неприятностей...
сон, осторожный, как тать, спустился с высоты сознания...
сначала забывают, КАКИМ ты был, затем – что ты БЫЛ...
дверь тонким скрипом жаловалась ветру на постояльцев...
не променяю миг счастья на удовлетворённость жизнью...
события прошлого путешествуют по извилинам памяти...
творец запрещает помнить сны, в которых мы умираем...
когда плохо, стань философом – убережёт от инфаркта...
чтобы жить по-людски, нужны нечеловеческие усилия...
плед, подаренный старости, согревает и тело, и мысли...
готов был отдать жизнь за женщину, которой изменял...
и прожить её надо так, чтобы было и больно, и сладко...
так понравились похороны, что захотелось умереть...
стихи могут быть разными, поэзия – только хорошей...
дамы, как ступени лестниц, поддавались по одной...
по дороге жизни идём босиком: манка, горох, бобы...
жил с такой скоростью, что не успевал состариться...
серость каждодневности плетётся в хвосте у бытия...
стаккато слов трансформировалось в легато мысли...
мама заслужила, чтобы ты не был сукиным сыном...
вечер писал картину, которой любовались до утра...
там, где природа создаёт поэзию, правка не нужна...
человечество издревле плавает в чане с лапшёй...
жизнь бьёт нас друг о друга, как шары в бильярде...
для сувениров нет места, для жизни нет средств...
сужение сосудов головного мозга сузило бюджет...
белые пятна отношений окрасились откровением...
небосвод, проеденный молью, светился звёздами...
сквозь облачность занятости просвечивал отпуск...
старость подкрадывалась в течение всей минуты...
за удовольствие отдать бесплатно нечем платить...
прошлое, словно серебро, тускнеет со временем....
из всего, что кратковременно, выбираю счастье...
в интервалах между болезнями деньги радуют...
упряма тень – её не упросить оставить слежку...
мысль это программа, требующая реализации...
родившись, мы расстаёмся с детским местом...
создайте конфликт, и враги тут же отыщутся...
крокодиловы слезы комнатной температуры…
реинкарнируюсь весь без остатка – в себя же...
чтобы испытать боль, достаточно сострадать...
циклопическое виденье: далеко, но не объёмно...
какими словами опишу боязнь существования...
ветер гнал тележку семейного благополучия...
эмбрион, взрослеющий под Лунную Сонату…
лицо, подёрнутое печалью элитарной осени...
озарение есть наивысший результат усилия...
дорога, попавшая под многорядность колёс...
луна отражает наше несоответствие истине...
плач младенца заглушил грохот вселенной...
замедленная реакция света на атаку мысли...
вступать в полемику с пустым настоящим...
я строчки взрастил на слезинках любимой...
ночные мысли повторяли дневную песню...
совершенна природа, дарующая нам боль...
богом отмеченные люди умирают внезап...
не спрашивай, надо ли помочь – помогай…
к закату жизни проснулся в зените славы...
народ книги развёлся с народом бутылки...
стихи в диапазоне недостижимых частот...
перо – не штык, смерть от пера проходит...
обои на стене скрывали пулевое ранение...
в сравнении с вечностью беда ничтожна...
перст Судьбы неизбежно отыщет Героя...
чей-то бемоль – всегда чей-нибудь диез...
женат без оков супружеских обязательств...
ошибка деда больно ударила по внукам...
слепые дни – наш ключевой свидетель...
солнце покраснело от неблагодарности...
максимально невозможное количество...
скорость эмоций выше скорости жизни...
рычаг ржавел в ожидании точки опоры...
когда вода исчезнет, напьёмся слезами...
лень и зависть – подруги по несчастью...
а маленькое на расстоянии не видится...
в вине нет истины, но боль оно пьянит...
жизнь щёлкает годы, как счётчик цену...
богатым труднее составить завещание...
континенты опутаны паутиной связей...
вращать Мир против часовой стрелки...
эгоизм на грани конфликта с законом...
лучше быть счастливым, чем правым...
выставка лучших работ Случайности...
капризный телефон молчит о дружбе...
остепенился, став постным и тесным...
остановился, споткнувшись об океан...
прочесть жизнь длиною в две строки...
человек имеет право быть неправым...
мысль так тиха, а как стучит в висок...
сплавлять события по реке забвения...
доверить клавишам своё настроение...
какое небо девственное было до нас…
одним шабат, другим шабаш – судьба...
парадоксальный взгляд на парадокс...
словоблуд значителен и пространен...
тлеющий огарок насмешливого ума...
боль прочитанных сердцем страниц...
вдохновение, увековеченное пером...
умирая, не задерживайте движения...
прелюбодействовал, желая одарить...
метафорой задеть полёт мгновения...
умных людей много, мудрых мало...
точка зрения удалялась от истины...
оставить след пера на скалах века...
сердце на распутье, словно витязь...
убранство, не мешающее счастью...
коньки откинув, всё ещё скользит...
на каждое горе есть большее горе...
у каждого возраста своя скорость...
дыра, пробитая штыком события...
море беспокоилось поверхностно...
любовь прошла, как воскресенье...
пересилил озноб ожиданья беды...
безмозглые часы бегут по жизни...
единожды солгавши, остановись...
вычуры необъяснимого видения...
храм поэзии вымощен рифмами...
мягкий рай распущенных волос...
не дышите на меня – я за рулём...
светла гостеприимность живота...
театр умер от несыгранных пьес...
находиться в возрасте любимой...
бесы скачут по празднику души...
страна победившего идиотизма...
империя зла – полюбит и козла...
симфония беззвучного финала...
варварство – суть цивилизации...
мир – лишь отдых после драки...
шальная двуколка моей мысли...
душа замерла, словно на плахе...
ушедший мир забытых нравов...
друзья познаются в конфликте...
чувствами наполненная мысль...
запор в линии энергоснабжения…
не слыша дальше своего слова...
проехаться по ухабам истории...
усталый мозг мечтой беремен...
ржавеющий образ пережитого...
будущее утомляет ожиданием...
безумна небосвода декорация...
дух перешёптывается с телом...
у каждого лобика своя логика...
сокровища распахнутых умов...
аморально-моральный аспект...
оглушающее счастье тишины...
синдром разбуженной собаки...
любить во всех подробностях...
жизнь, брошенная под колёса...
вечной правды безумная роль…
стон вперемежку с дыханьем...
обаяние непройденного пути...
продаю оставшееся здоровье...
лабиринты прожитых стихов...
истомою наполненные души...
фотографий преданные лица...
взорвать словарный арсенал...
сбитые по амплитуде кулаки...
будильника усталая походка...
судьба держит меч решений...
в мирах иных такой же хаос...
я чувствую дно над головой...
докомпьютерное поколение...
природа – часть интеллекта...
колея, распаханная судьбой…
пером поранил лист бумаги...
маятник рифмует бег веков...
подставила тело под взгляд...
наполнить глаголами грудь…
петит-аппетитная женщина...
слезами захлебнулись губы...
слова, не сулящие значенья …
донашивать свой идиотизм...
какой он дурак, этот умник...
у меткой кисти отнята рука...
на излёте прожитых тревог...
почивал на шпилях былого...
эмоций необычный ракурс...
чугунная ноша инстинктов...
почитайте меня при жизни...
быть добрым дорого стоит...
живое слышит скрип пера...
извращённые горем слова...
сексуально неустойчивый…
шельмовать человечность…
от женщины пахло виной...
верность сползла в кювет...
чужие трупы – не про нас...
любовь вышла на пенсию...
акселерированный разум…
сказка несбывшихся грёз...
коллекция минувших лет...
жар ночного рукоблудья...
отпустите – больно жить...
страстями побитые годы...
чаще, чем «невероятно»…
тени изношенных фигур...
счастье, которое тяготит...
умытый слезами чернил…
незаконное образование...
слезами убранная земля...
мукою пронзённые тела ...
страх за иллюзию веков...
шпили былых традиций…
вечность неподражаема...
простить незаурядность...
очередь за неизбежным...
в лицо светило детство...
грудь сладкого размера...
выпал из круга счастья...
неоправданный выход…
моя земная круговерть...
страх – сын инстинкта...
тонкий лёд отношений...
диагноз: год рождения...
музыка пролитых слёз...
мифология прожитого...
виртуальная пуповина...
самопальный филолог...
эмоциональный запой...
тиран народов имярек...
клюнуть по привычке...
построчность таланта...
право на судное ложе...
дождь потушил закат...
неясное чувство лжи…
удостоиться истории...
поношенные страсти...
живёт не по усилиям...
гениален до безумия...
плеть воспоминаний...
размытые принципы...
счастье в злую пору...
гири маятников-рук...
вспышка инстинкта...
пространство суеты…
несусветность дней...
врачевать сознание…
мир надёжно болен…
отставные куранты...
талантливый, козёл...
чувства правят бал...
в объятьях лирики...
бездна понимания...
дело за оттепелью...
полуумные мысли...
мыслить на ощупь...
смерть под полою...
пирсинг на сердце…
культ управления...
холодные эмоции...
мысль в кандалах...
убожество минут...
энергия рассудка...
хламный возраст...
крючок близости…
вдыхать глаголы...
кинолента бытия...
джунгли памяти...
здоровый смысл...
обоЮДОострый...
щербатые слова...
повесить взгляд...
шумно и гамно...
пещера живота...
рыдание земли…
плач увяданья...
отёки времени...
локоны мечты...
вояж рассудка…
морг иллюзий...
аллюр минут…
чувство рая...
глотать явь...
полёт глаз...
и мы мимы...
максиома...
мимы мы...
минимы...
мимы...
мы...



Поэтические переводы
и стихи на английском
Poetry in English


A Wounded Flag

They shot our Flag, to which we pledged.
The wounded stars are bleeding.
Humiliation, pride and rage
In weeping candles, leading
To people who are yet alive
Under the torch of freedom,
To loved ones who did not survive,
To those who will succeed them.

From force of habit our eyes
Explore the skies for hours
And see the vulnerable skies
Where used to be the Towers.

At crossings of the blazing roads
The people yearn for answers.
My candle burns, my mind explodes
With agitated stanzas.


An Intimate Dream

The only way to live a longer life
Is being busy. I will stay alive…
And while I’m aging I’ll be wildly parting
And slam the door with laughter when departing.


Non scholae, sed vitae discimus *
(exertion from the poem "Pushkin")

In aiming his mind to some noble intents
The Ruler of Russia had ordered
To gather a cluster of young applicants
And keep them protected and boarded.
The proudly-formed and unmatched academe
Was one of the world’s most exclusive Lyceums.**
The edified scholars were courteously asked
To teach their pupils the government’s acts.
The youngsters prepared to pursue their careers
For six very brief unforgettable years.

Where alleys in daylight were slightly shaded
And every glade was turning varnished green,
Where branches of the oaks were gently fading,
Where ponds were lonely, sorrowfully dim,
The colorful pavilions seemed illusive,
The statures looked around with respect,
The air was transparent, thoughts – conclusive,
And there Catherine’s Palace*** stood erect.

To that creation with its triple arch
Was the Lyceum gallantly attached,
The colonnade was lit and all around
The spirit of great victories was found.

Enlightenment, self-importance, pride of Throne,
And marble treasure of the "Cameron’s":****
The sleeping Juno, Venus, Muses’ bevy,
Tiberius and Socrates along
With Cicero – articulate and vivid…–
They learned philosophers’ long-celebrated honor:
Voltaire, Rousseau, great Virgil, sightless Homer.

Blue skies reflected in the morning ponds,
In afternoons it drizzled rather often
And the surroundings were slightly dimmed and softened,
And studying subjects, growing, getting strong
Created unity, an everlasting bond.

Boys, playing games in labyrinthine buildings,
And noisy racket out in the glades...
The tide of reminiscence vaguely shielding
The very happenings of prior dates.

But flares of fire***** ripped the peaceful clouds
And colored dangerously Moskow’s gloomy days.
The regiments, encouraged by the crowds
Already started marching - full of grace.
Borodino******– the verge of self defense:
Gun-carriages were clanking in the air,
The smell of burning metal was intense…
As a result of glory and despair
And with the greatest victory declared
The youth obtained a sense of reverence.

They grew together – Pushchin, Kuchelbecker,
Bestuzhev-Riumin, Delvig, Muraviov ...*******
The wind of freedom – a real trouble maker,
Through brilliant minds of lively students roved.
Parnassus was their precious territory,
They dreamed of Russia’s swiftly growing glory.

There was a brusque yet amiable young man,
From whom the Russian poetry began;
He was as vigorous as wintry gusty winds,
He liked to fool around and to tease -
Still very charming, daring in his sins,
A womanizer, flirting with sly ease…

His reputation as a poet made him feel,
That all his goals have surely been fulfilled,
His talent by Zhukovsky******** was admired,
Derzhavin********* had presented him a Lyre.**********


* We’re studying not for school, but for life (lat)
** Lyceum – a school for the children of prominent citizens at
Tsarskoe Selo, to which Pushkin was admitted at twelve.
*** Catherine the Great – the Empress of Russia
**** "Cameron’s gallery" – an outstanding
architectural work of art as a part of the Palace
***** The war of Russia with Napoleon, 1812
****** The main battlefield near Moscow
******* The names of Pushkin’s closest friends, future
Decembrists – rebels against the Tsar’s regime
******** Zhukovsky, most illustrious poet of the era and Pushkin’s
mentor and patron
********* Derzhavin – a prominent elderly poet of Pushkin’s time
********** Lyre – symbol of poetry


Indifference

The paradise of indifference
Will defeat me with its shapeless power.
You’d better despise me,
But don’t ignore.

The train moving down the hill
Will crush me on a lazy day.
Even if you feel resentful,
Still give me your chilly hand.


The Ballad of London
(Russian text by Naum Sagalovsky)

Once, when the snow had appeared,
A palace - greatly guarded,
Was shocked when someone brave and weird
Peed in the winter garden.

"The King is stupid" – was the sign
Inlayed in shiny grounds,
It was indeed a bold design
That aimed to put him down,

The King went out of his mind.
For sure, he wasn’t a coward.
He ordered to locate the swine
And throw him in the Tower.

Enforcement officers at hand
For that important reason
Were trying hard to apprehend
The crook, who dared the treason.

Best chemists, doctors, men of law –
The team was swift and mighty,
Were testing the urine in the snow
And matching the handwriting.

The experts sent two short reports
That surely pleased the town.
The facts revealed by those words
Were snappy and profound.

The rumor spread from door to door
And struck the same as lightning:
Who peed? – The French Ambassador!
…but in the Queen’s handwriting.

God gave us brains for all our needs,
And on a winter day

Let’s have all our foolish feats
Done in a royal way.


Archimedes
(Russian text by Naum Sagalovsky)

Greek mathematician Archimedes
Without studying at UCLA
Was very smart, although he lived in madness
In Syracuse that is so far away.

Once in a while he liked to take a bath.
He used shampoo and soaped his legs and rear –
It was so distant from his cherished math,
But he was hit with a superb idea…

So, overjoyed “Eureka!” he exclaimed
And having buttocks round as a muffin
He ran through streets with no sense of shame
Completely nude… All women started laughing.

Why are you laughing? He was quite a pro…
Who will remember you, my ancient clowns!
He just discovered an important law
Named after Archimedes – that’s what counts.

He made a standard we’re supposed to meet
And simplified the Universe forever:
If once a body has been placed in shit,
There is no force to get it out. Ever!


Breaking off

The gap of parting has broadened,
My tired arms grow weaker,
And the breath of darkness
Is simulating a tired giant.

The dampness and stench spread.
You aren’t next to me,
There is only burning pain
Of my miserable fate.

The temptation to forgive and beg forgiveness
Is melting along with the rain.
The bitterness of your treachery
Is blown away by a mighty gust of change.

I whisper my prayer to be rescued
And it sounds like an oath or a poem.
The terror – dangerous illness –
Leaves my heart.

Flares of my aura shift.

In the charred ruins of the past
The tarnished sun will rise again,
But will no longer trouble or wound my soul.


Just that

Please,
Separate your actions from emotions.
You answered “No”.
And you were wholly right!
But anger,
Sleepless nights
And feelings’ potion...
Leave them alone
And do not pick a fight.


The Concept

Feed your dog
just before you are eager to eat.
Send your doc
to the one, who is likely in need.
Never wait –
pay your buddy’s behind schedule rent
Don’t be late
with a wonderful joke for a friend.


Reefs of being

The victories are secured by our tenacious efforts.
There is no time for inspiration to rest, when we take off.
The sky is the only limit for our achievements physically and emotionally.

Different worlds magnetize us…

Will we obtain enough ability to comprehend
An ephemeral burden of having winged dreams?

Will we withstand the tremendous pressure of Time
That makes us conceive theories and fight illnesses,
Write poetry and upon becoming a bit more useful,
Shatter ourselves into bits over the reefs of being?


To Help

An inevitable attribute of people in need
Is a wonderful flock of sponsors:

Only the existence of misery allows them
To carry on their sweet burden – helping others.
These deeds elevate their spirit to the level
That proves their merits.

Destiny grants everyone
A remarkable Chance
Of a slightly dubious Nobility.


Pushkin’s poetry in translation

Exegi monumentum

Not made by human hand my pillar-like creation,
The people’s path thereto will never disappear,
Like Alexander’s post that rises over nations
My Monument will certainly endear.

I will not wholly die – the soul in a sacred lyre
Will outlive my dust and will escape decay –
And on this moonlit sphere my glory will not tire,
As long as poets still remain.

The rumor of my fame will march through massive Russia,
My verse in every tongue my fans will comprehend,
Alike by haughty Slav, by Finn and by compassioned
Kalmuck – the prairie’s primal friend.

I know – time will pass, but my explicit rhythm,
My poems gently phrased (although ages old),
Will still be recognized – I sang the songs of freedom,
For mercy to the fallen called.

Oh, Muse, poetic Muse, adhere to God’s commandments,
Don’t be afraid of lies and do not seek a crown,
With no remorse accept both praise and honors absence,
Don’t contradict a clown.


Cavatina Aleco

The camp’s asleep,
The moon above is like a midnight beauty shining,
My heart is trembling and repining.
What kind of sadness tortures me?

With no concern with no vexation
I spend my roaming gypsy days,
Despising chains of education,
Oh yes, I’m free in many ways.
Oh yes, I’m free in many ways.

I don’t admit the ruling power
Of Fate, insidious and blind,
Almighty, here comes the hour
For soul to find a piece of mind.

Zemfira, she was so adoring
When touching tenderly my arm
The silence of a grassland’s charm
She spent with me. The nights of glory!

So often by her mellow dancing
And by her kisses so entrancing
My dreaminess away
She chased so painlessly and easy.

I still remember full of passion
Her joyful whisper in reply:
I love your asking for compassion,
I’m yours, Aleco, till I die.

What I remembered I forgot
While she was whispering a lot
And I was kissing every spot
Of her attractive charming features,

Her silky plaits like night-time creatures
And lips of a gypsy…

But she was
So full of fire that arose
When she had asked to hold her stronger,
And what, Zemfira, happened then?
Zemfira has a man,
Zemfira loves me no longer.


On Georgian Hills

The night-time haze has fallen over Georgian Hills,
Aragva spreads its raging waters.
And weightless have become my sadness and my thrills,
From you my sorrow’s taking orders.
From you, from you alone…

You are the only cause
My grief is throbbing ever stronger,
The heart is hot again, pulsating just because
My love can’t linger any longer.


The Miller

Late came home a miller laughing…
Missus, damn, there's someone’s boots!

Ah, you drunk and good-for-nothing!
Where the Hell do you see the boots?

Booze has made you slightly dizzy…
Those are buckets!

Take it easy!
Till tonight I’ve never seen
Not awake nor in a dream
In my total forty years
Buckets with the copper spurs!


Философское видение явлений, жизненный опыт, исключительная способность запоминать и чувствовать стихи - всё это обрело зарифмованный смысл в поэзии Анатолия Берлина.
Валерия Ноздрина

«Браво, Маэстро!» И я молча склоняюсь перед компьютером. Спасибо, Анатолий. Давно не читал ничего подобного. Я говорю о чистоте, прозрачности и афористичности дара, данного художнику от Бога.
Анатолий Лернер

"Волшебство и непрерывность чуда" в Ваших строках, как всегда, слышны. И всегда я благодарна буду Вам за светлый праздник для души. Анатолий! Вы и сами знаете, что эти стихи прекрасны! И спасибо Вам за них!
Тамара Ростовская

А деревня дивная! Просто все до мелочей ТАК ОПИСАТЬ!!! Великолепно! Сколь боли в Вашем стихе за все-все! И столько же любви...Спасибо за великий стих!
Тамара

Действительно акварель. Картина увядания природы и жизни показана в во всей своей печальной красоте. Затрагивает душу, обостряет ощущения, пробуждает воспоминания, возрождает что-то родное и милое сердцу. Спасибо.
Дмитрий Сахранов

...Во всех Ваших стихах, что успел прочитать, мне близко именно дыхание Души, которая Сама движет Стих, а не передает его в холодные объятия ума. Вы – Поэт и этим все сказано.
Александр Сухих

Конечно,«Возвращение блудного сына» - стихотворение, очень сильное!! Не для отдыха и праздных минут! Здесь философия, драма, коллизии! Анатолий! Что Вас подвигнуло на эту вечную и мощную тему отцов и детей?! Здесь такая глубина, что есть о чем задуматься! Каждому из нас! Очень понравилось!!
Спасибо, Анатолий!!
Лев Ланский

Блестяще! Грациозно и изысканно, как старинный менуэт!
Татьяна Богданова

Потрясающий у Вас получился романс! Абсолютно музыкальный, очень удобные слова и фразы для пения... БРАВО!
С уважением и теплом
Инна Мень

Анатолий, благодаря Вашему таланту я тоже смог увидеть
этот "флаг, расстрелянный в упор". Спасибо :)
Нет слов, одни эмоции Андрей Парошин

"зарифмованное благородство"... Блестяще!
Елена Шувалова-Петросян

Суламифь. Перед нами мастерская, поэтически грамотная импровизация на один вечных сюжетов библейской истории. Поэтически? Не только поэтически, но и культурологически

...Стихи действительно производят ощущение писанных лезвием или на лезвии ножа. "Страсти плебса" по-настоящему, чертовски талантливы. Просто удивительно, как можно с таким "эффектом присутствия" описать гладиаторское побоище бойцовых петухов.

"Распустившихся ирисов синие рты" Это - почти гениальная метафора. Поздравляю с великолепной поэтической находкой.

Считаю «Прощальную песню» искренним и целомудренно-романтичным акафистом безвременно ушедшему в лучший мир поэту. Этот оборванный на последнем слоге "троллей…" - великолепная, психологически убойная находка, под которой наверняка подписался бы и сам Булат Окуджава.

Стихотворный текст «Музыки шагов» прямо трещит от образно-метафорического переизбытка, большей перенасыщенности не сыскать даже у Бориса Пастернака, но стихотворение сюжетно и эмоционально-психологически "закольцовано".

Дорогой Анатолий, ты мудр, как Соломон, и поэтичен, как декадент египетского розлива. Повторяю, мне кого-нибудь похвалить, что соляной кислоты напиться, но перед талантом немею и снимаю шляпу.
Валерий Сердюченко















на 15:03 Анатолий Берлин АНАТОЛИЙ БЕРЛИН
Ярлыки: Anatoly Berlin, анатолий берлин, СЕРЕБРЯНЫЙ БЛИЗНЕЦ, стихи
Ссылки на это сообщение
Создать ссылку

Следующее Главная страница